Гроза над Италией (СИ)

Бывший кондотьер не собирался забивать себе голову сверх необходимого. Приказали смотреть, слушать, записывать? Вот он и выполнял порученное, стараясь сделать это с предельным усердием. Пусть потом Чезаре разбирается, что делать с его наблюдениями, как их использовать в своих целях.

Но и ему было ясно — это уже не Византия, а Османия. Не Константинополь, а Стамбул. Прежнее же население частью было перебито во время падения города, частью обращено в рабство… Частью же просто покорилось, включая духовенство. И тут ему вспомнились слова кардинала Борджиа, сказавшего очередные запоминающиеся, но необычные для "князя церкви" слова: "Для многих из них важна только вера, но не кровь и не честь. Так было в испанских землях, в Московии, так же стало и в бывшей Византии. Окажешься там, сам всё увидишь".

Вот Раталли и увидел, хотя не был уверен, что хотел подобных зрелищ. Бывшая твердыня христианства — одна из нескольких, но не это главное — ныне захваченная магометанами, по улицам которой ходят завоеватели, переделавшие самые значимые христианские церкви под свои мечети, множество христианских же рабов, пленённых в разных европейских землях. И в то же время по этому самому Стамбулу вполне свободно перемещаются… христианские же священники. Не находящиеся в составе посольств, а именно живущие тут постоянно. Ведущие службы, молящиеся Господу и… ничуть не смущающиеся происходящим вокруг.

Одно дело слышать про творящееся тут и в иных местах, пусть из уст человека, которому можно и нужно верить. Совсем другое — увидеть это самому. От подобного что-то в душе матёрого наёмника… не хрустнуло, а скорее изменилось. Ему было не привыкать к обману и лицемерию, но… Но должно же было быть в жизни хоть немного святого? Должно. Только сейчас это самое "святое" словно задало вопрос: "А то ли ты считал святым, Винченцо? Тех ли людей считал проводниками высших сил, воли небес? Или ещё того хуже…" Додумывать папский легат откровенно побоялся, зато напомнил себе о том, что по прибытии обратно в Рим непременно поговорит с кардиналом Борджиа не только о порученном ему, но и о другом, о личном.

Перед тем, как оказаться собственно перед султаном, папскому легату пришлось пройти довольно сложный церемониал. Сначала его просели через ведущие в первый двор Ворота Повелителя, Баб-ы Хумаюн, некое преддверие основных помещений дворца. И лишь затем, спустя некоторое время, позволили в сопровождении немалого числа стражей султана пройти через Баб-ус-Селям, они же Ворота Приветствия. Там и находился диван, правительство при султане, полностью ему покорное и озвучивающее волю Амир уль-моминина — предводителя всех правоверных, как любили себя величать главы Дома Османа.

Никаких почестей папскому легату оказывать не собирались. Дескать, ты тут лишь ничтожный гяур, не больше. Одно это должно было сильно унизить, заставить чувствовать гнев, страх, неуверенность. Хорошо ещё, что пожив некоторое время не просто в Риме, а по сути при папском дворе, бывший кондотьер успел не просто привыкнуть, но и научиться не особенно обращать внимания… на всякое. И наставления Борджиа насчёт османских забав помогали сохранять ум ясным и холодным.

Но всё проходит, прошло и это. Прелюдия миновала, началось главное. Переговоры. И слова одного из разряженных как павлин приближённых султана Баязида II были тому подтверждением:

— Султан Баязид II, хан, властитель Дома Османа, султан султанов, хан ханов, предводитель правоверных и наследник пророка Владыки Вселенной, защитник святых городов Мекки и Медины, владыка Константинополя, Адрианополя и Бурсы, со всеми зависимыми странами и границами, и многих других стран и городов, спрашивает у посланника Александра VI о причинах, что бросили его, ныне пребывающего в прахе у ног устрашителя мира, на порог дворца Топкапы?

"Турки любят говорить много, витиевато и с целью унизить хотя бы словами. Не обращай внимания и делай свое дело. Они расплатятся не только за дела, но даже за слова, которые бросают в разные стороны", — предупреждал Раталли кардинал Борджиа. Исходя из этого легат и собирался действовать. Говоря в ответ нечто столь же витиеватое, заблаговременно разученное, он извлёк из футляра запечатанный печатью Александра VI свиток, который должен был попасть в руки Баязида II и только в его. Для того, чтобы избежать излишнего любопытства султанских придворных, этих самых свитков было два. Сломав первую печать, можно было прочитать лишь то, что дело касается одного очень ценного пленника, который в настоящее время содержится в Замке святого Ангела и очень важен как для Святого Престола, так и для самого султана. Этот намёк Баязид II просто обязан был понять.

Так и получилось. Первую печать сломали ещё до того, как послание дошло до султана, но вот прочитав написанное — а оно было на латыни и на местном, османском наречии — "стая павлинов" всполошилась, залопотала и… В общем, вторую печать тронуть побоялись. Головы, они свои, не чужие. Страсть же султанов к скорому отрубанию голов, а то и сажанию на кол тех, кто их либо прогневил, либо увидел что-то лишнее…. Известное всем дело.

Винченцо внимательно смотрел на происходящее и старался запоминать каждую мелочь. "В таких местах, в таких делах не бывает бесполезных знаний. Есть лишь то, что пока нельзя использовать и то, смысл чего не может быть осознан". И опять легату пришли в голову слова Чезаре Борджиа. Вот и прояснилось значение слов. Узнать, кто сильнее боится султана из его придворных — это важно. И ему сейчас предоставилась редкая возможность наблюдать за ними истинными, на малое время сбросившими маски. Может и не все это сделали, но точно большая часть.

Когда после нескольких сказанных лично султаном слов и повелительного жеста количество присутствующих… заметно уменьшилось, стало понятно, что послание было не просто прочитано, но и правильно понято. Лицо Баязида тоже заметно изменилось, теперь на нём прослеживалось заметное беспокойство. Понятное дело, ведь речь должна была пойти о серьёзной угрозе. Тут уж не до того, чтобы пытаться унижать того, кто прибыл вести переговоры. находясь в заведомо не проигрышной позиции.

Вновь слова, но на сей раз обращённые к нему, Винченцо Раталли, папскому легату. Не напрямую, а через переводчика, само собой разумеется.

— Властитель Дома Османа желает узнать, что хочет получить Александр VI, владыка Рима и окрестных земель, за выданную султану султанов голову его недостойного брата?

— Гияс ад-Дин Джем ещё довольно молод и может прожить долгие годы, пользуясь гостеприимством понтифика, — слегка улыбнувшись, начал Раталли. — И дожидаясь подходящего времени, чтобы попытаться предъявить претензии на трон… принадлежащий великому Баязиду по праву рождения и силе клинков его войска. Потому мой повелитель через мои уста предлагает солнцеликому султану избавиться от ежегодной утомительной выплаты Святому Престолу.

Недолгое молчание, во время которого султан думал, взвешивая услышанное. И оно очевидно не вызывало ни гнева, ни досады. Скорее нечто противоположное.

— Предводитель правоверных и наследник пророка согласен заплатить за голову предавшего его и весь мир правоверных Гияс ад-Дина Джема единожды, избавив и себя, и владыку Рима от нужды ежегодных хлопот. И предлагает триста тысяч дукатов.

— Брат великого султана, как я имел смелость напомнить, ещё достаточно молод. Три с небольшим десятка лет, лучшие врачи на случай болезни, достойные "дорогого и ценного пленника" условия, — напомнил легат об очевидном, но тут же, понимая нежелание султана платить слишком уж много, добавил. — Но Папа Александр VI понимает, что такие суммы существенны даже для великих и могущественных правителей. Посему предлагает вам и вовсе не расходовать золото, дав Риму нечто иное — то, чего очень много в вашей великой империи.

Жест, показывающий заинтересованность султана, и переводчик тут же поспешил облечь в слова увиденное:

— Могучий брат Солнца и Луны желает узнать, что Папа Римский хочет получить вместо денег?