Опытный кролик

— Новоявленных фашистских наполеонов наш народ разобьет так же, как разбил настоящего Наполеона в 1812 году!

— Грязные фашистские собаки осмелились протянуть свою лапу на территорию нашей священной Родины! Пусть пеняют на себя: их ждет смерть. На удар врага мы ответим тройным ударом!

— Ну, теперь совецкойкой власти точно крышка. Немцы — народ серьезный, коммунистов сразу всех на сук. А мы, без жидов, эх, заживем…

Не только она обернулась, но глаза выхватили лишь пустое место, сразу заполненное толпой.

Паровоз набрал воды из водокачки и двинулся дальше, неторопливо набирая скорость. Вновь мимо замелькали станции, деревни, поля, стены деревьев зеленеющего леса.

Мареева слушала обращение Молотова на улице. В управлении не сиделось, и еще очень хотелось не быть одной, а среди людей.

«Граждане и гражданки Советского Союза!»

Сразу все замерло. Оцепенело. На лицах растерянность. Что это, шутка? Нелепый дурацкий розыгрыш?

Женщина, стоя перед репродуктором, рыдала навзрыд [632].

— У нее муж на западной границе. Пограничник. Надо же, позавчера только уехал.

— Гражданка, успокойтесь! — в сердцах выговаривал ей парень лет восемнадцати, — Двух месяцев не пройдет, и он вернется! Героем! Орденоносцем!

— Цыпленок ты, вон шея тонкая! — бросил ему немолодой усач, — Горя еще не видел! Ой, беда-то, какая! — в его глазах стояли слезы.

— Зато теперь мы им дадим! Теперь немецкие рабочие точно поднимутся и свернут кровопийцу Гитлера!

— Ох, наверно сами и начали.

— Скажешь, что и города сами бомбили. Соломин, ты что, пива перепил? Думай, что несешь!

— А что, вспомни как с финнами воевать начали. Небось, принялись по-тихому молотить Румынию, а отсюда бои и разгорелись. Но не знаю, как немцы могли прорваться в СССР. Явно, вредительство или что ни будь другое.

— А что, вспомни, как с финнами воевать начали. Небось, принялись по-тихому молотить Румынию, а отсюда бои разгорелись. Но, не знаю, как немцы смогли прорваться в СССР. Явно вредительство, или что нибудь другое.

— Нет, ну вы слышали новость? Вот будет номер, когда их взгреют!

Солнце уже медленно опускалось к горизонту, когда мимо окна вагона промелькнула вывеска «Одинцово». Скоро Москва.

И вот он, Белорусский вокзал. Поезд, подойдя к перрону, несколько раз дернулся и остановился. К вечеру зной ослабел и стало как-то полегче. Освещение уже включили, но солнце, закатившись за горизонт, еще напоминало о себе красным заревом.

Выгрузив на перрон последний чемодан, гражданка Ненашева начала озираться. Максим же обещал, что здесь их обязательно встретят. Но никто не подошел, а Федор, что-то буркнув на прощание, ушел по своим делам.

— Майя Ненашева?

— Да.

— Документы при вас? — высокий военный, подпоясанный ремнем с портупеей, вместе с начальником поезда подошли к двум женщинам, молодой и пожилой, которым какой-то сержант помог вытащить чемодан из вагона.

— Да, — вновь ответила она и нарочито медленно, чтобы скрыть дрожь в руках, протянула паспорт.

— Мне поручено вас встретить. Пойдемте, у вокзала нас ждет машина.

— Твой майор, похоже, большая шишка, — прошептала ей на ухо мать.

Но она заметила безразличные глаза шофера. Ему все равно, куда и кого он везет. Здесь, в Москве, они всем чужие.

После недолгой езды по улицам «эмка», сделав несколько поворотов, остановилась перед старым, еще дореволюционной постройки, зданием.

В Управление их, естественно, не повезли, а воспользовались одной из квартир для оперативных целей, разбросанных по всей Москве.

Кухня была самым большим помещением. Такое впечатление, что тут раньше была коммунальная квартира, а потом кто-то по неведомой прихоти взял и возвел стену, отгородившую от остальных две комнатки метров в десять-двенадцать и огромное место, куда стащили газовую колонку, плиту, мойку, ванну, стол и внушительный дубовый буфет, потемневший от времени, весь в пятнах облезшего лака.

Черная тарелка репродуктора, закончив пересказ новостей, теперь передавала какой-то бравурный военный марш.

Майя не знала, что позавчера здесь переодевался Леонов, идя на встречу с агентом, служившим в германском посольстве, который сообщил ему о приказе на полную эвакуацию и уничтожение документов.

— Извините, одну минуту, — женщина средних лет в форме капитана РККА с орденом на груди разговаривала с кем-то по телефону. Ее лицо сразу внушило доверие, она немного хмурилась, зато глаза улыбались.

Ну, что же, прошло пару часов и Мареева вернулась очень встревоженной. Содержимое конверта вызвало эффект «бомбы», и если она рванет, то нет никакой гарантии в безопасности людей, читавших текст на этих нескольких листках.

— Вы читали эти документы?

— Нет, Максим сказал, что это может мне серьезно навредить.

— Вы его любите?

— Да.

— Тогда расскажите мне о нем очень подробно.

Чесновицкая задумалась, что же в Ненашеве волновало и смущало ее так сильно? Она нервно сглотнула.

— Мне кажется, что он не тот, за кого себя выдает. У него манеры, как у полковника.

— Значит вы ничего не знаете о его прошлом.

— Он не рассказывал. Зато Максим умеет предвидеть будущее.

«Еще как! Интересно сказать ей или нет», в конверте находилась лично адресованная записка с прогнозируемой реакцией на документ. О том, что существует секретный приказ Гитлера, известный ограниченному кругу лиц, агентура донесла еще в январе 41-го, но накануне так и не удалось получить доступ к секретной документации немцев [633].

Но и тут был представлен не оригинал, а конспективный пересказ документа N33 408/40, он же «Директива N 21», он же план «Барбаросса» существовавший на бумаге в девяти экземплярах.

Текст Панов хорошо запомнил, и, как мог, старательно воспроизвел содержание нескольких листиков, немного добавив от себя — цели и задачи Гитлера, как политика, еще и методы решения славянского, украинского, еврейского, белорусского и прочих вопросов.

Большего пока не надо, потому что неважно, как будет метаться из стороны в сторону отдельный мехкорпус, а важно сколько и каких войск потом окажется на пути танковых клиньев врага.

Катастрофу в Белоруссии майор Ненашев предотвратить не мог. Около четырех дня высшее военное руководство искренне заверило товарища Сталина, что Красная Армия неприменно разгромит врага. Без четверти пять кабинет в Кремле опустел [634].

Оперативная сводка Генерального штаба, подготовленная к десяти вечера звучала оптимистично «Германские регулярные войска в течение 22 июня вели бои с погранчастями СССР, имея незначительный успех на отдельных направлениях. Во второй половине дня, с подходом передовых частей полевых войск Красной Армии, атаки немецких войск на преобладающем протяжении нашей границы отбиты с потерями для противника».

— Мое руководство пока считает вашего мужа провокатором. Очень талантливым и со всеми вытекающими последствиями.

Да, вот такой, но ожидаемый поворот!

А было, кстати, с чего! Очень многие в этот длинный день считали, что Англия сумела договорится с Адольфом Гитлером — за счет России, разумеется Для Германии война на два фронта означала неизбежное самоубийство. Политбюро Британской коммунистической партии уже заявило, что нападение на СССР это результат закулисных переговоров правительства Черчилля с Гессом. За последние двадцать пять лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем их «бульдог» с вечной гаванской сигарой-«торпедой» в зубах.

Литвинов вообще был уверен, что английский флот вместе с германским вошел в Северное и Балтийское моря для атаки Мурманска и Ленинграда.

Вся вброшенная Пановым информация по привычке воспринималась как очередная английской инсинуацией. Ну, кто еще может так умело подготовить бумаги! А кто привез? Певичка! Попахивало каким-то дешевым, шпионско-авантюрным, бульварным романом.