Цвет сверхдержавы - красный 2 Место под Солнцем(СИ)

— С американцами? — удивился Никита Сергеевич. — И они что, сотрудничают?

— Это же учёные, а не политики, — ответила Ковригина. — Сотрудничают, и весьма эффективно, с явным интересом, и своими результатами делятся.

— Да, это, действительно, не политики, — согласился Хрущёв.

— Вот средство, которое нам удалось синтезировать по переданной нам информации, — Ковригина поставила на стол перед Первым секретарём прозрачный пузырёк, наполненный голубоватой жидкостью. — Это перфторан, искусственный заменитель плазмы крови. Может очень выручить в случае боевых действий или стихийных бедствий, когда донорской крови обычно не хватает.

— Это что, искусственная кровь? — для Никиты Сергеевича сегодняшнее посещение ИКБМ стало сплошной чередой откровений.

— Фактически, да. Эритроцитов и лейкоцитов в ней, разумеется, нет, — пояснил Лебединский. — Кислород переносится молекулами перфторана. В случае большой кровопотери у раненого — может спасти жизнь. Обычно в случае большого количества пострадавших возникает дефицит донорской крови по определённым группам и резусу. Перфторан подходит всем.

— Ограничения у него тоже есть, — добавила Мария Дмитриевна. — Вещество боится тряски, хранится замороженным, размораживать его надо медленно... Но эти недостатки во многом перекрываются достоинствами. Одна только его универсальность по группам крови чего стоит. И возможность промышленного производства. Не зависеть от доноров в критической ситуации — тоже важно.

— Да-а... Вы, товарищи, нас сегодня поразили, — признался Хрущёв. — Я и не предполагал, что вам удастся сделать настолько много.

— Так, Никита Сергеич, над этим не только наш институт работал, — сказал Лебединский. — Тут, считайте, вся страна потрудилась. А, вот, взгляните, — он взял со стола нечто вроде гибкого шланга с маленьким объективом на конце. К другому концу была присоединена металлическая коробка с проводами.

— Что это? — спросил Хрущёв.

— Гибкий эндоскоп. Внутри — оптическое волокно, что-то вроде стеклянной нити, — Лебединский оглянулся на стоящий у стены телевизор установки УЗИ. — Если прибор подключить к телевизору...

Лебединский отключил кабель ультразвуковой приставки и воткнул вместо него провод из коробки. Второй провод, с вилкой на конце, воткнул через запасливо приготовленный тройник в розетку. Включил телевизор.

На экране появилось изображение лежащего на полу ковра. Лебединский взял в руку конец «шланга» и поводил им в разные стороны, словно осматривая зал. Изображение на экране менялось. Оно было нечётким и мутноватым, но оно передавалось по гибкому оптоволокну!

— Вот это да... — пробормотал Байбаков.

Косыгин и Сабуров молча дивились на чудеса новой технологии.

— Сейчас наша задача — улучшить качество изображения, — сказал Лебединский. — Проблема не только в объективе, само оптоволокно пока очень некачественное.

— Откуда у нас оптическое волокно появилось? — спросил Хрущёв.

— Вообще-то от автора, — ответил до того молча сидевший за дальним концом длинного стола совещаний Серов. — Разработчик оптоволокна — доктор Нариндер Капани, работает в Британском Императорском научно-технологическом колледже в Лондоне. Оптоволокно он создал только в прошлом году. Подробности я потом доложу. Выпуск пока налажен в лабораторных условиях. (В 50-е годы волокна, предназначенные для передачи изображения, были разработаны Брайеном О'Бриеном, работавшим в Американской оптической компании, и Нариндером Капани с коллегами в Императорском научно-технологическом колледже в Лондоне. Эти волокна нашли применение в световодах, используемых в медицине для визуального наблюдения внутренних органов человека. Доктор Капани был первым, кто разработал стеклянные волокна в стеклянной оболочке и ввёл термин «волоконная оптика» (1956 год) http://dssp.petrsu.ru/~vgurt/moel2/Fiber_optics/Material_ru/1_2.htm )

— Хорошо, — кивнул Хрущёв, догадываясь, какие могут последовать подробности. — Продолжайте, Андрей Владимирович.

— Вот ещё одна незавершённая пока разработка, — Лебединский показал гостям стеклянный пузырёк, наполненный чем-то вроде пасты. Это — новейший материал для зубных пломб, отверждающийся под действием света. Проблема пока в том, что нужен очень специфический источник синего света с длиной волны 450 нанометров. Вот он пока что не разработан.

— Вот эта... замазка... должна затвердевать под действием света? — уточнил Сабуров.

— Да. Опыты мы проводили, ставили специально изготовленный синий светофильтр. Но он даёт слишком широкий спектр синего цвета, только нужную длину волны получить сложно, — пояснил Лебединский. — Материал начинает твердеть, но медленно. Все-таки нужен специализированный источник света.

— А вы с академиками Басовым и Прохоровым по этому вопросу не беседовали? — спросил Хрущёв. — Они как раз работают над созданием мощных источников света с заранее заданной длиной волны. Какой-то у них есть специальный термин для этого, да вот запамятовал...

— Когерентный источник излучения, — подсказал Лебединский.

— Вот-вот! — подтвердил Хрущёв. — Я не специалист, конечно, но, по-моему, эти две области науки удачно пересекаются.

— Обязательно с ними свяжемся. Спасибо, Никита Сергеич, — заулыбался Андрей Владимирович.

— Я ещё Мстиславу Всеволодовичу передам, чтобы он вас с ними свёл, — сказал Хрущёв. — Уж очень удобная и полезная эта ваша разработка, не то что нынешние цементы.

— Если получится её промышленное производство наладить — это же и на экспорт пойдёт на ура, — заметил Косыгин.

— У всех наших новых разработок экспортный потенциал очень большой, — подтвердил Лебединский. — Если не затянем с внедрением в серию, получится мощнейший рывок не только в научном плане, но и в практическом. Вот, кстати, ещё одна разработка, требующая длительных клинических испытаний, но очень перспективная. Вы, наверное, слышали об эпилепсии?

— Да... это, вроде, припадки такие? — спросил Никита Сергеевич. — Слышал, но лично не видел.

— Да, человек ни с того ни с сего вдруг падает и бьется в судорогах, — сказал Байбаков.

— Не много потеряли, если не видели, — сказала Ковригина. — Картина крайне неприятная, к тому же опасная для здоровья. Мало того, что человек может задохнуться, приступ к тому же внезапный. Человек может вдруг упасть где угодно: на работе, в транспорте, переходя улицу... Очень вероятны тяжёлые травмы.

— Ну да, так ведь можно и под машину упасть... — заметил Косыгин.

— Именно, — подтвердил Лебединский. — В общем, в переданных Иваном Александровичем материалах кратко упоминалось, что электрическая стимуляция так называемого блуждающего черепно-мозгового нерва способна эффективно прерывать эпилептический приступ. Подробных указаний, как в случае, скажем с лекарствами, не было. Мы решили провести несколько экспериментов с разными электрическими параметрами. И неожиданно быстро получили обнадёживающие результаты. Сейчас пытаемся сконструировать прибор, который бы мог по изменению какого-либо физического параметра организма определять момент начала приступа и автоматически подавать импульсы на блуждающий черепно-мозговой нерв.

— Положение осложнено очень большой вариативностью проявлений эпилептических приступов, — добавила Мария Дмитриевна. — Надёжным показателем начала приступа является специфическая активность головного мозга. Её регистрирует электроэнцефалограф. Но ходить с контактами на голове можно разве что в лабораторных условиях, и то недолго. Поэтому быстро решить задачу автоматизированной диагностики приступа пока не получается.

— Кстати, у этой процедуры есть интересный побочный эффект. Импульсы, подаваемые на нерв, улучшают настроение. То есть, их можно использовать, например, для лечения депрессии, — сказал Лебединский.

— Гм? Интересно, — сказал Хрущёв. — Проблема, как мне представляется, важная. К тому же она, по-моему, частично пересекается с темой биотокового управления протезами. И тут и там считываются сигналы нервной системы человека. Я могу ошибаться, но товарищи Якобсон и Кобринский могут вам что-то подсказать.