Бездна голодных глаз

Кан-ипа выпрямился.

— Я знаю, что было в начале! — сказал он, и присутствующие затаили дыхание. — До света, до людей и до слова! Безмо открыл мне истину!…

Пауза. Привычная, знакомая пауза.

— В начале был Занавес!…

Старый Хурчи склонил голову и протянул табунщику посох старейшины. Остальные спешились и опустились на колени.

Безмозглый вздрогнул. Ему вдруг отчетливо примерещилась деревянная, рассохшаяся от времени лестница, уходящая в пыльное серое небо из тюля и мешковины. Лестница раскачивалась, скрипела и грозила обвалиться. Он, скорчившись, сидел на первой ступеньке и глядел на мертвую голову, которую держал в руках. Ему было холодно и неуютно.

Он не хотел.

Глава шестая

…Дымный сумрак пещеры медленно сгустился перед ним, и он испуганно отшатнулся от неясных любопытных теней, прячущихся за каменными кулисами, словно приглашающих его решиться, шагнуть — шагнуть в Бездну…

— Входи, Безмо, входи, — раздался у него над ухом сухой, чуть насмешливый голос шамана; и реальность земного, человеческого голоса заставила тьму пещеры попятиться и отступить. Безмо резко обернулся. Старик стоял у него за спиной, в том самом потрепанном одеянии, в котором Безмо видел его в стойбище шесть лун назад, и гостеприимно указывал на боковой проход, которого — Безмозглый готов был поклясться в этом — только что не было.

…Потом они долго сидели на гладких и неожиданно теплых мраморных скамьях, сидели друг против друга, молча глядя на пляшущие языки огня и отбрасываемые ими причудливые тени; пили густое вино из больших глиняных кружек — Безмо все хотелось сказать «старое доброе вино», но он не знал, бывает ли вино молодым и злым, и стыдился своего незнания — шаман изредка поглядывал на гостя, гость — на хозяина, и тишина сидела рядом с ними, пила вино, смотрела, молчала…

Безмозглый не выдержал первым.

— Ну?… — спросил он и осекся. — Ну и зачем ты меня звал?…

Ехидство плохо скрывало неловкость и смущение; он почувствовал это и разозлился.

— Зачем? — шаман подставил кружку под самое горлышко огромного жбана и осторожно стал наклонять его. — Поговорить.

— Тогда чего ты ждешь?

— Ничего. Мы уже давно разговариваем. И лишь теперь замолчали… Ну что ж, помолчим, — сказал шаман с едва заметной усмешкой. — Кто ты?

— Я? — искренне удивился Безмо. — Я — Безмо… Дурак, — добавил он, немного подумав.

— Дурак, — неожиданно согласился шаман.

— Зачем тогда спрашиваешь, если знаешь?

— А я не знал. Теперь — знаю.

Они снова замолчали. Безмо сунул нос в кружку и принялся размышлять. Может быть, он чего-то и не улавливал, но ему определенно начинало казаться, что один из них все-таки дурак. Если это он, Безмо, то шаману совершенно незачем с ним разговаривать. Но он позвал… Позвал — зная. Тогда получается, что в пещере сейчас сидят…

— Да, два дурака, — кивнул шаман. — Два глупца, которые случайно ввязались в одно и то же дело, и оба — по собственной глупости.

— Я не понимаю тебя, — честно признался Безмо.

— И не надо, — весело улыбнулся шаман.

Кстати, при ближайшем рассмотрении он выглядел не таким уж старым — особенно, когда улыбался. Пожилым — наверняка, но еще крепким и отнюдь не дряхлым; и было совершенно непонятно, сколько же ему лет на самом деле…

— Ты умеешь быть другим, — сказал шаман. — Не собой. Ты умеешь проникать в чужую суть, вплотную подходя к границе безумия, но никогда не переступая запретную черту до конца.

Безмо согласно кивнул. Он чувствовал эту свою странность — но не мог бы выразить ее словами так, как сделал это шаман.

— Но тебе еще неведомы твои пределы. Со временем ты, вероятно, сможешь стать не только человеком…

— А кем? — заинтересовался Безмозглый. — Зверем?

— И зверем тоже. Но не это главное. Когда человек приходит в мир и идет по предназначенному пути — человек меняется. Но меняется и мир. Ты пришел, и ты меняешься слишком быстро. Следовательно… Так уже было — и не только здесь, — загадочно ответил шаман.

«Впрочем, шаманам и положено говорить загадками», — подумал Безмозглый, и, немного осмелев, решился наконец задать вопрос, мучивший его все время.

— Скажи, шаман, а где твоя Бездна? Ты покажешь мне ее, правда, шаман?

— Вряд ли… И не зови меня шаманом. Мое имя — Сарт. Зови меня так — но только, когда мы наедине. А Бездна… Она везде: вокруг нас, внутри нас и особенно — внутри тебя. Я полагаю, ты уже видел ее.

— Нет, — покачал головой Безмо. — Во всяком случае, не помню.

— Да, ты не помнишь, — согласился шаман.

Странная мысль пришла Безмо на ум, и тщетно затряс он головой, пытаясь отогнать гостью. Шаман Бездны ни разу не упомянул о Бездне, пока его не спросили, да и то — весьма неохотно. И вопросы он задавал какие-то неправильные, и нету у него того, что положено шаманам — амулетов, птичьих перьев, снадобий… вино хлещет… Это был какой-то неправильный шаман по имени Сарт. Каким должен быть правильный шаман, Безмо точно не знал — но не таким! Это он почему-то знал твердо…

— А что ты здесь делаешь? — спросил он, сам удивившись сказанному.

— То же, что и ты, — спокойно ответил шаман Сарт. — Играю свою роль. Ты еще помнишь, что это означает?

Сарт впился вспыхнувшими глазами в лицо Безмо; тот попытался отвести взгляд, но не сумел, и в надвинувшемся тумане вырос деревянный холм, и пять узких желтых солнц, и глядящий на него мрак под куполом расписанного неба, чужие, дикие слова, чужая одежда, и мрак вдруг обрушился обвалом хлопающих звуков; он кланялся, кланялся, в изнеможении, моля о тишине, покое…

— Нет, не помню, — пробормотал Безмо, с трудом выныривая на поверхность обыденного. — Когда-нибудь вспомню. Потом.

— Ну что ж, тогда мы и вернемся к нашей беседе. Иди. Мне было приятно говорить с тобой.

…Уже у выхода Безмо обернулся.

— И все-таки, Сарт, что связывает тебя с Бездной? — бросил он вглубь пещеры последний вопрос.

— Я ее боюсь, — коротко и серьезно ответил шаман.

— Слушайте меня, люди племени пуран! Слушайте меня, взявшего посох старейшины Гэсэра по праву ножа! Слушайте!…

Легко сказать — слушайте… Ну, вот они стоят и слушают: суровые мужчины степей и испуганные женщины, беспощадные стрелки и дряхлые старцы, внуки и прадеды, сыновья и дочери — стоят, слушают… Кан-ипа никогда не умел говорить и страстно завидовал тем, кто умел. Шаманам. Безмо… Табунщик уже поведал племени о смерти толстоязыкого Гэсэра Дангаа, о надвигающемся потопе воинов Белой кобылы, о тайне Занавеса — они слушали, не перебивая, но Кан-ипа не видел в их глазах того блеска, того огня, который отсвечивал костром Безмо. Где ты сейчас, великий друг мой? Где…

— Зачем вы слушаете этого глупого табунщика? — раздался в тишине надменный голос шамана Юрюнга. — Неужели он укажет вам путь во тьме? Или отведет от вас ледяное дыхание Бездны? К кому придете вы за советом — к убийце-конокраду?!

Время шло. Он должен был ответить.

— Подавись своими угрозами, Юрюнг! Безмо открыл нам ночь — он откроет и свет! А что можешь ты? Ты и твои косматые собратья?! Вы можете жевать мясо, которое не способны добыть сами, и рассказывать о временах, когда слова повелевали миром! Даже если это и правда — ваше время упало за горизонт! Оно прошло, и…

Нет, не то. Настороженный ропот пошел по толпе, и дед Хурчи переглянулся с полудюжиной воинов, стоявших за спиной Кан-ипы. И тогда табунщик выхватил копье у одного из них и шагнул вперед.

Позднее он скажет, что на него снизошел дух Великого Безмо. Но это будет потом.

— Ша-ма-ны не ну-жны! — выдержав две томительные паузы в конце первого и начале третьего слова, закричал Кан-ипа, подкрепляя каждую паузу звонким ударом копья о столб коновязи. — Ша-ма-ны…