Стройки Империи (СИ)

— Нет, идемте скорее, а то голос застудите. Я недавно в городе. А что, вас после концерта не развозят?

— Я же говорю, автобус ушел. Точнее, я на него опоздала, но это неважно...

— ...Господи, так вы ж простудитесь! — воскликнула вахтерша, когда Соня предъявила паспорт. — Вам надо срочно горячего чаю и в постель!

— Вот как раз чаем и будем поить, — ответил Виктор. — Искусство принадлежит народу, и народ не должен дать ему пропасть.

— Интересно, какую часть из этого совета вы собираетесь выполнить первой? — спросила Соня, когда они уже поднимались по гулкой лестнице, озаряемой скудным светом пятиваттных газосветных ламп: казалось ни в одной из реальностей призывы к экономии не понимали столь буквально, как в этой.

— Вас, наверное, уже дома заждались. Телефона нет, звякнуть, чтоб не беспокоились?

— Не ждут. И в этом смысле тоже.

— Не волнуйтесь, я не затаскиваю в постель мокрых, застуженных и голодных женщин. Даже если они так сексапильны.

Соня инстинктивно хихикнула.

— Интересно... А вначале вы не показались мне таким интеллигентом.

— Я не интеллигент, я технарь... Вот и наш этаж.

Квадратный метр прихожей казался входом в темную пещеру; Виктор пропустил Соню вперед и нащупал выключатель.

— Проходите в комнату. Туфли в душе на батарею, пусть сохнут.

Никелированный электрочайник в руке оказался слишком легок для чаепития вдвоем; Виктор сунул его в раковину. Лебединая шея смесителя исторгла из себя бурлящую струю.

"Она же, наверное, и не ела. Омлет с вермишелью пойдет? Это недолго."

Обернувшись, он увидел, что Соня сидит на корточках возле батареи, прижав ладони к теплому чугуну радиатора. Легкая строгая блузка темнела на лопатках, пропитанная дождевой влагой, и липла к коже, проявив сквозь себя узкие полоски бретелек; низ простой раскошенной юбки тоже набух от воды и соскользнул до середины бедер, открывая темную полосу резинки чулка. Виктор дотронулся до ее плеча, и почувствовал, что Соня дрожит. От прикосновения она резко обернулась.

— Я повесила пальто на плечики в душевой, с него внизу капает... — быстро проговорила она, левой рукой пытаясь вернуть непослушный край юбки на положенное ему расстояние не выше пятнадцати сантиметров от округлого колена.

— Вот что: вам надо срочно в теплый душ и переодеться в сухое. Горячую воду у нас пока не отключили.

— Какой душ, что вы говорите...

— Там внутри нормальная защелка. Сухое... тут в комплекте есть халат, я его не надевал, он должен быть чистый и глаженый. Попьем чай, высушим одежду утюгом. Вы умеете сушить утюгом, а то я не знаю, как с блузкой?

— Умею... Слушайте, какой халат, какой душ? Как это вы представляете, что я приду в дом к незнакомому человеку, пойду у него мыться, надену его халат... Мы ведь даже не на "ты", верно?

— Ну, если в этом проблема, давайте на "ты". Иди греться в душ, пока не заболела. Вот... — он порылся в шкафу, — вот он, халат, с ним все нормально.

— Но... если кто-нибудь зайдет, и я в этом халате?

— Кто? Кто зайдет сюда во втором часу ночи? Женщина, не серди меня.

Он сунул халат в руки Соне и направил ее в сторону душевой. Мысли его обратились в сторону белой пластиковой дверцы холодильника. Экономия, похоже, относилась и к отоплению; Виктор вдруг почувствовал, что ему хочется чего-то горячего.

В кухонном шкафчике ему сразу бросилась в глаза блестящая банка растворимого кофе; она затмевала собой скромную пачку цейлонского, предлагая себя нахально и бесстыдно, как девушка легкого поведения из итальянских фильмов.

"Чего я жду? Нового Года? И кого на него звать?"

13. Пришедшие с холода

...Дверь в душевую снова распахнулась, и оттуда вырвались клубы пара, в которых, как на эстраде восьмидесятых, показалась Соня в махровом халатике. Судя по расположению пуговиц, фасон халата был мужской, но длина явно намекала на режим всемерной экономии; впрочем, Соня от этого только выигрывала. Горячая вода совершенно преобразила ее: на щеках появился румянец вокруг ямочек, распаренная и свободная, она вступила в комнату так, словно выходила на сцену в луч прожектора. Мокрые рыжие волосы слегка выбивались из-под чалмы, накрученной из банного полотенца, а еще из-под этой чалмы на Виктора смотрели глубокие умные темно-карие глаза.

— С легким паром!

— Спасибо... У тебя уже и стол накрыт? А я собиралась помочь...

Она подсела к "книжке"; ноздри ее чуть расширились, как у кошки, принюхивающейся к еде.

— Кофе, я так понимаю, с коньяком? — последние слова она произнесла с оттенком подозрения.

— Ну, по такой погоде на стол надо графинчик "Столичной" ставить. Но — не держу, не склонен к употреблению, как в анкетах пишут. А это — так, сосуды расширяет.

— Ты еще и непьющий? И без семьи? С ума сойти. Никогда бы не поверила.

— Так получилось. Не по моей вине. Ты ведь тоже вроде одна?

— Да... и частично, наверное, по моей вине. Я всегда виню себя. И это хорошо, что нет графина, я бы отказалась. Сигареты тоже — для вида, или если очень нервничаю.

Соня села за столик, и тут Виктор обратил внимание, что она прекрасно сложена. Особенно ноги — про них нельзя было сказать "стройные и худые", но они были действительно стройные, и их плавные, обтекаемые, как у спортивной машины, линии наверняка притягивали поклонников и вызывали зависть подруг. Вернее всего было бы назвать их сочными.

Соня отхлебнула из чашки глоток горячего, ароматного, черного, как ночь, напитка, потом снова подняла глаза на Виктора.

— Я поняла, в чем дело. Ты просто из военного поколения. Тогда люди не были разделены квартирами. Не было мужчин и женщин, были наши и фрицы, и нашим надо помогать, потому что... ну, вы сами понимаете. Было очень страшно?

Виктор пожал плечами.

— Мне стыдно в этом признаться, но я не был ни дня на фронте.

— А где?

— Работал... На одном радиозаводе.

— Я поняла. Я не буду спрашивать подробности. Знаешь, у моей подруги был дядя, он чинил радиоприемники, ну, вот, а когда он умер, оказалось, что он когда-то делал приборы для бомбы.

— Омлет остынет.

Соня ловкими движениями разделила большую солнцеподобную лепешку на широкие дольки.

— А я войну плохо помню. Помню, что все время хотелось есть, помню, как зимой было холодно. Мы на севере жили, в эвакуации, там что-то вроде леспромхоза. Лес помню, не такой как у нас, там одни сосны, прямо до неба, и воздух... какой там воздух... Да, и после войны вначале больше всего запомнилось, как хотелось есть, и чтобы мама испекла большой-большой белый хлеб. Ну а потом как-то наладилось, в школе подкармливали. Закончила Новозыбковский педагогический, направили в Брянск, в Шестнадцатую школу, учить детей математике, но математика из меня не вышло.

— А почему так далеко, в Новозыбковский?

— Была причина. Сейчас это уже неважно.

"Проксима" тихо напевала нежный вокализ. "Па-да-да-да, да-да-да-да..." Похоже на трио "Меридиан". Хотя какой тут "Меридиан", до него еще лет десять.

— А ты действительно, недавно здесь живешь. И все твои вещи можно уложить в чемодан.

— Радиола туда не влезет.

— Так это твоя? — спросила она обрадовано.

— Ты коллекционируешь радиолы? Ну, судя по лицу.

— Нет-нет. Просто это значит, что ты надолго. И ты не похож на шпиона. Шпион бы взял что-нибудь вроде "Спидолы" такой переносной, или проигрывателя. А там рация. Я в кино видела.

— В Брянске много шпионов?

— Во всех городах, закрытых для иностранцев, могут быть агенты иностранной разведки. В открытых — тем более. Так что нам надо быть бдительными.

— Да, об этом везде говорят. Мир неспокоен. Поэтому к нам засылают коварных шпионов и соблазнительных шпионок.