Вариант 19

— Что это за артефакт?

— Чудотворный крест.

— Чё?!

— Ну, чудотворная такая штука. Огромной исцеляющей силы. Реквизированная большевиками в каком-то местном монастыре. Уникальнейший предмет культа.

— Майор, вы в своем уме?

Виктор Михайлович развел руками:

— Последнюю медкомиссию прошел без проблем. Посоветовали с холестерином быть поосторожнее. Остальное — в норме. Вы, Катенька, в чудеса не верите?

— В реквизированные и хранящиеся в банке — определенно нет. Чудеса, Витюш, они сами себя защитить могут. Их реквизировать, закапывать и отбивать с боем нет смысла.

Майор задумчиво пожевал губами:

— А знаете, я готов согласиться. Хотя сфера моей обычной деятельности лежит далеко от чудотворства и иных оккультных мероприятий, но идея выслеживать спертое чудо у меня тоже вызвала некоторую оторопь. Какая вы талантливая, Катенька, сразу все сформулировали. Вот что значит гуманитарное образование.

— Виктор Михайлович, вы не издевайтесь, — Катя подвинула стакан. — Еще по пять капель, и продолжаем по сути. Не нужно всех этих наворотов. Цель задания?

Майор набулькал в стаканы на палец пахучей, но, честно говоря, не слишком приятной на вкус жидкости.

— Цель, Катюша, в беседе с нашим таинственным другом. Хочешь верь, а хочешь нет. Этот человек интереснее всех артефактов и червонцев. Мне так сказали. И убедительно обосновали. Детали, уж извини, опущу. Заманчивый человек. Поэтому, полагаю, убивать его никак нельзя. Да и вообще, ситуация несколько шокирующая. Он нас из 53-го года на крючок подцепил. Такого даже в вашей дурной "кальке" еще не бывало. А нашу контору и подавно подобные эксперименты обходили. До сих пор мы и ваша "калька" никак не пересекались.

— Угу, до сих пор существовали параллельно. Значит, мы вылетели на Перекресток?

— Ну, тебе виднее. Я в ваших хронопопрыгушках ни бум-бум.

— Мы все "ни бум-бум". Общество слепоглухонемых с ограниченной ответственностью. Значит, появились люди, которые Прыгают стихийно и без мудрого надзора соответствующих органов? Удивительно. — Катя замолчала.

Дело, оказывается, касалось и ее лично. Были у Екатерины Георгиевны Мезиной собственные секреты. Чуть свободнее она была в Прыжках, чем отражали многочисленные официальные документы. Только никого это не касалось. В отделе "К" смутно подозревали о неординарных возможностях девушки, да еще в одной зарубежной "конторке" о подобном догадывались. Вот и Витюша сейчас осторожно намекнул. Только давить на агента "кальки" бессмысленно. Более подготовленного к дезертирству человека найти трудно. Любой ушедший в Прыжок агент свободен как ветер. Вот только самому агенту эта свобода обычно счастья не прибавляет.

— О чем задумалась? — осторожно поинтересовался Виктор Михайлович, разглядывая сигару.

— О кладе. Не пойму, каким он боком к нашим делишкам причастен.

— Ты проще смотри. Возможно, наш человечек просто пытается обеспечить себе в будущем кусок хлеба с маслом. Вполне естественно, времена беспокойные. Заимел информацию о похищенном золоте, сам справиться не может, свистнул нас на помощь. Намеривается получить свою долю пиастров и отбыть на заслуженный отдых. На Канары. Или в Канаду. Хорошо в Канаде?

— В Канаде неплохо, — пробормотала Катя. — Приличная страна. Только ты мне можешь сказать, этот таинственный корыстолюбивый человечек, он в Канаду из 19-го года собрался? Или из 53-го? Или он уже в нашем отчетном году квартирует, в котором мы жалование получаем?

— Понятия не имею. Ты, Катенька, не путайся и меня не путай. Линейно время или нет, циклично, двоично или спирально, моему уму то вовсе недоступно. Я не по этой части. Поговорим с человечком и все выясним. Главное, не упустить нашего друга.

— Поговорим? Ну-ну. Вы, Виктор Михайлович, его как узнать собираетесь? По компьютеру и электронному хронометру с координационными хронопоправками? Приметы у него имеются или нет? Закрытая информация, да?

— Катенька, я ж открылся душой настежь, как пустыня Гоби. Не имеется у нашего друга примет. Пока не имеется. Но я его вычислю.

— Как? В поезде? На ходу? А если он вообще не "он", а "она"? Или "они"?

— Во-первых, не в поезде, а в вагоне. Номер нам подсказали не зря. Письмо, по выводам наших специалистов, сочинял один человек. В смысле, письмо — плод индивидуального творчества. Текст отпечатан на машинке выпуска 40-х годов, английского производства. Еще разные мелочи имеются…. Ну, они, конечно, не доказывают, что человечек будет на рандеву в одиночестве. С другой стороны, вряд ли против нас действует крупная организация. Катюша, мы, в крайнем случае, сможем активировать "маячки" и выскочить экстренно?

— Из перестрелки можем уйти. Вы, товарищ майор, инструктаж помните? Возвращаться всегда проще. Сможете и один уйти. Главное, будьте в трезвой памяти, и сосредоточьтесь. Остальное датчик сделает. Но, естественно, будут приличные наводки. В контакте и синхронно со мной Прыгать надежнее. У меня способности выше средних.

— Ах, Катенька, способности ваши меня просто околдовывают, — вздохнул майор. — Насчет трезвой памяти понял, коньяк закупориваю. Будем готовиться к отбою?

— Да, пожалуй, лучше выспаться. В поезде может и не получиться. Только давайте комнату проветрим. А то сигарка ваша… отнюдь не кубинская.

— Виноват! — Виктор Михайлович поспешно затушил сигару. — Потом додымлю. Может, еще чаю, Катенька?

— Нет уж. Чай тоже не цейлонский, да и "удобства" в коридоре. Вы у окошка подышите, я быстренько умоюсь.

Катя умывалась в тазу, обвязав вокруг талии блузку. Виктор Михайлович стоял у открытого окна. В сгущающихся сумерках слышались отзвуки далекого духового оркестра, смех и веселые голоса.

— Гуляют господа. Ишь ты, два дня прошло после пролетарской диктатуры, а уже старый режим вовсю цветет. Ужасы черезвычайки, ужасы черезвычайки…. Да, небрежно коллеги работали, — пробурчал майор.

— Те, что сейчас пришли, не лучше, — пробурчала Катя, вытираясь пахнущим скипидаром полотенцем. — Вечно на этой земле бардак. Пьянки, гулянки. Вроде бы комендантский час должен быть. Не дадут нам выспаться, буржуины.

— Ликуют по поводу счастливого освобождения от хамской пяты революционной толпы.

— Вы, гражданин Не-Маяковский, идите, умойтесь, — сказала Катя. — Ляжете на кроватке, я в кресле устроюсь. И без неуместных дискуссий. Я раздобреть на украинских колбасах не успела, в кресле вполне умещусь.

— В кресле, так в кресле. Как скажите, Катенька. Я человек покладистый, в быту нетребовательный. Сейчас ополоснусь хорошенечко.

— Витюш, если появились мысли насчет непринужденного товарищеского минетика и прочих шалостей, то отставь их подальше. Не прокатит. До Москвы отложи. Или прогуляйся, сними барышню какую-нибудь сочувствующую Белому движению. Ты у нас сейчас господин импозантный, девицы живо купятся.

— А что, идея интересная, — пробормотал Виктор Михайлович. — Где еще неподдельную русскую дворяночку в койку заполучишь? Жаль, завтра вставать рано.

Катя, укрывшись пыльником, устроилась в старом кресле. По ногам, обтянутым чулками, гулял сквознячок, но это было даже приятно. За окном небо затянуло тучами, где-то над городом собиралась гроза. В переулке заливисто и бессмысленно хохотала женщина. Внизу, на первом этаже, завели граммофон.

"Чтоб они сдохли, — раздраженно подумала Катя, — попробуй теперь засни. Везде попса".

Виктор Михайлович лежал на постели неподвижно, потом повернулся на бок, взбил плоскую подушку.

— Катюша, иди сюда, а? Рано еще спать.

— Вы, Виктор Михайлович, расслабьтесь. Просчитайте наши завтрашние действия, поразмышляйте над теорией хроноперемещений, и баиньки. А от сексуальных мыслей в вашем возрасте давление поднимается.

Майор печально вздохнул, сел:

— Ну, чего так, а? Мы люди свободные, взрослые. Я же вижу, что ты на меня без отвращения посматриваешь. Ты из девушек самостоятельных, не комплексующих, следовательно, нежность опытного мужчины вполне способна оценить. Честное слово, я как твои изумрудные глаза увидел…