Тамплиеры. Книга 1. Рыцарь Феникса

Сержант сделал Томасу знак идти следом, обогнул длинный стол и остановился за плечом своего господина. Жерар де Вилье обернулся. Томас заметил, что загорелое лицо его необычно бледно — но, возможно, виной тому был царящий в зале холод.

— А вот и они, — проговорил приор так, словно беседа за столом только что шла о Томасе и его спутнике. — Брат Жак, я хочу представить вам моего племянника.

Томас не сразу сообразил, что де Вилье обращается к великому магистру. Юноша быстро перевел взгляд на лицо де Моле — и только тут заметил неладное. Да, осанка магистра оставалась горделивой, а старость, посеребрившая волосы, не сумела ни сгладить, ни спрятать под сеткой морщин ястребиные черты. Но сощуренные глаза магистра смотрели словно в пустоту, а на лице застыло отсутствующее и в то же время сосредоточенное выражение. Казалось, де Моле вглядывается во что-то невероятно далекое или вслушивается в мелодию, неуловимую обычным человеческим ухом. Приору пришлось дважды обратиться к нему, прежде чем старый воин откликнулся.

— Да… племянник…

Магистр так и не посмотрел на Томаса.

— Ты говорил, Жерар. Сын того… музыканта…

Он произносил слова через силу, будто ему стоило немалого труда понять, чего от него хотят.

— Того, который…

— …который отправился с вашим дядюшкой, брат Жерар, искать мифический Авалон.

При звуке этого надтреснутого голоса Томас резко вскинул голову. Из темноты за спиной магистра выдвинулась некая тень, чуть чернее скрывавшего ее до этого мрака. Шелковый тюрбан. Руки в перчатках. Лаково поблескивающая маска. Сарацинский писец тоже оказался здесь, хотя среди старших рыцарей ордена ему было совсем не место.

Приор, не оборачиваясь, процедил сквозь зубы:

— В Тампле не принято вступать в разговор без приглашения, а тем более — перебивать старших братьев.

Однако великий магистр как будто бы оживился при появлении своего переводчика.

— Да, тот музыкант. Томас Лермонт из Эрсилдуна. Он отплыл с вашим дядей, Гильомом де Вилье, и тем венецианцем… Бартоломео, Бартоломео…

— Дзено, — подсказал сарацинский писец.

— Это было еще при моем предшественнике, Гийоме де Боже. Ваш дядя утверждал, что за морем на западе лежит другая земля… Нью Зеланд, Авалон, страна вечного лета.

Приор разглядывал свой кубок, как будто его содержимое представляло куда больший интерес, чем предмет беседы.

Гуго де Шалон, племянник визитатора Франции, сидевший по правую руку от де Вилье, заметил:

— Туда плавали северные мореходы. Есть карты и многие свидетельства. Я полагаю, нести нашу священную веру и крест в земли за морем — миссия, достойная истинного рыцаря и воина Храма.

Магистр рассеянно и, как показалось Томасу, мечтательно улыбнулся.

— Благородная цель. Обрести за морем желанный мир, построить там общество добра, свободы и справедливости… Царствие Господне…

— Говорят, из того плавания не вернулся никто, кроме отца юноши, — каркнул переводчик, и сладкое видение рассеялось.

Сидящие за столом смущенно переглянулись. Приор, кажется, даже скрипнул зубами.

— Странно, что этот Томас из Эрсилдуна не отведал тюремной похлебки в подземельях Тампля, — насмешливо добавил человек в маске. — Впрочем, как я вижу, он породнился с братом-приором. Это, возможно, повлияло на решение о его судьбе…

Томас не понимал, почему славнейшие из рыцарей отводят глаза, почему приор не прикажет высечь мерзавца или швырнуть в застенок. Однако собравшиеся молчали — лишь потрескивала смола в горящих факелах, и плясали по стенам тени. Юноша не знал, что и думать. Но внезапно юноша понял, что ему все равно. Все равно, что задумал сарацинский писец в маске, и почему его не останавливает никто из рыцарей. Все равно, почему молчит приор и потерянно улыбается магистр. Томас поднял арфу и шагнул вперед.

— Мой господин, — сказал он, склонившись перед Жаком де Моле, — в честь вашего приезда я сочинил балладу. Я знаю, что рыцарям Храма не дозволено исполнять светскую музыку, но я еще не прошел посвящения. Если вам угодно, я исполню балладу сейчас, пока благородные господа ждут ночной мессы.

Затылком Томас ощутил взгляд приора — кажется, благодарный взгляд. И еще что-то, словно некто положил ему на макушку тяжелую ладонь и стремился вдавить в пол — это смотрел писец, брат Варфоломей. Магистр рассеянно улыбнулся и кивнул.

— Хорошо, юноша. Твой отец, говорят, был славнейшим из бардов. Посмотрим, достоин ли ты называться его сыном.

Томас на секунду стиснул зубы — но уже в следующую секунду встал, расправил плечи, прижал к груди арфу и звонко объявил:

— Моя баллада называется «Песнь о Жераре де Ридфоре и битве у Потока Киссон».

Рыцари за столом повернули к нему головы. Все знали историю этой битвы — она глубоко врезалась в память ордена и стала за сто тридцать лет легендой. Томас поднес руку к струнам, закрыл глаза, набрал в грудь воздуха — и запел: