До самого дна (СИ)

– Что?.. И из-за этого ты смеешься? – удивился он.

– Нет. Просто твоя «милость» никак не вяжется с твоим амплуа киллера. И это вдвойне мило.

– Так ты поэтому смеешься?

– Нет, ладно… Достоверно неизвестно, почему я смеюсь. Скорее всего, я просто схожу с ума. Я слышала, с людьми такое случается, особенно после сильных потрясений. Как думаешь, я пережила достаточно потрясений, чтобы спятить? Или мне для этого необходимо еще некоторое их количество?..

– Я думаю, тебе надо успокоиться, – он обнял меня. Не так сильно, как в доме Василисы, но более… осознанно, что ли. А затем отпустил и похлопал по голове. – Потрясений с тебя достаточно.

– Знаешь, раз ты пережил мою истерику, то ты даже взрыв ядерной бомбы переживешь. Ты тоже бессмертен. В том или ином смысле.

– Не хотелось бы мне это проверять.

– Надеюсь, что не придется. Ну, мы пришли. Я постараюсь побыстрее, чтобы ты не устал меня ждать.

– Не торопись. А то знаю я тебя, сейчас навернешься на мыле. И тогда я точно устану тебя ждать.

Я уж было хотела зайти в раздевалку, но остановилась.

– Хм, а вот правда. Если бы я там проторчала, скажем, часа три. Ты бы зашел посмотреть, жива я или как? И если да, то через сколько?

– Хочешь проверить на практике? – он улыбнулся. Пришла моя очередь краснеть. Или нет. Не знаю, по ощущениям мое лицо горело, но это далеко не всегда означает, что оно красное. Хоть бы нет, хоть бы нет…

Я все же развернулась и толкнула дверь.

– Алиса, – я не оборачиваясь остановилась в дверях, чтобы послушать, что он скажет, – ты милая.

Мыслительный процесс остановился. Сердце тоже.

На негнущихся ногах я молча вошла в раздевалку, и дверь за мной закрылась. Из зеркала на меня смотрела моя красная копия. Даже уши покраснели. Какой ужас. Меня и моим же оружием. Да еще так основательно приложил. Что же делать… Надо будет как-то ответить. И ответ этот должен быть эквивалентен по тяжести.

Я начала снимать с себя одежду. Все три футболки были продырявлены и испачканы в крови. Надо будет в прачечную зайти. Сказать, чтобы Бэзилу занесли, когда постирают. На черных джинсах пятен крови не было. По крайней мере, глаз мой их не замечал. Ботинки, хоть и были куплены лет пять назад, до сих пор не потеряли свой первоначальный вид, не считая засохших на них грязных разводов. Качество. Все это я сложила в узкий шкафчик и прошла в комнату с душевыми.

Там действительно никого не было. Да и кому бы там быть, в середине-то дня? Я обошла все кабинки, и – о чудо – в одной из них, на полке, кто-то забыл свой шампунь. Его-то я и использовала. Задерживаться в душе действительно не хотелось, не по причине того, что сказал Ханс (но несмотря на него или просто из-за него, я не решила), а из-за собственного состояния. Остаться наедине с собой означало остаться наедине с мыслями, как своими, так и не очень. Тот, кому раньше принадлежало мое сердце, утверждал, что может связаться со мной, пока я в сознании. И мне бы очень этого не хотелось. Также мне бы не хотелось, чтобы у него был шанс видеть мир моими глазами. Надеюсь, он ограничится моими чувствами. Хотя и этого, как по мне, слишком много для него. Закончив мыться и как следует вытершись полотенцем, я оделась. Старые футболки придется нести в руках.

Снаружи меня ждал Ханс. Он облокотился на ограждение, и смотрел вниз, на площадь.

– Ханс, я в прачечную зайду.

Он обернулся.

– А где это? – я молча показала на дверь справа от душевых. – Ладно, зайди.

В помещении со стиральными и сушильными машинами меня встретил их дружный гул.

– Же-е-ень?! – позвала я, пытаясь перекричать машины. Из-за одной из них поднялась светловолосая кучерявая девчушка.

– О, ого! Алиса! – она бросилась ко мне. – Как давно ты вернулась?! Ты теперь навсегда у нас, да?

– Привет. Боюсь, я к вам ненадолго. Можешь постирать эти футболки и позже передать их Бэзилу?

– Так, щас посмотрим, – она взяла футболки и стала разворачивать их по одной, рассматривать каждое пятно и дырку. – В тебя что, автоматную очередь спустили? – с насмешкой спросила она.

– Ну, вообще-то, так и было, – я улыбнулась, почесывая затылок. Она выждала паузу, обрабатывая поступившую информацию.

– Ты что, с ума сошла бросаться под пули?! А если бы ты погибла?!

– Ну так я и погибла. В некотором роде. Чуть раньше этого… Ладно, знаешь, это долгая история, а мне надо идти, меня друг ждет. Расскажу все подробнее в следующий раз, – сказала я, заведомо зная, что следующего раза не будет.

– Ага… – сказала она, задумчиво скребя засохшую кровь на одной из футболок. Воспользовавшись тем, что она отвлеклась, я выскользнула из прачечной. Ханс по-прежнему стоял у ограждения.

– Я все, мы идем?

– Да, пошли, – он оторвался от поручня, и мы побрели обратно в мою комнату. – У вас здесь есть генератор?

– Ага, но мы используем его как экстренный источник энергии. В обычное время электричество и воду мы воруем у государства. В прямом смысле. Мы присоединены к системам отопления и электроснабжения, которые обеспечивают водой и электричеством дома всяких чиновников в жилом квартале для богачей. Они тратят столько денег ежемесячно, что просто не замечают такие малейшие отклонения, как обеспечение за их счет сотни-другой человек.

– Это ведь твоя идея?

– С чего ты взял?

– Обворовываешь богатых людей и отдаешь все беднякам… Это в твоем духе.

– Думаю, не стоит упоминать очевидную ассоциацию с Робином Гудом.

– Ты только что это сделала.

– Правила на то и правила, чтобы их нарушать.

Я отперла дверь своей комнаты, и мы оба вновь вошли в нее. Ханс отодвинул мягкий стул от письменного стола и сел на него, а я забралась на кровать, завернулась гусеницей в одеяло и тоже села, но по-турецки.

– Почему ты не ложишься спать?

– Я не хочу. И это как-то крипово, пока ты здесь. Давай поболтаем, а?

– Ладно, давай. Хорошо… Хм… Можешь рассказать мне, о чем ты говорила с человеком, которому раньше принадлежало сердце?

– Так… Вот сейчас будет сложно. Он сказал, что хочет сотрудничать. Но я считаю, что он хочет отобрать мое тело.

– Возможны оба варианта.

– То есть?

– Мало ли что придет в голову к человеку, пережившему свою смерть и помнящему об этом. Но глупостей не делай, не позволяй ему больше, чем следует.

– Как?.. Он уже запер меня во сне и не выпускал! Тебе определенно легче об этом говорить, на твое тело никто не посягал. А если и посягал, то твой дух явно мощнее…

– А твой нет?

– Нет! Я не представляю из себя ничего особенного. Только все время сбегаю… Из дома сбежала, из общины, да даже, пока бежала из общины, сбежала от охотников… – что-то щелкнуло у меня в голове. Сбежала. От охотников.

– Ничего. Особенного. Да? Ты основала эту самую общину совместно с эмигрантом, который стал предводителем только благодаря тебе. Ты разработала те планы электросетей, – он махнул в сторону забросанного бумагами стола, – обеспечив тем самым это место электричеством. Ты спасла жизнь того мальчика и устроила его жить рядом с магом. Он бы погиб, понимаешь? А сколько еще людей ты спасла? Готов поспорить, есть множество вещей, о которых я не знаю. И если еще раз скажешь, что в тебе нет ничего особенного, я не знаю, что я с тобой сделаю, но тебе это явно не понравится.

– Только не заставляй меня есть кашу, нет! – я засмеялась и шутливо подняла руки, мол, сдаюсь. Ханс терпеливо выждал, пока я отсмеюсь. – Нет, я правда терпеть не могу кашу. Особенно манную. Не из-за вкуса, нет, из-за консистенции скорее…

– Сварю целую кастрюлю, дам огромную ложку, и ты не выйдешь из комнаты, пока все не съешь.

– Ханс, ты такой жестокий! – я засмеялась пуще прежнего. Он тоже заулыбался. – Придется вести себя хорошо. Но это неточно. Мои слова далеко не гарант моих действий.

– Да. Поэтому только что я придумал пару запасных вариантов наказания на случай отсутствия каши. Но узнаешь о них ты лишь тогда, когда что-нибудь натворишь.