Поступь империи. Тетралогия

— У датчан, в отличие от русских нет сотен галер, а значит, в случае нужды мы сможем пройти к армии, но перевезти еще войска мы будем не способны…

Внезапно Карл понял, что все происходящее здесь и сейчас мишура. Сидящие на Королевском Совете всего лишь куклы: разговаривающие, жрущие в три горла и боящиеся… но все-таки куклы. Нет у них истинного чувства патриотизма, за сытую миску советники отдадут последний клочок земли. Разве что адмирал еще держится, и не поддался разложению высшего света, но и он…

"Эх вы потомки гордых викингов, что с вами стало", — как-то горько с обидой подумал король.

Пришло понимание простой обидной для самолюбия истины – война против России проиграна. Но остаются другие враги, которых надо бить и бить нещадно: предатели- англичане, датчане, саксонцы и прочая мелкая шушера, которой немало! Даже взять имперские города, посмевшие сопротивляться шведам.

Все заслуживают кары.

Однако надо отдать добытое потом и кровью на протяжении столетия. Эх, выбора и правда нет, иначе королевство вовсе рухнет в пучину смуты, как некогда упала Русь. Карл Двенадцатый краем уха слушал о чем говорит адмирал, о чем его спрашивают советники и генералы, сейчас короля интересовали совершенно другие вопросы и один из них – как привлечь мощь России для решения проблем. Кажется, царский посол о чем-то подобном в Зуттене намекал, впрочем, зачем тянуть?

— Начнем прямо сейчас.

— Ваше Величество? — советники с удивлением посмотрели на короля.

Мало того, что он сидел последние 10–15 минут как истукан, так и разговаривать сам с собой начал. А это верный признак невменяемости монаршей особы и чаще всего ни к чему хорошему сие открытие не приводит.

— Всех русских пленных собрать в одном месте, послать к Долгорукому, в известный вам город письмо с просьбой о начале сепаратных мирных переговорах, — коротко, по-военному четко и быстро приказал Карл.

Советники сидели с непонимающими лицами. Мол, только что король был против, а сейчас говорит обратное. Неладное творится.

Не знали они, что не первый день верный и преданный личному богатству Гёрц вел беседы с монархом на разные отвлеченные темы, исподволь подготавливая его к принятию нужного решения, как для России, так и для Швеции. Не знали люди и о том, что в Риге открылся филиал ПБР, и на один из счетов для некоего князя Чеширского была положена кругленькая сумма. Многое не ведали люди, в том числе то, что некий барон Гюйсен имел продолжительную беседу с тайным советником Голштинии бароном фон Шлитцем после которой этот умный и образованный мужчина спешно покинул недовольные его политикой земли и прибыл к бегущему через пол Европы Карлу Двенадцатому.

Люди вообще мало что знают.

— Корпус. На караул!

Почти тысяча малолетних воинов клацнула новенькими фузеями, выстроившись перед входом на территорию корпуса, витязи с горящими глазами встречали старших братьев, возвратившихся из долгого похода. Впереди поредевшего полка гарцевали четыре всадника: полковник и три майора.

— Благодарю за службу, витязи! — с веселым задором крикнул Прохор Митюха, с радостью наблюдая за меньшими братьями.

Курсанты бодро ответили уставное "Рады стараться!"

— Вольно! — скомандовал с трибуны куратор корпуса генерал-майор Кузьма Астафьев.

Команду не требовалось дублировать, голос у преображенца был мощный, трубный.

Трубы Иерихона могли бы позавидовать. Однако курсы стояли по струнке и не желали принимать исходную позицию.

— В чем дело? — насторожился Митюха, его рука по привычке начала шарить на поясе рукоять револьвера, присланного ему несколько месяцев назад Димкой Колпаком в качестве пробного экземпляра для проверки в боевой обстановке.

— Корпус. Равняйсь! Смирно- о! Троекратное "Ура" победителям!!! — скомандовал Кузьма, без успеха пряча наползающую на лицо улыбку. В эти минуты куратор был несказанно рад тому, что может видеть восторг и радость прибывших воинов и встречающих их курсантов.

Полк при полном параде замер между курсантами, сами недавние ученики, понюхавшие пороха и видевшие не одну сотню смертей старшие витязи встали соляными столбами.

Черт возьми, но им было приятно слышать приветствие и боевое задорное русское "Ура!".

Пусть все знают, что воины действительно вернулись домой, туда, где им всегда рады и где их будут ждать, не смотря ни на что в любое время дня и ночи.

— Напра-во! Смирно! Равнение на середину!! — скомандовал полку Прохор, соскакивая с коня на землю.

Перед строем стояла трибуна с генерал-майором. Одним из первых сподвижников нынешнего государя, верный друг и товарищ, прикрывавший ему спину в бою. Кузьма был и остается доблестным, понимающим "родителем" для подрастающих витязей. Не важно, что часть выпускников уходит на статскую службу, или выбирает стезю мастеров, столь нужных встающей на ноги молодой державе, все равно – каждый выпускник корпуса навсегда останется витязем. И дело не в простом серебряном кольце на пальце, которое вручают каждому из них, а в том, что мировоззрение каждого отрока меняется настолько сильно и разительно, что забыть годы ученичества ни один из них уже не сможет.

Генерал тепло улыбался каждому из них, и не важно стоит ли он в полковом строю или с завистью глядит в спины воинам из шеренг первогодок.

— Господин генерал, полк "Русских витязей" прибыл для пополнения и дальнейшего обучения! Разрешите войти на территорию корпуса?

— Разрешаю. А вам господин полковник предстоит пройти ко мне в кабинет, после того как разведете воинов, — Кузьма подождал пока Митюха отдаст команды, и только после этого сошел с трибуны.

Десятки преподавателей и наставников стояли в стороне, ближе к входу, однако отдельной группой замерли священники во главе с епископом Варфоломеем. Увидев духовного наставника, Прохор приказал начавшему движение полку остановиться.

— Кепи долой! Полк на колено стано- овись! Голову склонить. Отче благослови сынов своих верных, — полковник, как и все витязи, преклонил колено, ожидая слов епископа.

— Труден был ваш путь, но никто не свернул на дорогу греха, как нет, и не было среди вас прислужников мерзости. Вы все достойны, быть теми, кого я с гордостью могу называть истинными витязями земли Русской, ее сынами и доблестными защитниками. Благословляю вас на ратные подвиги! — лик отца Варфоломея преобразился, на челе пропали морщины, глаза засияли, а голос стал похож на бархатный перелив литавр ведущих за собой в бой воинов десятки и сотни раз.

Осенив склонившихся воинов животворящим крестом, епископ подошел к полковнику и слегка приобнял за плечи.

— Встаньте, дети. Господу угодна ваша служба, она важна России, она нужна царю.

И будто подтверждая слова епископа, из-за серых свинцовых туч выглянуло ласковое теплое солнце. Его лучи окутали фигуру Варфоломея, задержавшись на мгновение, брызнули веером в стороны, даря ласку и тепло всем собравшимся.

Прохор поднялся, следом за ним встал и весь полк. Курсы корпуса, склонившиеся вместе со старшими братьями, встали последними. Среди последних выделялась пара витязей: один русоволосый, крепко сбитый сержант, видимо недавно получивший очередное звание, рядом с ним стоял узкоглазый калмык с капральскими погонами.

Если первый выделялся мощной статью, то второй своим взглядом: холодным и оценивающим.

Полковник собрался, было развести воинов по казармам, как невзначай повернулся и "споткнулся" о взгляд калмыка, затесавшегося в ряды витязей по указу царя.

Митюха вспомнил донесения разведчиков с южных прикавказских границ о том, что калмыки начали потихоньку менять стоянки и уводить кочевья дальше на восток, впуская на исконные земли черкесов и чеченские племена с холмов. В чем дело полковник мог только догадываться, ведь кочевье для степного люда – это и есть жизнь.