Третья сила. Сорвать Блицкриг!

— Но дульный тормоз сильно демаскирует позицию, — вклинился Климент Ефремович.

— Не так сильно, как принято считать. Да и плюсы от простоты производства лафета и легкости всей системы компенсируют это. А лишними два-три дополнительных орудия в батальонах не будут. Даже такие. Ведь пока они просто валяются на складах.

— Хорошо, мы подумаем, — повторил Сталин. — Клим, возьми себе на заметку.

Мякишев

После трудного, но необходимого разговора о границах свободы мы направились к своим. Товарищ Ника, то бишь Летт, свалила всю практическую работу на своего лейтенанта, оставив себе общее, так сказать, руководство процессом. Приближаясь вдоль длинной стены ангара к углу, я услышал разговор бойцов, сидевших напротив ворот, и поневоле замедлил шаг. Определялся голос Бычко и кого-то из «спецов».

— Сам ты «просто железяка заточенная», — обиженно протянул Данила, он же Бык. Нож, если это настоящий, боевой нож, — это намного больше. Это продолжение руки. Это еще один орган чувств, если хочешь.

— И что ты этим «органом» прочувствуешь?

— Эх, стрелок… Сразу видно — ножом своим кроме как банку со «вторым фронтом» ничего не убивал. Когда часового, скажем, держишь и ножом по горлу тянешь — он же, нож в смысле, все тебе рассказывает. И пульс в жиле передает в руку дробью резкой. И хруст разрезаемого хряща, и скрип тех же хрящей по боковине ножа — ухом этого не слышно, проверено. Все по ножу передается. В полной темноте как будто видишь, как разрез идет. Удар в сердце — совсем другое. Тут хоть раз это сделал — не забудешь и ни с чем не спутаешь. Такой удар в клинок идет, рукоять из рук выпрыгивает. Потом удары слабее, слабее, потом такой как трепет — и обмякло все…

Вот же поэт от резни нашелся. Жутковато слушать, но интересно.

— Ну, жути тут не нагоняй, пуганые все. А все-таки нож — железяка и есть. Хоть твой «боевой», хоть кинжал эсэсовский, хоть кухонный нож — любым зарезать можно, если наточить. А винтовочка — она дама тонкая.

— Скажешь тоже. Зарезать, говорят, и щепкой можно. А настоящий нож — это совсем другое. С кухонным или еще каким в бой пойдешь — а он тебя обманет, подведет, а то и предаст. Или лезвие тонкое скользнет по кости в сторону — и вместо тихой смерти будет громкий крик. Или сломается плохое железо. Или рукоять из хвата выскользнет — а лезвие в руку влетит. Нет, нож правильно сделать и выбрать — тоже наука, нож нужен правильный.

— Как «финка», например? — третий голос.

— Куда я попал?! Ну кто, кто вам сказал, что финский нож — боевое оружие?! Это рыбацкий нож, и только!

— А какая разница? Крепкий, острый. И «деловые», вон, его очень даже уважают.

— Ладно, проведу ликбез. Финский нож все видели? Нет? Кто видел — вспоминайте, он весь гладкий, «зализанный», как рыбка. Рукоять в лезвие плавно переходит, более того — рукоять к лезвию даже сужается! Для того так сделано, чтоб в ножнах плотно сидел, без ремешка или еще чего. Если веревка от сети вокруг ноги захватила и за борт тащит — чтоб его выхватить, ни за что не зацепившись, резануть по веревке и так же не глядя обратно в ножны сунуть. И все! Ну, рыбу еще почистить, лучину нащепать. Им резать хорошо, рубить уже плохо: рукоять тяжелая, лезвие легкое, к концу сужается, весь вес — около рукоятки. А колоть им — так вообще непонятно для кого опаснее. И «деловые» за то и носят, что из-под одежды выхватить можно, не цепляясь ни за что.

— Ну ладно, выбрали. А дальше-то, дальше. Подполз, под ребро сунул — и всех делов! В снайперской работе надо все учитывать, и ветер, и расстояние, и уклон, и даже погоду, не говоря уже об упреждении на движение. Считать надо в уме, как три бухгалтера на счетах! А с ножом любой справится, что там уметь-то.

— Ха, счетовод! Ты в бою тут крючок нажал — там фигурка упала. А с ножом ты каждый раз костлявую в руках держишь. Она у тебя на кончике лезвия живет. Когда горло перехватишь глубоко слишком, с пищеводом вместе, — знаешь, как это? Когда не только шипение воздуха из легких, а еще и запах. Нутряной, животный, прямо, считай, тебе в лицо. И вместе с этим и жизнь выходит. Тут просто от запаха вчерашний обед на траву не выложить — уже не каждый сможет. А второй раз нож в руки взять — еще меньше. В сердце удар — та же история, обнимаешь, в глаза, бывает, смотришь — и вот он, у тебя в руках кончается. Легко, говоришь? Я уж не говорю, что выбрать, кого куда и как ударить, тоже уметь надо. И сам удар нанести. И все это, как правило, — в темноте, на слух да на ощупь.

Так, кажется, разговор переходит на повышенные тона, пора показаться на глаза. Хм, а вот помолчу, не буду вмешиваться — интересно, как наша учительница отреагирует на эту лекцию? И на форму, и на содержание…

Ника

Видно, настроение у меня чисто женское — переменчивое, как ну его на фиг. Только нормально вроде бы поговорили с СБ, как тут же услышала разговор своих с разведкой. То, что разведчик рассказывал, — неплохо, видно, знает, о чем треплется, а вот то, что мои его нагло провоцируют, — это уже хамство.

Ненавижу командовать, а сегодня такой пакостный день, что слова лишнего говорить не хочется. Стою, слушаю. А на душе мерзко. Человек не ножи любит, а то, что они с человеком делают. Чувствовать он смерть любит и наслаждается этим. На начальном этапе — ножичком по горлу, а на конечном — садизм неприкрытый. Когда уже и не надо чувствовать, а не можешь остановиться. Специфическое это умение и очень опасное. В первую очередь опасное для самого себя. А потом уже и для окружающих. У снайперов тоже есть своя планка — понравится видеть, как умирает человек, как можно движением пальца безнаказанно убить — и все. Кончился снайпер. Пришел убийца. Такая тонкая грань, что и не заметишь поначалу, а потом — поздно. Не остановиться. Хочется еще и еще.

А с ножами еще хуже. Тут уже не только моральное удовлетворение, а просто физический оргазм. Насладится чужой болью. Оттянуть ее, почувствовать, как выплескивается жизнь от одного твоего удара. Так и до маньяка недалеко. Вот это страшно. А как остановишь? В мое время психологи делали попытки найти решение этой проблемы, а сейчас и слово такое «психолог» ассоциируют только с врачом психбольницы. Но в данном случае делать что-то надо. Хорошо, конечно, иметь мастера-ножевика в рейде, а с другой стороны — не знаешь, где и когда он сорвется. Такая мина замедленного действия. И нужна, и опасна. Обломать его в лучших традициях Березина, у которого на таких вот нюх был?

Подожди-ка… Березин-то младший, кажется, сам проблему понял, без моего командирского участия. Ну, не будем и мешать. Да и остальным наука будет.

— Нападай.

— Да ты чего? — Бык растерянно оглянулся на нас с СБ. Конечно, нападать с ножом на безоружного — тут хочешь не хочешь на начальство оглянешься. Я усмехнулась. СБ тоже интересно. Кивнул.

— Ну ладно! Сам напросился!

Уйти от ножа, заломить руку, сделать подсечку под колено и все это в одном движении — хорош Самурай. А после моей (вот ведь себя не похвалишь, никто не додумается) доводки так вообще мастером стал. Кисть вывернута так, что рука Быка прижимает лезвие к его же горлу. И выронить нож не получается.

Я смотрю не на нож, а в глаза Быку. Люди, которые легко могут пустить кровь другому, своей крови, как правило, боятся. Этот страх и толкает их на убийство. Доказать, что он самый сильный, самый лучший, но… это только комплексы. А у Быка в глазах страха нет. Нет и все. Злость — есть, даже обреченность проглядывает. Не боится парень умереть, значит, ошиблась я. Другое это.

Из-под лезвия тонкой струйкой кровь. Готов резать себя сам? Почувствуешь, как пульсирует твоя же вена? Готов…

И в этот момент Березин резко отпускает руку. Бык падает на колени и тяжело дышит. Поднимает на нас глаза.

— Ну, что? Прошел испытание?

Однако у парня самомнение! Улыбаюсь широко:

— Прошел. Только больше так не нарывайся. А нож ты держишь, как на бойне.