Набат-2

— Дедушка Пармен рассказывал, что иногда появляется другая радуга — трехцветка, предвестница беды.

— Это так, — подтвердил Оками. — Завтра я покажу тебе, как находить место, откуда приходит трехцветка. Достопочтенный Тамура открыл эту тайну, но спасти Японию не успел…

Ночью Оками спал плохо, и Кронид прислушивался к товарищу. Он напоил его отваром с лозой лимонника, и Оками успокоился. Лишь под утро сам Кронид провалился в сон, как в яму. Было зябко и не по себе, что-то мучило его.

Проснулся он внезапно: кто-то сказал в ухо: «Не уходи».

— Эй, Оками, — позвал он. — Как ты там?

Он быстро встал и подошел к ложу товарища. Из спальника торчал заострившийся нос, глаза были открыты и не видели его.

— Оками… Как же это?

За ночь лицо сделалось восковым. Кронид открыл дверь, ворвался свет, сомнений не осталось.

Пошатываясь от внезапного горя, Кронид вышел наружу. Он виновен в смерти товарища. Но почему, за что ему такая кара?

Три дня он не находил себе места, высох, не прикасаясь к пище, почернел от горя и необъяснимого чувства вины. На четвертый он соборовал Оками. Для захоронения праха избрал отдаленную землянку, приготовил дрова для сожжения.

Пламя будто взорвалось одновременно со всех сторон, необычно яркое и яростное. Стоя на коленях, Кронид просил Ория заступиться за Оками. Среди мороси прошелестел ответ: упокой его на возвышенном месте, ближе к погибшей родине и небу.

Еще трое суток Кронид без сна бесцельно сидел в землянке, не разводя огня, поминая товарища молчанием и отрешенностью. Великий грех возлег на него неведомо почему.

«Грехи наши в деяниях отцов наших. Аминь…»

Привыкший свободно носить свое тело, не обремененное печалью, он чутко откликался на томление внутри или взгоряченную кровь, а теперь вдруг перестал ощущать зов плоти, саму жизнь вокруг, не слышал своего сердца. «Во мне все перевернулось, я стал другим», — понял он свое состояние.

Впервые он нес бремя.

Голод растормошил его. К озеру он не пошел, не поднялся и в сопки, а отправился к завалу.

Снова внимательно Кронид обследовал все углы и в этот раз обнаружил нечто новое: за кладовкой была еще одна дверца с простой щеколдой, ведущая в каморку-запасник. Оттуда он извлек тяжеленный мешок и следом два легких дощатых ящика.

Нет, не зря пленил он себя в поганом месте!

В ящиках покоились жестянки, на каждой посредине узкая полоска металла, которая скручивалась посредством ключика с прорезью. Скрутив одну, он, к своей радости, увидел внутри галеты, тс самые ленд-лизовские хлебцы, о которых рассказывал Пармен. Не удержавшись, он съел сразу штук десять. Сразу захотелось пить. Взвалив мешок на спину, а открытый ящик прихватив под руку, он вернулся в землянку. Чай с лимонником и галеты были настоящей наградой.

Потом он взялся за мешок. На ощупь — книги.

Кронид развязал мешок без особого волнения, из любопытства вынул конверт плотной бумаги, лежащий поверх книг. На конверте категоричная надпись: «Заместителю начальника УСВИТЛа [4] товарищу Сухову лично в его руки». Внутри конверта записка на тетрадном листке в линеечку: «Тов. Сухов! Срочно переправь эти книги в Москву лично полковнику Воливачу Вилору Степановичу. Их изъяли у староверов в Семучином ските. Очень важно! Дата: 2 марта 1953 года. Подпись: начальник спецлагеря 1/2 Кремнев».

Книги до адресата не дошли: через три дня связи нарушились.

У Кронида затряслись руки. Очень осторожно он погрузил их в мешок, еще более осторожно он вынимал книги.

«Спасибо тебе, Всевышний, — шевелил он губами, — что не отвратил свой взор от меня и привел к святая святых. Спасибо тебе, дедушка Пармен, что не дал мне уйти незаслуженно прочь. И упокой, Всевышний, душу товарища моего по несчастью Оками, нет воздаяния без греха, а грех мой без умысла».

Пять фолиантов в переплетах эбенового дерева с золотыми застежками он выложил на кумачовую скатерть. Шестым лег свиток в оплетке из провощенных тростниковых палочек. На красном покрытии казались они Крониду святыми неопалимыми дарами.

Первым он открыл свиток, памятуя наставление Пармена, в какой последовательности следует читать священные книги. «Тишайший свод».

«Сын мой, куда ты идешь? — читал он древнеславянскую вязь, запрещенную киевским князем Владимиром, губителем веры. — Истина перед тобой, и ты единственный, кто располагает ею. И любой другой и каждый следующий потому, что истина у каждого своя и непонятна другому, если он того не желает.

Сын мой, остановись, не трать времени даром, не блуждай по кругу: откуда вышли мы, туда вернемся; чем были, тем останемся. Не возвышайся над прочими, пока Творец не возвеличит тебя, а знак Его ты отыщешь сразу, овладев мудростию, дарованной Им.

Будь терпим к прочим потому, что они читают свой свиток истины, а мудрый не кичится знаниями.

Не доверяй вождям, они не соль земли, но подчиняйся им с достоинством, не унижая себя.

Возлюби врага своего, он зеркало твоих ошибок. Разбив его, ты станешь слеп на пути к истине. Если тебя одолел враг, то ты не дал ему заглянуть в зеркало твоих помыслов.

Не поучай без надобности, это глупость. Открытость твоя есть учение другим, и лишь святая святых принадлежит тебе одному и целостно. Ее не открывай никому. Аре!»

«Аре — Будь здрав — приветствие посвященных, — вспомнил Кронид. — Так вот он какой, знаменитый «Тишайший свод», утерянный и обретенный ради спасения человечества…»

Кончиками пальцев Кронид бережно оглаживал буквицы свитка, впитывая их молчаливую силу.

«Отсюда Моисей взял десять заповедей…»

Следующим лежал фолиант с зелеными уголками неведомого металла.

«Книга Света»: «Суета сует, все суета, если мир поглупел от всеядности и не видит движения светил…»

«Вот и Экклесиаст нашелся…»

Кронид прислушался. Отвлекали звуки снаружи. Он закрыл фолиант и вышел из землянки. Где-то лаяла собака и слышался женский голос. Кронид вернулся, бережно переложил все книги обратно в мешок и задумался. Мало ли какие визитеры могут зайти к нему. Не раздумывая больше, он завязал мешок и понес его к леску у края низины, где из старой железной бочки соорудил тайничок и хранил там целебные травы, корешки и кое-какие мелочи, не столь необходимые в повседневности, но милые сердцу.

«Про другой ящик галет забыл!» — вспомнил Кронид и отправился к завалу. Звуки с сопки мало его беспокоили. Кто бы это ни был, он встретит гостя чем Бог послал, не обидит, худа не сделает, а ему никто худа не причинит. Теперь у него есть «Тишайший свод»…

Он почти взялся за скобу двери, как вдруг она распахнулась сама и оттуда выскочила внушительных размеров мохнатая собака, стала перед нам как вкопанная, не взлаяла, словно вопрошала: «Я здесь поселилась, а ты кто?» Собака втянула его запахи, зажмурилась и сунула голову прямо под руку Кронида.

— Познакомились, значит. Ну пошли…

Для приличия он постучался в землянку и только потом вошел. На его ложе, застеленном кумачом, восседала девушка лет двадцати. Она как раз распустила свои пышные волосы и застыла с наклоненной головой.

— Мир вам, — поклонился Кронид.

— Здрасьте, — тряхнула она головой и безбоязненно спросила: — Ты кто такой? — Волосы разлетелись по плечам.

— Я-то? — умилился Кронид. — Я живу здесь…

— А я заблудилась, — выпрямила стан сидящая девушка. — Ты не переживай, не задержусь, меня скоро найдут. Я Вика Цыглеева.

Кронид улыбался. Улыбка приклеилась к нему нелепым образом.

— Ну, чего стоишь? Развлекай меня, корми… А ты красивенький, божок прямо лесной…

2 — 10

Проворный Цыглеев Гречаного не обманул и за неделю перевез в новую столицу весь кабинет со вспомогательными службами, обслуживающим персоналом, собаками и кошечками. Город ожил мгновенно, засветился электрическими огнями, неоном, зашумел деловым и праздничным гулом Компактней город занимал не более двух квадратных километров, без промышленных зон и строительных объектов. Топливный кризис уже давал себя знать, и в новой столице почти не водилось автомобилей. Соляр и бензин весь уходил на строительство дорог и других городов Сибири, а в Ориане разъезжали фиакры и ландо, покрикивали кучеры, требуя проезда.