Вся трилогия "Железный ветер" одним томом

— Соединяйте, — Константин сел на кровати, откидывая одеяло и нашаривая пальцами ног тапочки.

В трубке щелкнуло, резко запищало, снова щелкнуло.

— Ваше Ве… — заговорил, было, знакомый чуть дребезжащий голос, но монарх нетерпеливо перебил его.

— Устин Тихонович, к делу.

— Получаем сообщения с гравиметрических станций, — коротко и по-деловому заговорил Корчевский. — Всех.

— Переход? — коротко спросил император.

— Нет, каскадный прогрев.

Константин немного помолчал, осознавая услышанное.

— Это точно? — спросил он, наконец. — Ошибки быть не может?

— Нет, это сообщения всех станций, — повторил невидимый Корчевский. — Собственно, процесс начался минимум тридцать часов назад, но примерно шесть часов назад достиг порога, когда гравиметристы смогли выделить его на общем фоне.

Император крепче сжал трубку, чувствуя ее чуть шершавую поверхность.

— Сколько времени? — задал он последний вопрос.

— Черновский говорит, с таким графиком они будут наращивать амплитуду пять, может быть шесть суток, а затем… — даже Корчевский, у которого, по словам недоброжелателей, по жилам текла не кровь, а охлаждающая жидкость, запнулся.

— Понял, — произнес Константин. — Вы готовы?

— Да, — откликнулся штабист. — Но нам нужен приказ.

— Начинайте, — сказал Константин.

— А… конфедераты? — позволил себе вопрос Корчевский.

— Начинайте, — повторил монарх.

— Понял. Конец связи, — проговорил штабист, как будто уже сидел в кабине боевого аппарата и докладывал по зыбкой и ненадежной линии военной связи.

Трубка щелкнула и умерла. Император нажал одну из семи клавиш на самом аппарате.

— Секретариат на связи, — немедленно откликнулись на противоположном конце линии.

— Уведомите канцлера и весь мобилизационный комитет, совещание в… — он на мгновение задумался. — В девять утра. Указание министру связи — подготовить возможное включение во все радио и визографические передачи. В любой момент.

Отдав указание, император накинул халат и быстро умылся. Глядя на себя в зеркале, он невесело усмехнулся. Обычный, уже весьма пожилой человек с глубокими морщинами, немного обвисшими щеками и беспорядочно взлохмаченной шевелюрой. Не похоже на отца нации, бесстрашного, бестрепетного лидера и прочая и прочая. Два года назад ему, с многочисленными оговорками и словесным кружением намекнули на то, что современная медицина, как известно, творит чудеса. В косметической хирургии — тоже. Тогда он даже не рассердился, восприняв это как хорошую шутку и профессиональную предупредительность службы референтов. А сейчас неожиданно подумал, что, пожалуй, такой обрюзгшей и нездоровой физиономии действительно нужна штопка…

Как человек чувствует себя, так он и говорит, действует и вообще общается с миром. А хорошо себя чувствует только тот, кто правильно одет и приведен в надлежащий порядок. Поэтому, несмотря на первый порыв немедленно задействовать «линию К», император вначале закончил утренний туалет, надел костюм, самолично повязал галстук светло-песочного цвета. И только после этого вновь снял трубку и нажал последнюю, седьмую клавишу. Электрические сигналы устремились по кабелю, через всю страну, к дальнему восточному побережью, затем пронеслись по океаническому дну, пронизывая бронированный подводный кабель. И вновь суша — иной континент, чужая страна, с которой Россия не раз сходилась в жестком клинче, до драки, почти до войны, а теперь сражалась рука об руку.

Ждать пришлось долго. Ожидание всегда раздражает, но Константин, как всякий опытный политик, был к нему привычен. Кроме того, он прекрасно понимал, что даже если президент Конфедерации сидит рядом с аппаратом и рукой на трубке, он никогда не ответит сразу. Закон политики — авторитет всегда подвергается проверке на прочность, и всегда отстаивается, даже в мелочах. В данном случае Константин и русская сторона выступали в качестве просителя, пусть даже в вопросе, допускавшем только взаимный интерес и совместную, командную работу. Поэтому президент в любом случае выдержит паузу, не слишком большую, но отчетливую. Скажем, пять минут.

Эндрю Амбергер ответил через две.

— Да, — сказал он по-русски, с отчетливым и узнаваемым акцентом.

— Приветствую, — произнес император по-английски.

— Я внимательно слушаю.

— Что говорят ваши гравиметрические станции?

— Полагаю, то же, что и ваши. Началась подготовка к открытию портала максимальной пропускной возможности.

— Мои специалисты дают пять дней. Может быть шесть.

— Суток, — уточнил президент. — Пять суток.

— Да.

— Вы успеете?

— Если начнем немедленно. Наши договоренности в силе?

Американец ощутимо заколебался, впервые за короткий диалог.

— Вы можете гарантировать, что «Дивизион» сможет… что он выполнит задачу?

— Господин президент, — Константин позволил хорошо рассчитанной толике раздражения просочиться в ровный и бесстрастный голос. — Вы прекрасно понимаете, мы ничего не можем гарантировать. И мы рискуем гораздо больше вас, поэтому более чем кто бы то ни было заинтересованы в их удаче.

— Вы в свою очередь должны понимать, чем рискуем мы. Евгеника готовится провести сверхконвой, почти наверняка с «Левиафанами». Это будет, если не Армагеддон, то генеральная его репетиция. После нее действующий флот Конфедерации на много месяцев будет представлен, главным образом, береговой охраной.

Константин прикрыл глаза и досчитал до трех, выравнивая дыхание.

— А мы гарантированно потеряем большую часть Черноморского и Балтийского флотов, то, что от них осталось, — сказал он почти спокойным голосом. — Всё, что сосредоточили на Севере, полностью оголив Тихий Океан, и всё, что сможет прорваться через Гибралтар. Большой, по-настоящему большой конвой — это огромный риск, я согласен. Но рисковать стоит. Армада готовится не просто так, это подкрепления и снаряжение для будущего наступления. Очень много транспортов, часть которых удастся потопить. И морская баталия такого размаха — очень хорошая возможность замаскировать действия Дивизиона. Лучшая нам вряд ли представится.

— Я понимаю, — отозвался собеседник на другом конце света. — Но… Мой друг, вы — император, а я всего лишь президент. Если флот погибнет бесславно и безрезультатно, мне уже не устоять, даже несмотря на военное время. Мне и моему кабинету припомнят Нью-Йорк, провалы «Эшелона», сверхльготные поставки России и все остальное. Я потеряю президентство, а мой преемник будет вынужден стать на позиции изоляционизма. Вы останетесь без поддержки.

— Если нас постигнет неудача, я потеряю страну и жизнь, — отчеканил Константин. — И я готов. А вы, Эндрю?

Трубка молчала почти четверть минуты, а затем мембрана донесла короткое:

— Да, мы в деле.

Император невольно улыбнулся при этих словах. Они живо напомнили о происхождении нынешнего президента Конфедерации, в чьем прошлом было немало того, о чем не пишут в официальных приглаженных биографиях.

— «Эшелон» пойдет в бой на море и в воздухе, — решительно произнес Амбергер. — До последнего корабля и воздушного аппарата, если понадобится. И я буду молиться за успех ваших пилотов. Если у них получится, я сделаю их национальными героями Америки, и мы отольем их статуи в золоте.

— Встаньте в очередь, господин президент, — посоветовал Константин, усмехнувшись. Он не видел собеседника, но чувствовал, что человек на другом конце провода так же улыбается, поддавшись мгновенной человеческой слабости.

— Удачи, — завершил разговор Амбергер.

— Удачи, — повторил император и разъединил линию.

Константин поправил галстук, проверил, хорошо ли сидят запонки.

— Удачи нам всем, — прошептал он уже самому себе.

Глава 15

Гигантский механизм, совершенствуемый и отлаживаемый почти год, заработал. Как любой системе, охватывающей множество людей и управленческих структур, ему требовалось время и приложение силы, для того, чтобы преодолеть инерцию старта. Чтобы каждая мельчайшая шестеренка, каждый исполнитель, от высшего руководства и штабов до последнего незначительного клерка и техника вошли в ритм, сработали как единое целое.