4891

Однако и с курсами крановщиков, куда Отец подал заявление с просьбой о зачислении в курсанты, оказалось не так радужно, как он надеялся. Выяснилось, что кандидаты в крановщики проходят не менее суровый отбор. Для начала, соискателям предстояло сдать тест на сообразительность, только наоборот. К немалому удивлению Отца, в курсанты принимали тех, кто был начисто лишен любопытства. Поскольку свои наработки в этой области психологии отсутствовали напрочь, Комитет соглядатаев загодя послал шпионов в Западное крыло, чтобы раздобыли лучшие тамошние методики. Впрочем, тесты на коэффициент IQ были лишь первой экзаменационной ступенькой, его, кстати, в Красноблоке сразу переименовали, назвав тестом на ПУ: Показатель Устойчивости. Уцелевшим после тщательного отсева абитуриентам надлежало заполнить отпечатанную на тридцати трех страницах анкету — следующий тест касался благонадежности, и это понятно. Ведь каждый допущенный к работам на открытом воздухе крановщик получал теоретический шанс улизнуть из Красноблока, перебравшись по стреле в Западное крыло. Поговаривали, такие досадные инциденты изредка случались, если в ряды крановщиков просачивался ренегат с генетическими наклонностями к предательству. Такой жилец мог даже не знать, что ему хочется сбежать и вел себя, как честный боец. Пока у него внутри самопроизвольно не срабатывал скрытный механизм, подлец задавал стрекача, и больше его в казармах не видели. Именно поэтому анкеты абитуриентов проходили дотошную проверку в идеологической и оперативно-сексотской ячейках Комитета. Одно мало-мальски сомнительное пятнышко в биографии любого из родственников, и кандидата безжалостно отсеивали.

— Тут-то мне и настала труба, — вздохнул Отец, горестно качая головой. — Я это сразу понял. Из-за твоей бабушки…

Так я узнал о бабушке. До Перекраски Отец никогда не заводил о ней разговоров из опасений, что я потом нечаянно проболтаюсь. И лишь на склоне лет, когда соглядатаи плюнули на идеологию ради коммерции, поведал мне эту печальную семейную историю. Как оказалось, когда пьяные швабры вломились в Красноблок, бабушку угораздило замешкаться в предбаннике. Насколько я понимаю, как раз где-то там же попал в переплет и папа Михаила Электроновича, торговавший в коридоре шнурками. Как знать, быть может, бабушка потому и замешкалась, что покупала у него эти самые шнурки и, таким образом, в некотором смысле, судьбы наших с Ритой семей переплелись гораздо раньше, чем мы узнали друг друга. Зверски отлупив дедушку Электрона ногами в яловых сапогах от злости — шнурки им были точно ни к чему, швабры, горланя воинственные гимны нибелунгов, потащили его с собой. Бабушку не тронули, и она осталась во временно оккупированном коридоре. Это был крайне неосмотрительный поступок с ее стороны. Радио Красноблока уже объявило его в опасности. В таких случаях все без исключения стройбаны, вне зависимости от пола и возраста, приравнивались к ополченцам срочной службы и считались мобилизованными в Клику агрессивных военруков. Ну а ополченцам совершенно недвусмысленно прописывалось Уставом, как поступать в подобных ситуациях. Попав в окружение враждебных жильцов, ополченцу полагалось незамедлительно искать ближайший угол и биться о него головой до полного прекращения жизнедеятельности. Жильцы-бойцы в плен не сдаются, плакаты, акцентировавшие внимание на этом неопровержимом факте, были густо развешаны в казармах, примыкавших к входной двери. И хотя бабушка впоследствии плакала, каялась и клялась, что просто не нашла вышеобозначенного угла, поскольку швабры переколотили все люстры, соглядатаи ей, разумеется, не поверили. Это еще счастье, они не обвинили ее, будто штопала швабрам носки, пока те околачивались в Красноблоке. Или, хуже того, что на пару с ними портила какие-нибудь наши вечные ценности. При объявлении Красноблока в опасности они автоматически приравнивались к скоропортящимся продуктам. Тогда бы бабушке точно несдобровать, загудела бы, как миленькая, в Балласт. А так, отделалась легким испугом, получила всего пять лет исправработ по уборке снега в Заколоченной лоджии…

— Если бы только всплыло, что моя мама побывала в Заколоченной лоджии, само существование которой нашими категорически отрицалось, мне бы не то, что рычагов строительного крана, метлы бы не доверили. Поэтому я сознательно провалил тест на Показатель Устойчивости. Меня сняли с дистанции, как чересчур любознательного…

— Это ведь тоже могло навредить?

— Мне повезло: любознательных брали в технари. Там любознательность тоже не приветствовалась, конечно, однако хотя бы не считалась пороком. Так я стал инженером по эксплуатации энергетических установок ПОЛЫНЬ…

— Жалеешь, что не получилось пробиться крановщики? — спросил я.

Отец долго размышлял, прежде чем ответить. Наконец, покачал головой Отец.

— Нет, — сказал он в конце концов. — Видишь ли, поступая в крановщики, я мечтал стать членом особой касты, одним из тех счастливчиков, кому выпала честь увидеть наш Дом сверху, с высоты птичьего полета…

— Птицы погибли из-за ядовитой окружающей среды у поверхности еще в прошлую геологическую эпоху, — напомнил я, припомнив уроки природоведения в школе.

— Выражение-то осталось, — отмахнулся Отец. — Оно всегда очаровывало меня, сынок. С высоты птичьего полета, красиво звучит. Конечно, крановщикам строжайше возбранялось делиться впечатлениями о том, как там, снаружи. Они давали подписку о неразглашении, за ее нарушение сурово карали. Но в моих глазах это обстоятельство только добавляло профессии притягательности. У тайны — особое обаяние, согласись. Если за одни только разговорчики о подписке, самое меньшее, отправляли к спецдантисту, уж, наверное, за внешними стенами было, на что поглядеть. Однако, едва став абитуриентом, я случайно выяснил, крановщики ровным счетом ничего не видят…

— Как это?! — удивился я.

— Сами крановщики, понятно, держали рот на замке, памятуя о подписке, — ухмыльнулся Отец. — Но мне крупно повезло, куратор нашего взвода однажды разоткровенничался со мной. Он был тертый калач, дважды Геморрой Труда, столько смен за рычагами крана отсидел, что считать задолбался. В других обстоятельствах, я бы из него лишнего слова клещами не вытащил, но был День Крановщика, считавшийся одним из самых торжественных праздников Красноблока, и наш куратор расслабился. Крепко выпил, я притащил в казарму канистру с самогоном. Твоя бабушка припасла ее на черный день. Как будто после Заколоченной лоджии не понимала, что в Красноблоке он давно настал. Или даже никогда не кончался…

***

— Сынок, — заявил крановщик, разделавшись примерно с третью канистры. — Ты нихуя не врубаешься в ситуацию. Первое, блядь, что ты можешь смело выкинуть к ебаной матери в Балласт, так это свои зыркалы. Как крановщику, они тебе нахуй не понадобятся. Будешь вкалывать вслепую, как крот,

— А как же рычаги? — ужаснулся я.

— Наощупь нашаришь, какие проблемы? Ты не бзди, наблатыкаешься. Главное — выполняй команды с земли, которые через наушники слышишь, и в ус не дуй.

— Представь мое потрясение, когда я это услышал, — продолжал отец. Было непохоже, что он врет, да и зачем. Оказалось, всякий раз перед рабочей сменой соглядатаи из КЖС напяливали ему на голову специальный колпак с прорезями для рта и ушей, чтобы не задохнуться и слушать рацию. Кабина крана была герметичной, а запас дыхательной смеси в баллоне подобран так, чтобы по притыку хватило на смену, плюс минус пару минут. Я, конечно, спросил, нельзя ли было снять колпак. Или хотя бы сдвинуть на затылок.

— Ты че, пиздаватый?! — взбеленился он, — как же его нахуй сдвинешь, если его на клею сажали, прямо на лысину, так что с волосами можешь тоже попрощаться, их тебе теперь до самой пенсии брить, а там уж вряд ли вырастут, даже если доживешь. Еще — под подбородком ремешок, специально для сильно любопытных, которые человеческого языка не понимают. А на ремешке целых три сургучных печати, как говорится, на хитрую жопу — болт с винтом, — хрипло рассмеявшись, куратор сделал большой глоток из канистры, обтер влажные от самогона губы мозолистой ладонью.