Ваше благородие

— Полегче, господин полковник… — лицо Верещагина оставалось неподвижным. — Князь Волынский-Басманов сказал значительно меньше… Правда, я тогда хуже держал себя в руках и был в худшей форме. Вы ведь потом не встанете.

— I wish you were tortured to death!

Верещагин еще какое-то мгновение, казалось, был готов ударить, а потом сник.

— Я могу идти, господин Воронов? Я устал и хочу спать…

— Нет, Арт, к сожалению, — ответил за осваговца Кутасов. — Сейчас мы трое поедем в Главштаб. В СССР военный переворот.

— Что?

— Путч. Власть захватили ортодоксальные коммунисты.

Шевардин внезапно расхохотался, показывая пальцем на Верещагина. Они уже спускались по лестнице вниз, навстречу им поднималась охрана, а сверху все доносился смех…

— Не принимайте слишком близко к сердцу, — Кутасов истолковал выражение лица Верещагина по-своему. — Он вышел из себя и говорил не то, что думал.

— Да нет, именно то, что думал…

Мимо летели черно-желтые столбики ограждения, море за ними обретало цвет.

— Мы потеряли еще одного хорошего командира дивизии, — покачал головой Артем.

С утра по всем советским каналам шло «Лебединое озеро».

Молодой метался по анфиладам Форосской резиденции, разом похудев килограмм на пять. В одиннадцать утра временный премьер Кублицкий-Пиоттух все-таки смог встретиться с ним.

Встреча продолжалась около четырех часов, после чего высокие договаривающиеся стороны пообедали, и вновь сели за стол переговоров.

К десяти часам вечера основные договоренности были достигнуты. Остров Крым прекращал войну против СССР и присоединялся к Союзу на добровольной основе, сохраняя свой государственный строй, свои законы, свою валюту и свою армию. Это было заверено подписью Генерального Секретаря ЦК КПСС.

Оставался сущий пустяк: разобраться с кучкой узурпаторов, объявивших себя Государственным Комитетом по Чрезвычайным Ситуациям.

Крым не спешил огласить договор. На переворот в СССР он ответил гробовым молчанием. Вернее, прошла информация об официальном ужине, который дал Временный Премьер в честь советского лидера. Камера позволила любопытным оценить туалет супруги Генерального Секретаря и посочувствовать самому Молодому, который никак не мог обжиться в смокинге.

Москва, ночь с 20 на 21 июня 1980 года

…Мирный пассажирский «Боинг-747» совершал регулярный рейс «Стамбул-Москва». На борту он нес около трех сотен пассажиров и несколько тонн их багажа.

Он сел в аэропорту около 10 часов вечера.

Через пятнадцать минут «Шереметьево-2» прекратило все рейсы. Прилетавшие самолеты садились на резервную полосу и отводились к терминалам на неопределенный срок. Комендант аэропорта отказывался сообщить, когда их отпустят. По правде говоря, ему было совсем не до них: аэропорт принимал один за другим «Антеи», на которых в Москву перебрасывался 549-й мотострелковый полк под командованием полковника Милютина.

По тяжелым, мощным аппарелям съезжали из чрева воздушных машин БМП и танки, а самолеты, разгрузившись и заправившись, начинали очередной разбег по полосе.

Кроме 549-го мотострелкового полка была переброшена еще одна часть. Ее машины отличались от советских БМП даже в темноте.

Командир Таманской дивизии, получив около полуночи тревожный звонок от Государственного Комитета по Чрезвычайной Ситуации, пообещал как можно скорее ввести в Столицу войска. Но почему-то вверенная ему дивизия не торопилась пересекать линию Кольцевой Дороги.

Дело в том, что еще раньше комдив получил другой звонок — от коллеги, в ведомстве которого находилась Кантемировская дивизия. В голосе коллеги звучали сомнения. Достоверно было известно: КГБ не поддерживает ГКЧС. “Альфа” сейчас прикрывает в аэропорту высадку неизвестной части. Часть советская: машины наши.

Положение усугубилось третьим звонком: из Шереметьево-2 позвонил свергнутый было Генеральный, который потребовал поддержать законную власть Генсека и пригрозил всеми карами земными тем, кто будет выступать на стороне путчистов.

Четвертый звонок — снова из ГКЧС — содержал еще более категоричный приказ выбросить врага из Шереметьево и не допустить его до самой Первопрестольной.

Комдивы приняли соломоново решение. Как только их дивизии были готовы, они отдали приказ на выступление. Но, поскольку в таких вопросах ничего не решается и не делается с кондачка, подготовка была проведена очень тщательно и заняла немало времени. К тому времени, как войска дошли до Москвы, оказалось, что враг уже в городе. Дабы избежать жертв и разрушений, обе дивизии заблокировали все выезды из столицы. Верные Генеральному Секретарю войска теперь можно было уничтожить довольно быстро. Но почему, собственно, комдивы должны выступать против Генерального — против законной власти! — и поддерживать ГКЧС, если еще не ясно, кто кого?

Холодный и чистый, как колодезная вода, майский рассвет застал кордоны 549-го мотострелкового полка на окраинах Москвы против кордонов Таманской дивизии.

Старший лейтенант — таманец Полупанов — выбрался из своего танка на броню, достал из кармана пачку сигарет и чиркнул зажигалкой. Колесико вылетело и, отпрыгнув от брони, укатилось в придорожную траву.

Костя Полупанов выматерился, потом крикнул в сторону заставы противника:

— Эй, ребята! Спички есть?

Из танка вылез офицер с погонами лейтенанта и бросил Косте что-то, тускло блеснувшее в утреннем свете.

Полупанов легко поймал добычу одной рукой — тяжеленькая латунная зажигалка исправно вспыхнула ровным треугольным пламенем и внесла свой вклад в отравление молодого организма никотином.

— Спасибо! — крикнул Костя, бросая зажигалку обратно. Настоящая «Зиппо», отметил он запоздало. И где только взяли…

Костя Полупанов был парнем невеликого ума, да еще и не выспавшимся. Иначе он задал бы себе вопрос: а что это за 549-й полк, и откуда он тут взялся?

Любой из офицеров организационного отдела генштаба рангом повыше сказал бы Косте, что 549-го полка не существует в природе.

Э, нет, господа. Может, 549-го полка и не существует, но зажигалка «Зиппо», от которой прикурил Костя Полупанов, была вполне реальной.

А вот офицер аналитического отдела ГРУ на это ответил бы: правильно, 549-го полка не существует в Советской Армии, а вот в Крымских вооруженных силах он очень даже существует. Только он более широко известен неофициальным названием: это так называемый «Красный полк», организация и вооружение которого в точности повторяют организацию и вооружение советского мотострелкового полка.

Но в эти высокие материи Костя Полупанов совершенно не вдавался. Он надел шлемофон и залез обратно в танк — ожидать дальнейшего поворота событий. Прикажут — он шваркнет из пушки в парня, давшего ему закурить. А тому прикажут — он шваркнет в Костю. А может, никто ни в кого не шваркнет, а они мирно разъедутся…

Такой исход событий устраивал лейтенанта Полупанова больше всего.

К вечеру телефоны в Кремле замолчали. Те, кто еще вчера клялся во всемерной верности хозяевам страны, сегодня наперебой звонили в Шереметьево, передавая Молодому заверения в своей по-гроб-жизни лояльности. Молодой, твердо зная цену этим заверениям оптом и в розницу, тем не менее перестал глотать димедрол. В конце концов, качинцы, держащие аэродром под контролем, как минимум, помогут ему смыться.

Но все же он не решался ехать в Москву, пока ГКЧС не сдастся официально.

Добило ГКЧСовцев известие о том, что командиры военных округов предали. Еще бы они не предали: с падением высшего армейского эшелона, поддержавшего ГКЧС, открывался такой широкий и светлый путь наверх, что у генералов закружились головы.

Власть, еще вчера такая плотная, осязаемая, внезапно рассыпалась в руках и утекла между пальцами, как песок… Да нет — как пепел. Именно это, а не страх ареста, позора или смерти, ранило Портретов больнее всего.