Логово льва

Сильно оттолкнулся от деревянного настила салона, без раздумий прыгнул вперёд — в непроглядную и таинственную тьму…

Было немного страшновато: как-никак первый прыжок с парашютом — после того последнего, памятного, перенёсшего его на шестьдесят лет назад.

Пульсировала на уровне подсознания подлая трусливая мыслишка: вдруг и сейчас что-нибудь аналогичное произойдёт, и коварный поток времени опять зашвырнет его в совсем другое, неожиданное место?

Ничего такого не произошло. Хладнокровно досчитал до семи и резко рванул за деревянное кольцо.

Лёгкий хлопок, вполне терпимый удар в плечевой пояс, свободное падение прекратилось, Ник начал плавно опускаться на финскую землю.

Два желтовато-оранжевых пятнышка медленно приближались. Ник грубо, навскидку, определил силу и направление дувшего ветра, сильно потянул за правые стропы, внося коррективы в маршрут спуска.

Приземлился он как раз между кострами, погасил купол, тут же выбрался из лямок и ловко скатал парашютную ткань в большой комок, перевязал заранее приготовленной верёвкой.

— Здравствуйте, товарищ! — неожиданно по-русски приветствовал его красивый женский голос. — У вас всё хорошо, ничего не сломали? Сейчас я вам помогу!

Подошедшая женщина держала в вытянутой руке небольшой, но ярко горевший факел. Незнакомка была одета в неуклюжий малахай и большую лохматую шапку-ушанку, из-под которой выбивались русые пряди.

— Меня Марией зовут, — представилась женщина. — Оставьте ваш парашют прямо здесь, мой муж Юха его приберёт. Идите за мной, до хутора и полверсты не будет.

Шли через поле, на котором местами ещё лежал снег, иногда в поле зрения попадали кучи и кучки больших и маленьких округлых камней.

— Что это за камни? — поинтересовался Ник.

— Обычные камни, — не оборачиваясь, ответила Мария. — Тут вся земля с камнями. По осени думаешь, что все камни уже собраны. Приходит весна, сходит снег, опять всё поле в камнях! Откуда они только берутся? Уже пора пахать, ячмень и рожь сеять, скоро надо будет картошку сажать, а приходится с этими каменюками возиться, чтобы лемех не загубить…

Через двадцать минут подошли к хутору, стоявшему на лесной опушке: длинный одноэтажный жилой дом с маленькими окошками, просторный хлев, конюшня, несколько амбаров и сараев, маленькая аккуратная баня, треугольник погреба, тёмный сруб колодца. Лениво забрехала собака, почуяв людей, всхрапнула лошадь, тревожно замычали коровы, в одном из сараев тревожно загоготали гуси.

— Вот же беспокойные, — по-доброму вздохнула Мария и громко прокричала что-то по-фински. Через минуту опять наступила полная тишина.

— Проходите! — женщина распахнула низенькую широкую дверь. — Грейтесь, там натоплено, сейчас я и поесть соберу. Ой, подождите, я лампу зажгу! — чиркнула спичкой о коробок, запалила керосиновую лампу, прикрыла тоненькое пламя длинной стеклянной колбой.

Через тесные сени, стены которых были завешены самыми различными вещами, Ник прошёл в горницу.

Большая просторная комната, скупо заставленная нехитрой мебелью, по торцам — цветастые ситцевые пологи, отгораживающие, по всей видимости, спальные места, в углу — круглая ребристая печь-голландка, от которой во все стороны ощутимо расходилось тепло.

Ник пододвинул тёмно-синий табурет, сел за сосновый стол, застелённый серой льняной скатертью.

Мария сбросила свой малахай и ушанку на пол. Тут и выяснилось, что она настоящая красавица: лет тридцать с небольшим, высокая, стройная, фигуристая, кровь с молоком, одним словом. На голове в шикарную корону была уложена толстая русая коса, одета женщина была в плотно облегающий узорчатый свитер и узкую чёрную юбку.

А глаза — васильковые, лучистые: таких красивых и огромных глаз Нику никогда не доводилось видеть.

— Сейчас перекусим, — смущённо засуетилась хозяйка, почувствовав на себе заинтересованный мужской взгляд. — Я быстро вам соберу!

— Да не надо ничего, я сыт, — Ник попытался успокоить Марию. — Честное слово, я не голоден! Может, лучше я прикорну где-нибудь в уголке, посплю немного?

— А поспать вам и не получится, — огорчилась хозяйка. — Как засереется, так сразу и поплывём. На шведском берегу вас уже ждать будут. Поэтому надо плотно поесть. Дорога дальняя, холодно на улице. Я сейчас, я быстро! И самовар поставлю обязательно!

Женщина выставила на стол деревянную миску с варёной картошкой, рядом пристроила тарелки с толстыми ломтями варёного и копчёного мяса, принесла гладко струганную досочку с ржаными плетёнками и плоскими овсяными лепёшками. В завершение достала из подпола глиняный кувшин с молоком, глубокое блюдце с большим куском жёлтого масла, банки с малиновым и черносмородиновым вареньем.

Едва Ник приступил к еде, как хлопнула входная дверь, заскрипела вторая, отделяющая горницу от сеней, и в помещение вошёл низенький упитанный мужичок пятидесяти с лишним лет. У вошедшего было гладковыбритое круглое лицо, украшенное широкой добродушной улыбкой, обширной лысиной и маленькими поросячьими глазками-щелками.

Такой вот Дэнни де Вито, только финского розлива.

— Здраста! — протянул мужичок Нику коротенькую руку с мозолистой ладонью и представился: — Моя звать — Юха!

Юха обошёл стол и уселся напротив Ника, по-хозяйски огладив по дороге мягкое место красавицы-Марии, которая была выше его на добрые полторы головы.

Юха на плохой аппетит не жаловался и переел Ника раз в пять. Мария, с нежностью поглядывая на своего мужа-недомерка, всё подкладывала и подкладывала ему в тарёлку новые куски и кусочки.

«Какая странная парочка, Белоснежка и один прожорливый гном, прямо! — удивился про себя Ник. — Впрочем, не моё это дело. В каждой избушке — свои погремушки».

— Моя — коммуниста! — со свистом прихлёбывая с блюдечка чай, неожиданно объявил Юха. — Я любить Ленин, Сталин! Я — коммуниста!

После этого заявления низенький финн стал собираться и через пять минут куда-то ушёл, ещё раз заверив Ника в своей безграничной верности коммунистическим идеалам.

Минут пять Ник по-честному боролся со своим любопытством, в конце концов, сдался на его милость и спросил у хозяйки, которая только после ухода мужа присела за стол и принялась за еду, налив себе литровую кружку крепкого чая:

— А как же, Мария, вы здесь оказались? Нет, если я что-то не то спросил, то не отвечайте! Просто вот — любопытно стало, не сдержался.

Женщина только грустно улыбнулась.

— Да нет, ничего, меня все про это спрашивают, уже привыкла. Мой отец ещё в Санкт-Петербурге ямщиком ломовым работал, спирт перевозил от порта до водочного завода. Спирт тогда на баржах доставляли, а потом его дальше уже развозили — на подводах со специальными большими бочками. А жили мы в Мурино, это деревня такая севернее города. Хорошо жили, зажиточно, — так мне мать рассказывала, сама-то я этого не помню, совсем маленькой была. Как я родилась, так отца и забрали в армию, война тогда шла с Японией. Где-то в Манчжурии его и убили. Плохая началась жизнь, бедная. Мать в придорожные подалась тогда.

— В придорожные? — не понял Ник.

— Ну да, — коротко кивнула Мария, обхватив ладонями кружку с чаем. — В придорожные проститутки. Обычное дело, тогда так многие поступали. Потом война с немцами началась, за ней — одна революция, потом — другая. Мать заболела, совсем есть стало нечего. Как пятнадцать лет мне исполнилось, так я тоже в придорожные пошла. Обычное дело.

Потом познакомилась с Юхой. Он тогда с родителями в Рауту жил, теперь это Сосново — по-новому. А ещё у них небольшая ферма была — немного севернее Матоксы. Юха с этой фермы в Петроград, а потом уже и в Ленинград сметану возил, масло, творог. Граница? Да он же всё это для Смольного возил. У начальников работа очень нервная, им надо питаться хорошо. Юха говорил, что те его продукты сам товарищ Киров кушал, а после того, как его убили, то товарищ Жданов. Понравилась я ему, стали встречаться, он стал мне денег давать. Я и забыла про остальных клиентов, или — почти забыла. Дочка у нас родилась, недавно десять лет исполнилось, вон за тем пологом спит. А Юха, пока для Смольного эти продукты возил, так сам коммунистом стал. Финны — они очень доверчивые. А по весне тридцать девятого года Юха приезжает и говорит, что, мол, осенью война начнётся между СССР и Финляндией, уходить надо. Предложил за него замуж выйти и сюда переселиться, ему, мол, НКВД и денег выделило на покупку этой фермы. Я и согласилась. А чего кочевряжиться? От добра добра не ищут. Собралась, дочку с собой прихватила, да к Юхе в Рауту и приехала. Пограничники эти — одно название. Пришлось, правда, услуги им обычные оказать, ничего не поделаешь. Да чего там, не убудет от меня. Юха меня с родителями познакомил, я их веру приняла, обвенчали, всё честь по чести. Потом вот сюда переехали.