Абсолютная альтернатива

Как бы там ни было, роясь в слоях его памяти, я убедился, что Николай являлся глубоко эрудированным человеком, не только начитанным, но и обладающим страстью к перу. Личный дневник Николая, который я нашел в прикроватной тумбе, поразил меня, пожалуй, даже больше того, что я отыскал в его голове. Воспоминания человека порой сумбурны и теряют яркость с течением времени. Слова же, переданные бумаге, не меняются никогда.

Забросив все, я с головой погрузился в чтение. Записи, сделанные на желтых страницах рукой моего реципиента, отчасти можно было винить в позерстве, ибо писал наследник и император весьма цветисто, витиевато. Разумеется, Николай не мог не знать, что после смерти его тетради станут достоянием истории. Однако, написанные рукой ребенка, а затем взрослого в минуты ужаснейших потрясений, таких как смерть деда, отца и дяди, или величайших радостей, таких как рождение любимых детей, записки отражали особенности характера этого удивительного человека.

Впрочем, одна из записей поразила меня более всего, поскольку имела непосредственное отношение к моему собственному незавидному положению.

На последней странице дневника, заполненной как раз перед моим «вторжением», имелась следующая запись.

И ниже дата:

Прочитав строки, я внутренне замер. Очарование, охватившее меня при знакомстве с царем Николаем по страницам его дневника, вдруг исчезло, снесенное ледяным ветром. Судя по предшествующим «запискам», в последние дни существования своей великой Империи, несчастный мой Император выезжал на автомобиле за город — на длительные многочасовые прогулки, полные безделья и философских раздумий. Пока в окопах умирали солдаты, их вождь и предводитель болтал сапогом в ручье!

Эта запись и дата, более чем что-то другое, давали характеристику моему реципиенту, перечеркивая все, что я узнал о Николае чуть ранее. Прекрасный человек, могучий, образованный, умный и волевой, он упустил ничтожный момент, являвшийся главным в жизни его Семьи и Державы. В минуту, когда царапались эти милые уютные строчки, судьба ломала хребет его Родине и любимой семье. Стране и армии в эти мгновения оставалось жить всего несколько дней. Неудивительно, что при подобном отношении Государя она их не пережила. Бездеятельность царя Николая невозможно было объяснить ничем — ни его внутренней сдержанностью, ни усталостью от постоянной борьбы. Человек может быть сколько угодно прекрасен, сколько угодно устал, сколько угодно сдержан. Однако факт остается фактом — страну Николай упустил, позволил свалиться в бездну. Именно — в эти дни.

Захлопнув тетрадь, я спрыгнул с кровати, сорвал со стены шинель и решительно направился к выходу. Со всем этим нужно было что-то делать — не допустить того, что произошло. Интересно, как развиваются события в столице?..

События между тем развивались плохо.

Алексеев, Иванов и некоторые прочие старшие офицеры при моем появлении в штабе вытянулись во фрунт, но на их лицах читалось то ли презрение к венценосной персоне, то ли крайняя растерянность чем-то мне неизвестным.

— Что стряслось? Докладывайте! — приказал я, внутренне приготовившись к худшему.

Первым решился ответить генерал Алексеев. Воейков в присутствии старших чинов молчал.

— Всю ночь приходили телеграммы из Питера, Ваше Величество. Вчерашний указ возымел ужасное действие — Дума отказалась самораспуститься.

Я криво усмехнулся:

— А вы ожидали, что депутаты мирно разойдутся? Это известие вполне предсказуемо. Что там Беляев с Хабаловым? Похватали уже народных представителей?

Вместо ответа Алексеев молча протянул листы телеграмм.

Первая из них была именно от Беляева.

Недоуменно я сложил телеграмму, выровнял сгиб ногтем и бросил бумагу на стол.

Сто восемьдесят тысяч бастующих?! Бунт гарнизона?! Новости впечатляли.

Итак, мой хваленый Беляев не только не предпринял мер для физического разгона зарвавшихся говорунов из Думы, но даже не смог расклеить объявлений о военном положении. Коммерческие типографии не принимают у военного министра заказ?! Смех, да и только! Нет, подлец, определенно подлец. С Хабаловым было ясно с самого начала — он является негодным исполнителем, но отчего оказался настолько слаб духом военный министр?

Я глянул на Алексеева:

— Дальше!

Телеграммы всю ночь действительно шли потоком. В руках начальника штаба находилась целая стопка, он протянул мне из нее два верхних листа. Взглянув на подпись, я понял — генерал отдавал мне сейчас самые важные сообщения.

Царю Николаю писал Председатель опальной Думы Родзянко. Оказалось, лидер недоношенной русской демократии попросту игнорировал мой указ о роспуске своего паршивого «парламента». Первая телеграмма, в частности, гласила:

Ни слова о роспуске Думы. Меня будто нет!

Вторая телеграмма лидера оппозиции оказалась еще более краткой и красноречивой.

Я скривился — «Судьба Родины и династии», — надо же, сволочь, как загнул! Совершено очевидно, что обе телеграммы руководителя Думы рассчитаны произвести впечатление на слабодушного государя, вызвать испуг и растерянность, нежели являются реальным сообщением или докладом. Слишком много пафоса, отметил я. Возможно, на «болтающего ногой» Николая послание действительно произвело бы впечатление, но на меня — совершенно нет. Аккуратно сложив обе телеграммы, я кинул их к первой, на стол.

— Когда пришла? — обратился я к Алексееву.

— Первое сообщение — через час после того, как вы изволили почивать, Ваше Величество. Второе недавно, в восемь утра.

— А что сразу не разбудили?

— Как можно, Ваше Величество?!

По-моему, Алексеев уже просто глумился. Я посмотрел на его очкастую рожу, но ничего там не обнаружил. Генерал держал себя беспристрастно, как будто ничего существенного не происходило. Можно бы отстранить Алексеева от командования прямо сейчас, но зачем? Заменить мне его было не на кого. Ни Фредериксом же, в самом деле.