Год трёх царей (СИ)

«Почти?!»

— Мама, мама, я жива! — послышался детский крик. Обернувшись, Георгий увидел как вырвавшись от гувернантки великая княжна Ольга побежала навстречу высокой женщине в домашнем платье за которой лакей нес на руках девочку в синем костюмчике…

На миг Георгию показалось что сестра Ксения (а это была она) мертва, но великая княжна всхлипнув, вцепилась в отвороты ливреи…

На плечи царицы подоспевший казак накинул чье-то офицерское пальто…

Государыня кивнула с благодарностью в ответ…

А к ней уже спешил солдат ведя за руку плачущего Михаила — чей матросский костюмчик заливала кровь… Георгий ужаснулся — но почти сразу понял что это чужая кровь — от таких ран его брат умер бы на месте…

Да признаться и Мария Федоровна выглядела не лучшим образом. На ходу она придерживала висевшую левую руку, кисть которой приобрела жуткий сине-багровый оттенок.

Георгий увидел разводы наскоро вытертой крови на лице и руках — кровь все еще текла из нескольких глубоких порезов — наверное от осколков стекла…

Почему то самые первые слова сказанные матерью-императрицей не удержались в его памяти — он запомнил только собственное хаотическое мелькание мыслей… И среди них — раз живы мама и младшие брат и сестры — то наверняка ничего плохого не случилось с отцом и Ники!

— Сын мой, — донеслось до него… — Главное ты жив, и все мы остались живы! Это совершенно непостижимо! Это чудо, которое сотворил Наш Господь!

И вновь у Георгия не было сил ответить — хотя губы его шевельнулись что то произнеся…

Убедившись что дети живы и почти в порядке, Мария Федоровна, оставила их одних… Приказав позвать лейб-медика, который — сам помятый и в синяках — растерянно метался между десятками раненных и контуженных, царица взяла спасательные работы в свои руки.

Вместе с лейб-медиком и несколькими лакеями начала энергично действовать — не в пример стонущим и растерянным мужчинам. Мария Федоровна обходила раненых, помогала им, всячески стараясь облегчить их мучения…

Они переходили от одного пострадавшего к другому, помогая встать, утешая, ободряя, бинтуя раненных — в ход пошли простыни скатерти и дорогое белье из разбитых чемоданов и сундуков… Мария Федоровна без всякой жалости расправлялась с любимыми блузками, украшенными тонкой вышивкой придворных мастериц, батистовыми сорочками и нижними юбками, отделанными льежскими кружевами и бинтовала истекающих кровью людей.

Кто-то присоединился к Государыне — но многие просто находились в полной прострации и тупо смотрели на происходящее, оцепенев от всего случившегося. Георгий тоже никак не мог придти в себя, лишь отстраненно фиксируя окружающее…

На глаза попадались то ярко начищенный блестящий ярой медью самовар жалко валявшийся в луже… То флигель-адъютант Шереметев, баюкающий руку с забинтованным раздробленным указательным пальцем — с видом человека получившего без малого смертельную рану. То барон Шернваль сидевший на насыпи — кажется он не понимал что такое с ним произошло… То Ванновский — прижимавший мокрый платок к огромной шишке на лбу но при этом пытавшийся что-то бодро командовать офицерам…

Впереди вдруг возникла какая — то возня, крики — кто-то жалобно заплакал.

Хмурые солдаты провели крепко взяв под руки барона Таубе — как оказалось — потеряв голову от всего случившегося он бросился бежать в придорожную рощу; и охрана чуть его не убила, приняв за злоумышленника-бомбиста.

Тревожно лая среди раненных и убитых бегала собака — любимый пес Александра III — Камчатка. Она была явно не в себе — хозяина нигде не было и даже запах его не ощущался сквозь гарь и кровь…

Во всём поезде из пятнадцати вагонов, уцелело только пять — остальные были разбиты в хлам… При этом что удивительно — уцелели оба паровоза, и сейчас кочегары и машинисты вместе с очухавшимися солдатами вытаскивали из руин еще недавно бывших императорским поездом людей — чаще живых, иногда недвижных…

Вот мужчина в придворном мундире… Макушка черепа у него срублена — как верхушка сваренного «в мешочек» и поданного к завтраку яйца. Великий князь явственно различал серую массу в чаше раздробленного черепа. По лицу несчастного текли струйки крови, заливая белые от ужаса и боли глаза.

Немолодой бородатый камер-казак Тихон Сидоров из личной охраны Императрицы — сколько Георгий помнил — он всегда был рядом с августейшей семьей.

Теперь он смят и переломан как кукла попавшая под карету…

Вот молодые егеря отцовской свиты — они умерли сразу — даже наверное не успели ничего почувствовать…

Вот стражник и буфетчик — оба раздавлены — в руках буфетчика так и остался изящный мельхиоровый кофейник…

Георгий вспомнил случайно услышанный разговор этих двух слуг — за час примерно до крушения…

— Экий у нас государь богатырь! — восхищенно говорил охранник. Увидел — аж обмер!

— Дай Бог век ему отмерен дольше батюшки своего невинноубиенного — и деда — Николая Павловича — при таком хорошем царе когда еще поживешь! — поддакнул буфетчик.

…А вот теперь нет ни того ни другого в живых и что с отцом и братом — неизвестно. Георгий чувствовал что еще немного и он лишиться сознания, рухнет наземь и наверное умрет — ибо человеку невозможно выдержать такое…

И не один он был в подобном состоянии — то тут то там слышались сдавленные рыдания…

…Мария Федоровна, одна из немногих, не потеряла голову и старалась по мере сил облегчить страдания людей.

— Разведите костры! — скомандовала Императрица какому то из ливрейных лакеев.

— Осмелюсь спросить — из чего Ваше Величество?!

— Из всего что может гореть! — с прорезавшимся акцентом зло бросила Мария Федоровна.

Люди должны хоть немного согреться! Неизвестно когда еще придет помощь!

Повернувшись, Георгий увидел как придворный фотограф — Алексей Антонович Иваницкий расставляет свой разлапистый фотоаппарат. Он явно собирался запечатлеть небывалую катастрофу для истории.

— Господи — что за нелепость! — подумалось Георгию… Захотелось подойти, обругать неуместно деловитого служителя, повалить фотоаппарат в грязь… Но не было сил — ни на что… Так он и стоял и смотрел как железнодорожники и свитские с конвойцами пытались растащить обломки столового вагона. Это плохо получалось — вагон был большой тяжелый и основательный — построенный по специальному заказу во Франции…

Промозглый день сменился сумерками…

Со стороны Лозовой запыхтел подходящий состав — помощь наконец-то пришла…

Потом пришла ночь.

Зажгли фонари и факелы. Все были серьезны и сосредоточенны. И все чаще из под обломков выносили не раненых, а безжизненные, изломанные тела…

Георгий сидел на услужливо кем-то принесенном стуле, глядя на происходящее и беззвучно шептал молитву: пусть поскорее разберут эту груду металла и дерева и найдут отца… Батюшка и в самом деле здоров и крепок — он может быть раненным или оглушенным — но не мог же он вот так просто погибнуть! Но к сердцу подползал неумолимый холод предчувствия. Неужели сегодня он в последний раз видел отца?? Чувство отчаяния которого не передать словами поднималось в его душе…

— Нет! — безмолвно взмолился великий князь, хотя ему хотелось кричать. Этого не должно случиться! Милостивый Боже, не дай произойти самому страшному!

Но вот послышались громкие возгласы… А затем — тяжкий отчаянный женский крик сменившийся тихим плачем…

Мимо Георгия на растянутой вагонной портьере пронесли молодого человека без сознания, в окровавленном мундире кавалергарда…

«Брат! Ники! О Господи!»

— Осторожнее — Его Величество серьезно ранен…Ради всего святого — осторожнее! — покрикивал идущий сбоку лейб-медик.

«Его Величество??!» — мир вокруг поблек и расплылся… Значит… Неужели…»

— Георгий Александрович… Рядом с ним стояла миссис Франклин.

. Лицо англичанки было заляпано грязью, в глазах читались усталость и боль.

. - Вам следует пройти к… вашей матушке — она нуждается в вас… И добавила, явно пересилив себя — Примите мои соболезнования…