Кабирский цикл (сборник)

Мы понимаем.

Вспоминая обстоятельства, туманной пеленой окружившие нас со всех сторон, мы понимаем.

Здравствуй, здравствуй, Ноуруз…

— И что же ты предлагаешь? — Это снова Равиль.

Глаза надима Исфизара на миг становятся стеклянными, и Улиткины Рожки произносит всего три слова.

— Убить подлую тварь, — отчеканивает надим.

Тишина.

Тишина бродит по залу, ласково поглаживая нас по затылкам, и от этого прикосновения волосы становятся дыбом, словно тишина приходится ознобу родной сестрой или и того хуже — матерью.

— Во время беспамятства, — извиняющимся тоном добавляет надим, — мне было видение. Не знаю, как вам, а мне — было. Вдаваться в детали ни к чему, но меня совершенно однозначно подталкивали к такому решению. Иными словами, создавали необходимую психологическую установку — ненависть к девочке, ненависть животную, физиологическую, которая просто обязана в определенный момент сдетонировать. Полагаю, я не единственный, кого посетили соответствующие видения?

Я смотрю в пол.

Корявая паркетина, покрытая лаком; два сучка напоминают… что?

Нет, он не единственный.

…Паленые ремни лопнули от чудовищного рывка, а белая грива волос разметалась бураном через всю кибитку, из угла до колоды.

И двуручный меч завыл зимней пургой, оказавшись в обгоревших до кости руках.

«Тварь, — полыхнуло белым вдоль искалеченного клинка, — тварь, змея… Сколопендра…»

«Нет, он не единственный», — подтверждает беспристрастная тишина.

— Итак?

Тишина.

— Итак, господа? Ну же, не стесняйтесь! Мне, например, кажется, что нас заперли здесь с одной-единственной целью и иного способа получить свободу у нас нет. Разве что посетовать на мироздание и сдохнуть от жары или голода…

— Дядя, я есть хочу, — тоненько сообщает Валих, шмыгая носом.

— И я, — эхом отзывается дочка бородача, которой вторят близняшки бар-Ханани. «И я», — молчу я.

Хайль-баши сопит, затем треплет племянника по затылку и поднимается.

К счастью, на этот раз спокойно, не выворачивая кресел с корнем.

— Кто-нибудь в курсе, — спрашивает Фаршедвард Али-бей, — есть ли на кухне мектеба какие-либо продукты?

— Я в курсе.

Бездействовавший до сих пор гулям-эмир встает, и взгляды присутствующих сосредоточиваются на подтянутой фигуре господина Ташварда.

— Я в курсе, господа. Практически никаких. Сегодня утром, пока вы… прогуливались внизу, я проверил запасы. Каникулы, однако… несколько банок консервов, три литровые бутылки с лимонадом, хлеб в количестве шести буханок… пачка шоколадного масла… Вы любите шоколадное масло, господа?.. Я — нет. Две потрошеные трески в отключившемся холодильнике успели протухнуть, и я закопал их в парке. Если хотите, могу указать место — там неглубоко, можно откопать. Да, чуть не забыл — фляга дешевого коньяка. Видимо, кого-то из поваров.

Гулям-эмир разводит руками и вежливо улыбается.

Пожалуй, он прав: в нашем положении развести руками — самое верное.

И, словно подчиняясь жесту Ташварда, на зал обрушивается темнота.

Сумерки — утренние? вечерние? — за окнами разом сменяются ночью, которая вспомнила о недавнем диктате и решила вернуться на трон. Ночь потопом растекается снаружи, мы оторопело переглядываемся — свет полной луны, заглядывающей в форточку, и отблеск звезд позволяют переглядываться, но толку от этого мало.

Время сошло с ума.

Очередь за нами.

Очередь за нами, думаю я, вставая и присоединяясь к Лейле в качестве проводника по темному мектебу, — Али-бей безапелляционно заявляет, что в первую очередь надо покормить детей, Лейла берет эту миссию на себя, и я нужен, чтобы довести вереницу учащихся до кухни.

Очередь, думаю я, идя по коридору.

За нами.

Глава четырнадцатая

Хабиб

Звезды, судьба, время… И непроходимая стена, туманность «Звездного часа», отделившая их от застывшего между двумя мгновениями внешнего мира. А всего-то и надо, чтобы вырваться из душной банки, разбежавшись освобожденными тараканами, — убить одну маленькую девочку! Поверить уважаемому надиму и убить подлую тварь! Кому какое дело, действительно ли тварь и действительно ли подлая, если виновный найден и все объяснено сведущими людьми: субъективное время, «Иблисова дюжина», концентраторы… мене, текел, фарес! Взвешено, подсчитано, измерено! Височная впадина лопается под напором — и содержимое твоего черепа, венец сотен веков эволюции… Как там кричал друг Рашидик? «Давить, давить таких во младенчестве!..» И тюрьма исчезнет, и снова будет солнце, оживет стоп-кадр за оградой мектеба, врачи кинутся спасать пострадавшего хаким-эмира…

Просто мир обеднеет на одну маленькую девочку с дурным характером — невелика потеря!

Опять же, выходит, всем (кроме него, доктора Кадаля) было… знамение? Сон, кошмар, видение: у каждого свое, но в каждом надо было просто-напросто убить девчонку — эту самую, — и все отлично. Все будет хорошо. У всех — сны; во всех снах надо убить одну и ту же тварь… Вспыхивает, дождавшись звездного часа, порох внутри аккуратного цилиндрика гильзы, и неумолимая свинцовая оса в оболочке из нержавеющей стали начинает короткое плавное скольжение по нарезам ствола…

Навязчивый, повторяющийся кошмар! Вот оно! Это уже было, только в том кошмаре человек всякий раз убивал себя, а здесь… Связь! Должна быть связь! Просто не может не быть! Большой Равиль не верит в совпадения. И он, Кадаль Хануман, не верит!

Или безумие ит-Сафеда все-таки добралось до него?

Но — до него ли одного?..

Голова пухла от мыслей, рядом о чем-то вещала администраторша, но голос женщины долетал до Кадаля словно сквозь толстый слой ваты, а потом доктор понял, что уже не сидит на месте, а бочком пробирается к двери. И причина тому была самая банальная, крывшаяся отнюдь не в распухшей от сумбурных мыслей голове, а в раздувшемся мочевом пузыре.

Психика, господа мои, психикой, а физиология — физиологией.

Увы.

Бродить в поисках туалета по темным коридорам мектеба отнюдь не тянуло, спрашивать кого-нибудь из местных о географии сортиров казалось неприличным, и Кадаль поспешил во двор. Двор всегда двор и всегда даст утешение страждущему. Наружная дверь оказалась приоткрыта, и через сумрачный холл протянулась полоса лунного света. Порывом ветра дверь вдруг распахнуло настежь, и в проеме нетопырями мелькнула дюжина сухих листьев.

Иблисова дюжина.

Лотерея Тринадцати Домов.

Осень в начале весны.

…Снаружи была ночь. Опять ночь. Который же сейчас час? Впрочем, есть ли смысл в суетном трепыхании, желании во что бы то ни стало определиться и назвать время по имени — половина первого, четверть второго, без двадцати три… какое это имеет значение?! Само понятие времени потеряло смысл, стрелки и люди бестолково мечутся по циферблату, не зная, что скоро для всего останется лишь одна мера — количество глотков духоты, которое определила им судьба до мгновения, когда…

Что-то тускло блеснуло справа от аллеи. Уже начавший расстегивать штаны, доктор Кадаль замер, вглядываясь в переплетение изогнутых теней и лунных бликов. Угловатый силуэт, перечеркнутый полоской стали. Девочка с мечом. Это тоже уже было! Вот сейчас она вставит длинное лезвие между почти сросшимися кизиловыми стволами, наляжет на древний двуручник всем телом…

Остановить? Позвать Рашида? Все-таки музейный экспонат, реликвия прошлого… Ну и демон У с ними всеми, и с прошлым, и с экспонатом! Пусть ломает! А потом кто-нибудь из нас свернет шею ей. Зажав между кизилом и кизилом. Проклятая «молния» окончательно застряла, Кадаль принялся злобно дергать язычок, рискуя остаться с незастегивающимися брюками. Прошлое, настоящее… сволочи! Девочка протиснула клинок между стволами, примерилась, налегла всем телом — и почти одновременно из кустов по левую руку выскользнула еще одна тень. Тень двигалась совершенно бесшумно, словно бы даже не касаясь выложенной брекчией аллеи. Поравнявшись с занятой своим делом и явно не замечающей ничего девчонкой, человек-тень вдруг резко выбросил руку в сторону маленькой фигурки — и в следующее мгновение лунный свет выбелил его лицо.