Господин из завтра. Тетралогия.

Удивленная Моретта расцветает, любуясь живым букетом, предварительно приколов ювелирный себе на капот. Она трогательно благодарит меня и делает попытку скомкать завтрак, переведя его в… ну, скажем, в другое помещение. И в другое положение…

Но в ее планы грубо вмешиваются Махаев и Шелихов, притащившие откуда-то свой подарок — целую корзину роз и невероятных размеров (не меньше аршина в диаметре!) печатный пряник. На прянике изображена, по мнению неизвестного мне мастера, царица — огромная, дородная бабища, состоящая из одних округлостей. Надпись на прянике гласит: «Царица моя». Судя по всему, такой пряничный каравай подают на крестьянских свадьбах или сговорах.

Татьяна в изумлении озирает это «великолепие», когда Гревс обращается к ней с изящным поклоном:

— Ваше Величество, позвольте и мне поздравить вас с вашим праздником…

С этими словами Александр Петрович вручает ей маленькую севрскую бонбоньерку, скромно отмечая, что она расписана самим Георгом ван Осом.

Сказать, что Татьяна удивлена, — вообще ничего не сказать! Она ошарашенно оглядывается по сторонам. Ее взгляд натыкается на двух лейб-конвойцев, держащих в руках букеты тюльпанов. После чего она окончательно понимает, что не понимает решительно ничего, и поворачивается ко мне:

— Милый, я забыла какой-то праздник? Прости, любимый, но я еще плохо знаю ва… наш календарь. Сегодня мои име… — тут она вспоминает, что ее день ангела был около месяца тому назад, и окончательно стушевывается. — Сегодня какой-то большой праздник?

А что? Сейчас вот как издам указ, и станет у нас восьмое марта — Восьмым марта! А и в самом деле?..

— Видишь ли, счастье мое, я вдруг подумал, что в России совсем нет праздников для женщин. Вот я и решил: пусть день восьмого марта станет женским днем. В этот день женщины будут самыми любимыми и самыми главными…

Блин! Последнее было лишним! Не успел я доразвить свою «светлую» мысль, как Моретта тут же сообразила, что можно получить из этого праздничка! Она будет главной! То есть все будут в этот день подчиняться ей. И только ей! Ну, это она погорячилась…

Пока ей вручают подарки остальные лейб-конвойцы и прибывший в Малую гостиную по делу Глазенап, я с превеликим трудом растолковываю ей, что хотя женщина и будет в этот день главной, но все же не до такой степени, чтобы отменять мероприятия государственного значения!..

Убеждение затягивается, а надо уже поторапливаться. Дело в том, что сегодня в Москву прибывает делегация Страны восходящего солнца…

Когда пушки «черных кораблей» командора Пэрри поставили точку в истории изоляции Японии, маленькие желтые люди с островов кинулись за знаниями Запада. И хотя многие будущие японские офицеры отправились обучаться в Сен-Сир или в Прусскую академию Генерального штаба, основными их учителями стали англичане. Именно англичане учили раскосеньких детишек богини Аматэрасу-оо-ми-ками побеждать на море и на суше, именно англичане обучали будущих японских полководцев и флотоводцев, командиров рот, батарей, эскадронов и вахтенных офицеров. Что было и не удивительно: к этому времени за британцами закрепилась слава бойцов, не проигравших ни одной войны…

Когда во время моего посещения Японии случился весьма неприятный инцидент с японскими хронокарателями, раскосые и лопоухие умные головы сразу сообразили: жди беды! Ответ России на такое вопиющее нахальство будет скорым и жестоким. Концентрация войск на Дальнем Востоке подтвердила это предположение. А уж когда из Кронштадта вышла крейсерская эскадра под командованием генерал-адмирала и взяла курс на Владивосток, самый тупой японец понял — русские собираются воевать.

Но самурайский дух в сынах Ямато был силен, и они не стали праздновать труса, а принялись весьма активно готовиться к «горячей встрече» заморских гостей. Неизвестно, чем бы закончилась эта операция, но тут как раз случились несколько событий, в корне изменивших взгляды японцев на предстоящее им тесное общение с подданными Российской империи.

Во-первых, при попытке англичан интернировать Платова современная морская крепость Сингапур была мгновенно захвачена.

Во-вторых, русская эскадра устроила тотальный террор в Индийском океане, и все попытки англичан пресечь расшалившихся современных корсаров либо не имели никаких последствий, либо, как в случае с Сиднеем, имели явно отрицательные результаты.

В-третьих, армия Британской империи, высадившаяся на территории России, была не просто разбита, а молниеносно уничтожена. При этом флоту Ее Величества опять досталось на орехи.

Проанализировав полученную информацию, умные головы Страны восходящего солнца попытались вообразить себе последствия столкновения с победителями своих учителей. Нарисованная их воображением картина ужаснула японское руководство. Как приватно сообщал нам германский консул в Японии, император Мацухито устроил истерику, объявил, что в самом скором времени поменяет премьера, а нескольких из своих советников, особо ратовавших за сближение с Англией, заставил покончить с собой. После чего, сообразив, что репрессии — дело хорошее, но на них далеко не уедешь, «наш раскосый кузен» Мацухито обратился к моему Величеству с нижайшей просьбой: не нападать на маленькую, беззащитную Японию, полностью осознавшую свои ошибки, дать возможность загладить и искупить. В своем послании Мацухито заранее соглашался на все, кроме оккупации Японии и потери независимости, умоляя принять его посольство и обсудить с ним условия примирения. В конце послания высказывалась робкая надежда на то, что «великий и могучий северный собрат» не затаит зла на глуповатого, но, в сущности, такого преданного и любящего младшего брата.

Если отбросить все восточные красоты и цветистости, это фактически было изъявление готовности принять капитуляцию на любых разумных условиях. Уже на следующий день по получении этой телеграфной депеши мы с Долгоруковым сочинили ответ. Если отжать из него воду, получилось бы следующее: «Приезжайте, а там посмотрим».

По получении сего послания японская делегация, возглавляемая ни много ни мало самим премьер-министром Курода Киетака и почему-то министром внутренних дел Сайго Цугумити, немедленно отправилась в Россию. За два с половиной месяца они пересекли Тихий океан, Северную Америку, Атлантику и с неделю тому назад высадились в Гамбурге. Откуда по железной дороге двинулись в Москву. И вот сегодня, восьмого марта по русскому календарю и двадцатого — по европейскому, эта представительная делегация наконец прибывает.

…Окончательно выяснить отношения с моей благоверной удалось часа через три. И из-за этого ведомству Глазенапа пришлось отправлять телеграммы с пожеланием попридержать японцев, чтобы императорская чета успела привести себя в порядок для встречи высоких (шутка!) иностранных визитеров.

Наконец они прибыли. На вокзале их встречали Долгоруков и Васильчиков (новый глава МВД Манасеин прихворнул). Почетный караул, оркестр и все такое прочее. Руководителей японской делегации привезли в Кремль на машине, остальным пришлось удовольствоваться каретами. Ну, вот и они…

Я с любопытством разглядываю вошедших в Андреевский — тронный зал Кремлевского дворца — японских сановников. И кто из них кто? Оба невысокие, оба плотненькие, оба усатые, оба в черных мундирах с созвездиями орденов. Интересно: а как их вообще различают? Впрочем, с их точки зрения, мы с Мореттой отличаемся только по фасону платья и наличием у меня усов…

Ага. Тот, который чуть повыше, с усами чуть поменьше, — премьер-министр Курода Киетака. Он-то и сообщает мне о том, что Величественные врата, Сын неба, Великий судья, Воплощенное божество, Ступени к трону, Высокий Дворец, Владыка судеб Мацухито просит оказать ему несравненную честь позволить считать себя моим младшим братом. Ну, мы еще будем посмотреть, нужны ли мне такие родичи? Хотя после ареста большинства Романовых в моей семье масса вакансий. По крайней мере на роль «ступеней к трону» он вполне может претендовать…

Премьер Курода меж тем продолжает распинаться. Он говорит с той удивительной интонацией, которая всегда приводит в растерянность и замешательство человека, ранее не слыхавшего японской речи из уст ее коренных носителей. Когда он только начал говорить — любо-дорого было посмотреть на мою ненаглядную Татьяну. Услышав шипяще-рычащие слова японца, она крупно вздрогнула, побледнела и успокоилась лишь после того, как услышала перевод, но и теперь еще нет-нет да и подрагивает при звуках «мелодичного и напевного» японского языка, которые Курода Киетака произносит своим «нежным и ласковым» голосом.