Ветвь оливы

— Очень даже можете, Ранталь, — сказал я, появляясь в дверях. Получилось не очень чисто, пришлось кашлянуть, чтобы прочистить горло. — Простите… Не говоря уже о том, что мы чрезвычайно благодарны за то, что вам пришлось держать здесь вчера оборону.

Удивленно поднявший голову Ранталь скромно порозовел. Остальные, повернувшись, застыли с открытыми ртами. Да они, никак, призрак увидели? Лигоньяж рефлекторно подбросил свой любимый кожаный мячик, набитый конским волосом, и так же рефлекторно поймал. Судя по всему, и в частности, по его несколько отвисшей челюсти, это был жест крайней растерянности.

— Спокойно, господа, — заверил я. — Я только что подошел и не подслушивал под дверью.

Готье откашлялся.

— Э… что это ты?..

— Раскопался? — услужливо подсказал я. Готье отчаянно заглушил смех, снова закашлявшись.

Рауль вскочил, догадавшись, что я непринужденно придерживаюсь о косяк не потому, что надумал позировать воображаемому живописцу, но я уже перевел дух и, подмигнув ему, вошел в комнату самостоятельно. Рауль проводил меня скептически-бдительным взглядом, в любой момент готовый перехватить, как опрометчиво брошенный мяч на поле. Дам тут не было. Уже легче. В некотором смысле, можно было вести себя более непринужденно, чем в их присутствии и меньше задумываться, как выглядишь. А главное — некому слишком волноваться и не давать даже шагу сделать.

«Выпендрежник», — явственно читалось во взгляде Готье. Д’Авер воодушевленно вскочил, его разноцветные глаза смотрели, как обычно, будто в разные стороны.

А что, собственно говоря, все здесь делают? — подумал я, очень аккуратно садясь на свободный стул, чтобы не промахнуться мимо. Чтобы в такое время все сидели дома… Хотя, спору нет, всем иногда надо переводить дух, не только мне.

— Видите ли, — сказал Готье, снова повернувшись к Ранталю. — Вы ведь здесь не просто так. Мы очень надеемся, что вы продолжите некоторое время распоряжаться здесь как дома. Потому что мы не сможем быть здесь все время. Нам всем будет безопаснее некоторое время не разделяться. С вашим домом все в порядке, вы ведь уже знаете.

— Вы не сможете, но как же… — Бертран с сомнением посмотрел на меня. Собственно говоря, если и не смотреть на меня, Готье все равно преувеличивал. Диана или Изабелла могли чудесно распоряжаться здесь сами, реальная власть все равно принадлежала здесь им, как и бездна необходимых знаний. Разве что и им скоро придется переходить к самым, что ни на есть, активным действиям и некого будет оставить дома. — И все-таки, я ничего уже не понимаю… — проворчал Ранталь. — Какие-то страшные заговоры, какие-то никому не известные люди. Что происходит на самом деле?! Чем они опасны? Откуда они взялись? Как им удалось собрать такую силу, что все кругом так переполошились?

Неудивительный вопрос, и наверняка он волнует всех кругом. И чем дальше, будет волновать только больше. У Бертрана была еще сестра с необычными способностями, которой он мог верить. А что у других? У большинства других, впрочем, есть инерция и вера в авторитет вышестоящих.

Бертран чувствовал, что совсем рядом с ним есть люди, которым известно гораздо больше. И пытался прояснить как можно больше для себя самого. Вполне естественно.

Хорошо хоть, его и Лигоньяжа, как протестантов, похоже, совершенно не интересовала судьба сгинувшего в нашем доме священнослужителя. Д’Авер если и волновался, то помалкивал. А вот Жанна… Она наверняка все знает. Диана и Изабелла вряд ли могли что-то от нее утаить. И по дружбе, и потому, что такова уж она есть.

— И в конце концов, почему вы говорите о какой-то особой опасности, грозящей нам, — продолжал он, — если у нас нет ничего общего с этими людьми? Прежде, когда с ними был Дизак, конечно, это было опасно, но теперь…

— Прошу прощения, Бертран, но как вы думаете, почему Дизак преследовал вашу сестру?

— Э?.. — Бертран недоуменно и сердито покраснел. — Это же… Да бог мой… все же и так ясно!..

— Будь ваша сестра обычной прелестной юной особой, — Лигоньяж при этих словах приглушенно заворчал, будто мои слова прозвучали слишком близко к тому, чтобы быть оскорбительными, — возможно и было бы ясно. Но она необычна. Очень необычна.

Лигоньяж удовлетворенно тихо хрюкнул.

— Англоподобна… — пробормотал д’Авер, мечтательно положивший подбородок на кулаки и умильно глядевший в пространство.

— Она может предвидеть будущее.

— Ох, да прошу вас! — деланно и неловко усмехнулся Бертран. — Все это девичьи фантазии!

— Вы сами в это не верите. Вы верите в то, что это правда.

Последовавшую затем несколько напряженную паузу прервало тихое бульканье. Готье налил вина из графина в свободный стакан и подвинул ко мне поближе. Горка орехового печенья и так была мне вполне доступна. Я кивнул ему с признательностью. «Всегда пожалуйста» — кивнул в ответ Готье.

— Я не могу в это верить, — натянуто проговорил Бертран.

— И все же, вы верите.

— Это неправильно. Так не должно быть.

— Но никто из нас ничего не может с этим поделать.

Бертран помолчал, глядя в стол.

— Я так надеялся, что этот «божий дар» не искалечит ее жизнь.

— Я тоже, — сказал я.

Бертран бросил на меня быстрый взгляд, будто вдруг понял, что даже если это и не так, я имею полное право этого бояться, и сдавленно вздохнул.

— Почему вы думаете, что им нужно именно это? Вы что-то знаете о них. Вы знаете о них чертовски много, не правда ли? И вы не можете нам об этом рассказать? — в голосе Бертрана появилась сдержанная, давно накипавшая и наконец прорывающаяся злость. — Мы не имеем права знать то, что знаете вы?!

— Вы не имеете несчастья, а не права.

Бертран помолчал, прикрыв глаза.

— Но мы, кажется, имеем несчастье подвергаться опасности?

Я вздохнул.

— Верно. Вы ведь не спорили, что угроза существовала, пока был жив Дизак?

— Да, — вдруг мягко ответил Бертран и даже поднял голову. Все так, как я говорил — стоит кого-нибудь убить, и все будут рады. Впрочем, тут они в своем праве. В этом мире, в этих обстоятельствах, все могло быть только так и никак иначе. Это было правильно. В серых глазах Ранталя засветилась подсказка — готовность услышать то, что я должен был сказать.

— И пока он был жив, и был уверен, что победит, вы думаете, он считал нужным скрывать от меня некоторые вещи?

— О… — потрясенно выдохнул Ранталь. И не он один.

Пусть то, что я сказал, строго говоря, не было полной правдой. Но разве «не скрывать» и говорить вслух — непременно одно и то же? То, что Дизак «не сумел скрыть» — кем он был, откуда, и какова его цель, вполне подходило под это определение, и это был единственный способ сказать что-то похожее на правду.

— Каков мерзавец! — негодующе воскликнул Лигоньяж, так, что на столе задребезжали стаканы. Готье изумленно глянул на них, будто опомнившись, и решил подлить в них еще вина, видно, чтобы придать им устойчивости.

— И кроме того, он не главный мерзавец, который все это затеял, — продолжил я. — А тот, кто все это затеял, цел и невредим.

— Кто же это?! — нервно воскликнул тонким голосом д’Авер.

— Этого мы еще не знаем точно, — наконец окончательно солгал я. — Все еще требует проверки…

Рауль тихо выдохнул. В любом случае, эту информацию стоило если не придерживать при себе, то пока не раскрывать целиком.

— Что именно требует проверки? — нетерпеливо перебил Лигоньяж. — Значит, все же, есть что проверять?..

— Есть, — сказал я, глянув на него прямо. — Но поверьте, уж этого я не скажу, пока все не будет ясно.

— Почему это не скажете?! — вопросил он почти агрессивно.

— Потому что это небезопасно слышать, — ответил я, зловеще понизив голос.

Некоторое время мы мерялись с Лигоньяжем взглядами. Гасконец был возмущен и взбудоражен, но по понятным причинам я находился сейчас не в том состоянии, чтобы затевать со мной ссоры и выяснять отношения.

— Оставьте, Шарль, — мрачно проговорил Ранталь. — Кажется, я понимаю, в чем может быть дело.