Вся трилогия "Железный ветер" одним томом

Гвардия огрызалась прицельным огнем, скрывая до поры свои возможности. Демонстрировала наскоро сделанные макеты техники там, где ее было в недостатке, скрывала артиллерию и бронетехнику там, где предполагалось упираться до последнего. Роты боевого охранения сбивали вражеские атаки, изредка коротко контратаковали, стараясь, впрочем, не ввязываться по возможности в схватки, когда «хватают за пряжку ремня», лицом к лицу.

Радиоэлектронная разведка изучала эфир, выпуская незримые щупальца, вылавливала обрывки переговоров и позывные. Здесь все имело значения — кто, когда, кому, что передал, частоты, позывные, координаты — все было важно.

Артиллерия — Бог Войны, и артиллеристы вели свою игру. Огневая разведка опиралась на оптику и зоркие глаза корректировщиков, укрывающихся на передовой, подобно снайперам, а так же на инструментальную звукометрическую разведку контрбатарейной борьбы. Шел тысяча девятьсот шестьдесят первый год, и обе стороны уже пользовались артиллерийскими РЛС. Сложные, громоздкие и капризные приборы засекали особо крупные снаряды тяжелой артиллерии и с помощью сопряженных функциометров вычисляли координаты огневой позиции.

Каждый снаряд, каждая перестрелка, любое зафиксированное перемещение подразделения или даже пехотного отделения — все превращалось в сведения, стекающиеся по проводам и радиосигналам в штабы частей и противостоящих соединений. Там информация снова обретала материальное воплощение — в условных обозначениях на картах, диаграммах, световых схемах, крошечных фигурках на макетах местности. Состав выделенных сил и средств разведки, установленный состав группировки противника, системы кодирования карт, кодовых таблиц и сокращений противника — все, что позволяет придать форму абстрактному понятию «противник», определить его силу и слабость.

Томас потянулся, повел плечами. Возраст все же давал себя знать, прошли времена, когда он мог днями и неделями напролет вести полевую жизнь, укрываясь шинелью и имея ложем, в лучшем случае, охапку сена. Конечно, информации много не бывает, но и собранной уже хватало на то, чтобы в общих чертах раскрыть систему вражеской обороны. Все как и ожидалось — сильные крылья при более слабом центре. Иного не смог бы себе позволить и сам Фрикке, окажись он на месте бригадного командира. В противном случае дивизия просто обвалила бы один из вражеских флангов, сузила фронт бригады до приемлемой протяженности и двинулась дальше, оставив сильный отряд для завершения работы.

Время от времени к Томасу возвращалось искушение оставить гвардейцев, просто обойти их, отправив вперед моторизованные части и танки. Но каждый раз он отказывался от самого простого и безыскусного решения. Нобиль не считал возможным оставлять за спиной полноценное вражеское соединение, к тому же демонстрирующее умеренно пристойные боевые качества. Слишком большой риск.

Он посмотрел на часы. Девять утра. Времени потрачено более чем достаточно, нужно переходить к более существенным действиям. Собрать ударный кулак и провести решительную атаку? Или сначала организовать серию выпадов, растаскивая скудные резервы противника, а уже затем бить сплеча? Первое экономит время, второе сократит потери. Атаковать фланг, с обозначением обхода, или все же ударить в центр, раскалывая бригаду на две несвязанные части?

Пришло время решать.

Зимников морщил лоб, смотря на карты. Артиллерийская перестрелка набирала силу, одиночные выстрелы понемногу сливались в канонаду батарей. Противник определенно намеревался перейти к более решительным действиям, нежели разведка боем и надкусывания передовых опорных пунктов. Пока события развивались не слишком страшно, но особо и не радовали.

Зимников никогда не слышал о Сталинграде или Курской битве, но сходные ситуации диктовали похожие решения. Полковник интуитивно копировал советскую противотанковую оборону, формируя «волноломы» с тяжелым вооружение, чтобы рассекать вражеские группировки на отдельные отряды, попадающие под фланговый огонь. Но все же противник слишком сильно превосходил гвардейцев по огневой мощи, численности и главное — в бронетехнике.

Зимников рассчитывал на минные поля, выставленные на самых танкоопасных участках. Но у штурмовой дивизии оказались хорошие саперы и специальная артиллерия, детонирующая мины разными хитрыми приспособлениями. Впрочем, манипуляции вражеских инженеров показывали, где «ягеры» намереваются пустить танки, так что хоть какая-то польза от мин все же была.

Танки…

Теоретически противотанковая оборона бригады включала четыре рубежа. На дистанциях до трех километров от переднего края бронетехнику должны были уничтожать бронепрожигающие ракеты. На двух километрах в дело вступала артиллерия с бронебойными снарядами. Как сказал один из генералов-артиллеристов — «когда в прицеле появляется танк, любая пушка сразу становится противотанковой». Один километр — дальность более-менее уверенной стрельбы малокалиберной артиллерии и минометов. Конечно, уничтожить танк они не смогут, но повредить, обездвижить — вполне. И, наконец, пятьсот метров — дальность стрельбы ракетных ружей. Они смогут пробить броню только в борт или с кормы, и то не у всех танков, но все же хоть что-то. Еще оставались гранаты, но это уже оружие отчаяния, последний шанс погибающего.

Так было в теории. А практику предстояло проверить прямо сейчас.

Глава 23

На обочине дымился догорающий бензовоз, абсолютно черный, словно вымазанный самыми лучшими чернилами. От него несло жженой резиной, верхняя часть цистерны вспучилась рваными зазубренными краями огромной пробоины. Похоже, в бочку попал не снаряд, а небольшая зажигательная бомбочка, воспламенившая пары бензина. Машину сдвинули с трассы бульдозером, но автоколонна дальше все равно не пошла.

Терентьев быстрым шагом приближался к голове длинной змеи, составленной из тяжеловозов. Возглавляла колонну тяжелая счетверенная зенитка на гусеницах, рядом с ней столпилось десятка два хмурых и озлобленных шоферов. Все как один — с противогазами, зажатыми в руках или висящими на шее. Невысокий сутулящийся человек с кривовато пришитыми нашивками лейтенанта что-то им доказывал, размахивая руками. Похоже, безуспешно взывал к гражданскому долгу.

— Я готов, если что, — негромко проговорил сопровождающий, который шел справа и сзади, ненавязчиво положив руку на деревянную кобуру. Второй солдат остался в броневике, за пулеметом.

— Ну что ты сразу за ствол хватаешься, — укорил юношу Иван. — Доброе слово и упоминание о патриотическом долге творят чудеса.

— Со стволом получается лучше, — буркнул солдат.

— Это да, — согласился инспектор. — Но всегда нужно соблюдать меру. Мочить людей направо и налево тоже неполезно.

«Вот я и овладел местным жаргоном в полной мере» — подумал Терентьев. Слово «мочить» применительно к убийству здесь было в ходу давно, насколько понял Иван, со времен первого похода в Океан, когда идущий на Глубину считался почти что смертником.

— Ну что, товарищи… господа водилы, в чем затруднения? — вежливо, но достаточно напористо осведомился Терентьев.

«Нет, все еще не овладел… Надо было их еще коммунистами и беспартийными назвать…»

Опытным взглядом Иван сразу разделил маленькую толпу на несколько групп. Сначала основная масса, в целом достаточно неуверенная в себе и собственной правоте, но готовая в любой момент пойти за тем, кто покажет силу и простой выход из сложной ситуации. Далее — подпевалы, числом человек пять — группа поддержки при самом главном смутьяне. И, наконец, сам смутьян, лидер стихийного саботажа. Высокий, широкоплечий, но при этом какой-то надрывно-истеричный, из тех людей, что могут высказывать претензии только порвав рубаху и шмякнув о пол шапку. Противогаз или по-местному «антигазовую маску» он суетливо крутил в руках, постоянно держа на уровне груди, словно готовясь в любую секунду прижать к лицу.

Экипаж зенитной самоходки выглядывал из люков, но не вмешивался. Плохой знак.