Агрессия. Хроники Третьей Мировой. Трилогия

— Кто?

В больницах, как впрочем и на войне, жизнь и смерть всегда ходят рука об руку. У санитаров вырабатывается нюх на обстоятельства вызова, подспудно они чувствуют, как и солдаты в бою, когда надо торопиться и когда спешить уже некуда. Непроизвольно кивнув на дверь палаты, где Лена уже зажгла верхний свет, я ответил:

— Сосед мой справа… Колей звать, кажется.

— А-а!.. Строитель, который на мину наскочил. Отмучился, значит… Бисмилля!

Отработанным за многие годы жестом, санитар провёл широкой смуглой ладонью правой руки по лицу, что у мусульман аналогично нашему крестному знамению. Я просто сунул руки в карманы куртки поглубже, стиснув ладони в кулак так, что заныли костяшки пальцев. Стараясь говорить ровно, счёл нужным заметить:

— Не мучился, тихо отошёл.

Фархад ещё раз кивнул мне напоследок и скрылся в палате, пройдя вслед за поскрипывавшей каталкой, которую макс уже вкатил туда. В палате зажёгся свет, возникла обычная в таких случаях суета: Лена вызвала дежурного врача, это был молодой хирург, кореец из обрусевших — Владимир Николаевич Гвак. Хмурый и малоразговорчивый, врач задавал короткие вопросы Лене, потом кивнув мне указал Ринату на дверь в палату:

— Везите в морг, пусть Константинов займётся. Ропша, а ты готовься, после обхода заберёшь документы у медсестры и на вещевой склад иди. Левон Ашотович в курсе, получишь у него вещи свои и оружие. Из комендатуры в двенадцать будет машина, с ней все и отправитесь.

Гвак был из гражданских врачей, беженец, их сейчас подавляющее большинство в тылу. Таких как он, быстро распределяли по госпиталям, присваивая воинские звания, однако обстановка в госпитале царила не уставная. Из настоящих военных тут был только майор Вартанян — начальник снабжения. Да и то только потому, что помимо простыней и трусов на нём числился склад оружия, собранного у раненых. Но я ответил коротко и по уставу, говорить особо не хотелось, да и нечего было.

— Есть, получить документы и прибыть на вещевой склад.

Формально всё верно: получу сухпай, вещи и оружие, только вот госпитальный склад, это всегда лотерея. Нет, про консервы, которые всегда дают в нагрузку к обычному рациону, я не сомневался. Наши продукты шли с перебоями, но китайцы снабжали неплохо, хотя вообще-то к жратве я всегда равнодушен — главное в еде, чтобы было сытно.

Время до утренней побудки, после всего случившегося промелькнуло почти незаметно. Обычная рутина: сдал бельё, минут десять жевал рисовую кашу приправленную свиной тушёнкой, в соседней комнате переделанной под столовую. Потом слушал лечащего врача, хотя что и как делать и так знал, чай не в первый раз. Документы на выписку получить вышло без проволочек, комиссия прошла два дня тому назад, особо никто не цеплялся. С соседями простился коротко, за всё время нормально узнал только покойного Колю, да и то больше слушал, про себя говорить не хотелось. И это не по чёрствости душевной, хотя наверное и из-за неё тоже. Просто с первой войны появился у меня такой обычай: изгонять из памяти всё, что связывало с войной. Она, всё равно, приходила, воспоминания, яркие образы, но никогда лица покойников. Мёртвых друзей и врагов никогда видеть не приходилось, лица всегда смазаны, безлики. Поэтому единственная вещь, об утрате которой я действительно жалею, это кожаный мешочек со звёздочками. Звёздочка — погибший товарищ, ещё одна смерть на моей совести.

На вещевом складе меня ждал сюрприз. Хмурый прапор Млатовин, про которого и ходили нехорошие слухи, выдал мне новую, пахнущую дезинфекцией зимнюю форму. Тёплые штаны, куртка и бушлат. Споротые знаки различия, но вроде не ношенная, как это обычно бывает в госпиталях. Удивило одно обстоятельство: эмблемы с российским триколором, которая нашивается на левый рукав, тоже исчезла. Вместо нелюбимой мной власовской тряпки, в чёрном щите теперь тускло алело красное знамя, с маленькими золотыми пятиконечной звездой, серпом и молотом в левом верхнем углу. На своих местах оказалось только более привычное и знакомое: «Вооружённые Силы. Россия». Береты, ещё не успевшие войти в обиход заменял привычный треух, с полевого же, тёмно-зелёного цвета, кокардой. Там тоже была звезда поверх овала, так что мне оставалось только удивляться, насколько верно удалось угадать со знаками различия в отряде. Но я больше порадовался привычной вязаной шапке — подшлемнику. Такой же чёрный и почти безразмерный, как и десяток лет назад. Двойная, крупная вязка и узкая прорезь для глаз. Снова накатило странное чувство, словно всё это уже было со мной, а гражданская жизнь напротив, стала казаться длинным затяжным кошмаром. Тем временем пришёл черёд всяких уставных мелочей. Согласно приказам, мне полагались нашивки и знаки различия мотострелковых войск, которые каптёр выдал недрогнувшей рукой, словно ждал. Примостившись тут же, возле стойки я быстро прицепил всё по своим местам, благо процедура засела в памяти и руки вспомнили её мгновенно. Немного пришлось повозиться с непривычной ещё эмблемой нового образца. Она неуловимо напоминала старую, ещё советских времён. Заключённый в треугольный тускло-алый щит лавровый венок, поверх которого шла золотая пятиконечная звезда с серпом и молотом посередине, а уже под ней, обычные для мотострелков скрещенные «калаши». Фурнитура крепящихся на воротник была российская, довоенного образца с перекрещенными автоматами. А вместо погон, на груди у меня теперь красовался пустой шитый квадратный шеврон с буквами — «МС» на «липучке». Справа, над клапаном нагрудного кармана пришил две бледно-жёлтые лычки за ранения. Пуговиц на форме нигде не было: всё на тех же «липучках» и пластиковых молниях, кроме гульфика на портках — тут к вящей радости ничего не поменялось, обычные пуговицы. Чёрно-зелёный пиксельный узор форменки неприятно резал глаз, что нормально, но в целом ткань сильно шуршала, что было уже плоховато. Также выдали пару комплектов тёплого нательного белья, чёрный шерстяной шарф, две пары тёплых перчаток и новые утеплённые берцы. Ботинки оказались в пору, в меру скрипучими, лучшего качества, чем я ожидал. Подошва с цепким протектором, довольно толстая и отзывчивая на изгиб, ходить и бегать будет не особо тяжко. Из верхней одежды порадовал лёгкий, тёплый бушлат на синтипоне и такие же штаны на лямках. Не понравился только казённый рюкзак-семидневка, без жёсткой рамы, лямки врезались в плечи, оттягивая груз влево и назад. Боковых подсумков всего два, да и те на пластмассовых застёжках — положи что-то в такой и пиши пропало. Но повозившись с пожитками минут десять, удалось распределить вес как положено. Все старые «партизанские» вещи действительно пропали бесследно. Как я и ожидал, из личных вещей исчезли часы и нож. Однако к моему истинному удовольствию нетронутыми оказались кисет со звёздочками и трофейный прицел в кожаном чехле, который я самолично для него справил. Получил тут же ещё шесть тысяч обычными, довоенными российскими деньгами и сложенный вчетверо лист из плотного серого картона — талоны на промтовары и продукты. Всё это составляло половинную норму от обычного довольствия, пока мой статус до прибытия в новую часть не определён окончательно.

В оружейке обнаружилось, что моего швейцарского автомата тоже нет, как пропал и верный бесшумный «макарка». Само собой импортной сбруи с подсумками на месте не оказалось. Вместо них, выдали мне пластиковый поясной ремень с подсумком на четыре магазина и… вот тут я был приятно удивлён. На обитый цинком прилавок передо мной лёг АКМС, старая добрая «раскладушка» [10]. Это был не совсем тот автомат, который я помнил: цевьё из пластика, с зубчатой лесенкой крепления сбоку, под всякий обвес. Пистолетная рукоять тоже не привычная, с выступами под пальцы, для более удобного хвата и наклон назад чуть круче. Не спеша взяв автомат, я так и не решился выпустить оружие из рук. Мечта всех последних месяцев вдруг неожиданно впорхнула в руки сама. Каптёра аж перекосило, когда он увидел, как бережно я принял оружие. Дрожащим от нетерпения голосом, он поторопил: