Третья сила. Сорвать Блицкриг!

— Сколько танков сегодня уже принято?

— Ни одного, — тихо ответил военпред.

— Мы вечером итоги подведем, — нашелся парторг.

— Я могу рассчитывать вечером на эти две машины?

— Да.

— Хрена там! Не пущу, пока я военпред!

— Всеволод Георгиевич! Что вы такое говорите! — взбеленился парторг. — Вы хотите сорвать план?

— Эти изделия и еще несколько – небоеспособны! И протолкнуть их в части я вам не дам!

— Вы специально тут комедию разыгрываете перед товарищем из Москвы? Из личных побуждений? На меня и на товарища Зальцмана клеветать хотите?

— Это не танки!

— А что же? Вы в своем уме?

— Пока это куча запчастей! Вернее, две кучи! И еще четыре где-то по территории разогнаны или скорее растянуты!

— Клевета! Товарищ майор, арестуйте его!

— Да пошел бы ты! Слышь, майор, эти машины надо переделывать.

— Вы давно на заводе, полковник? — вступил я в разговор.

— Неделю. — Сколько забраковали?

— Семь! Из них три все-таки доделали. А тот, в который ты лазил, еще не предъявляли.

— Вы сговаривайтесь, а я – в особый отдел! Там на вас найдут управу! — выбегая, прокричал парторг.

— Сука! — прокомментировал военпред.

— Слушай, — посчитал в голове я, — один лишний на территории… получается.

— Двойка. Давно стоит, с мая. Торсионы лопнули. Четыре передних – точно. Подозреваю, один из третьей пары, но проверить не получается – ни людей, ни времени.

— А поменять? — В конце смены все толковые уже уставшие страшно, а этот деятель каждый день всякие собрания устраивает. Хорошо цехов много – больше двух в день не успевает обработать. В среднем раз, иногда два, на цех за неделю приходится. Вместо лишних двух-трех часов отдыха.

— Не боишься рассказывать, Всеволод Георгиевич?

— Дальше фронта не пошлют, меньше танка не дадут. Одно плохо – найдется согласный на замену – брака в войска больше пойдет…

В курилку начали входить рабочие. Народ молча смотрел на нас.

— Хреново работаете, товарищи… Брака до морковкиной матери… — сплюнул я.

— Но мы стараемся! — неуверенно сказал кто-то.

— Я бы даже спросил: не на немцев ли работаете? Почему в Харькове и Сталинграде каждый день новый танк хоть чуть-чуть, но лучше вчерашнего? А на тягаче вон даже отопление кабины смастерили!

— Мы тут говорили о производстве, но если это не касается количества, никто даже слушать не пытается. Говорят «нарушение технологии». Зато, если есть возможность отчитаться о перевыполнении плана, — тут же внедряют, даже не проверив, — высказался Печкин.

— Товарищ майор, возьмите меня добровольцем!

— Вот товарищ Печкин собирается на фронт, а с ним наверняка еще кто-то… А теперь давайте посмотрим. Как танкист или пехотинец, вы, товарищ Печкин, равноценны любому другому, ну пусть почти равноценны. А вот придет на ваше место тетя Глаша из беженцев и на место Васи со сборки КПП, и на место Коли с моторного производства, и что будет? Выпуск танков вообще ляжет? А вы на фронте с голым пузом и гранатой на двоих, в составе танкового батальона из трех Т-26 во встречный танковый бой пойдете? И толку? Вы сейчас здесь нужнее! И здесь вы больше немцев убиваете, чем если бы в окопе сидели или в прицел танка смотрели! Вы меня понимаете? Любой побег на фронт с вашего завода – это хуже дезертирства! Вы лучше думайте, как танк лучше сделать, хоть чуть-чуть. К вам будут прислушиваться, это я гарантирую!

— Хотелось бы, товарищ майор.

— Давайте так, — вступил в разговор военпред, — все предложения ко мне, я постараюсь их донести до КБ и технологов, а Александр Александрович сделает так, что нас будут слушать, и все наработки просчитают, и если они на пользу – будем внедрять!

Народ загомонил, соглашаясь, и стал расходиться. Всеволод Георгиевич пригласил меня в свой кабинет, где мы подробно составили доклад о положении на заводе. Напечатали его в трех экземплярах, один отправили в Смольный, другой на аэродром группы Преображенского, третий на имя наркома Малышева. С Преображенским договорились заранее, что он при первой возможности будет переправлять мою корреспонденцию в Москву, где ее встретит лично Старчук.

После составления доклада к директору я не пошел, а сразу направился на проходные. Оксана как раз прогревала двигатель «эмки». Дальше мы поехали на завод «Большевик», мне более известный как № 184. Настроение моего водителя улучшилось. За руль я не полез, предоставив ей полную свободу действий. Правда, предложил не торопиться. Видимо, волнение она все-таки поборола, и ошибок она делала гораздо меньше.

— Оксана, а ты как попала за руль этого лимузина?

— Вы уж скажете… Мама в Смольном работает. В гардеробе. Она и попросила принять в гараж. Я же только летом школу закончила, никуда поступить не успела, а тут и работа, и паек чуть больше.

— Понятно. Давно самостоятельно ездишь?

— Второй раз. До этого только с инструктором. А что, совсем плохо?

— Для второго раза даже хорошо… Тем более на этом чуде техники. Тебя ко мне на сколько прикомандировали?

— Не знаю, пока нужна буду… Вернее, пока машина нужна… — покраснела она.

— А вот с этого места поподробнее… Мне жилье определили, или как?

— Куда скажете, туда и поедем. Вообще у меня бумага есть, по ней комнату в любой гостинице предоставят. Только сразу скажу – холодно там. С отоплением совсем плохо.

— Я вообще холод не люблю. Что там за отопление?

— Где-то типа каминов, где-то полуживое паровое.

— А еще какие варианты есть? — поинтересовался я. — А то печку самому топить неинтересно.

— Ну, можно к нам… — вновь покраснела она.

— Не понял? — Мама на работе почти безвылазно. Я вам в ее комнате постелю.

— А ты не боишься?

— Вас? Боюсь! До дрожи… только не знаю, почему это говорю.

— А отец где?

— Не знаю, он политрук. Прямо перед войной на Ханко поехал. С тех пор никаких вестей.

— Извини…

— Знаю, о чем вы могли сейчас подумать! Я не такая. Правда.

— Я ни о чем не подумал. Не приписывай мне лишнего. Ты одна у родителей?

— Нет, брат есть младший. Тринадцать лет. Мы приехали. Завод «Большевик».

— Мы продолжим. Охрану не стесняйся – заходи греться, не мерзни в машине, — сказал я и направился к проходным.

А вот руководство этого завода никто о моем визите не предупредил. До встречи с директором прошло почти сорок минут. Завод мучился с производством Т-50. В войсках этот танк мне не встречался, поэтому я с интересом облазил его. Впечатление он произвел двоякое: с одной стороны – не намного лучше «Саблезубых», пожалуй, принципиально лучше только мотором. А с другой – этакая «сушеная» тридцатьчетверка… Люк мехвода с лобовой брони убрали еще в ноябре, оставив щель с «ресничками», как на люке ранних Т-34, смотровые лючки в скулах корпуса заменили призмами с такими же «ресничками». В общем, танк совершенствовался и дешевел одновременно. Но объемы выпуска были очень невелики в первую очередь из-за малого количества двигателей. Правда, моторные цеха пополнялись оборудованием, но для монтажа не хватало рук и кранов. На мой вопрос почему – было отвечено, что Кировский завод имеет приоритет. Еще меня проводили на экспериментальный участок, где штучно собирали плод моего больного воображения – САУ-203 «Штурм».

После визита на танковые заводы я вернулся на аэродром в хозяйство Преображенского. Оксане на ночь отвели комнату в кубрике телефонисток, а мне Евгений предложил слетать с майором Пусэпом на сольное выступление в Пиллау. Основная группа должна была вылететь на Кенигсберг после нас. Не в последнюю очередь нашей задачей было отвлечение групп немецких перехватчиков. И внимание на нас сконцентрируется, и топливо дежурные группы пожгут – почти пустыми будут к подлету наших, и, может, в сторону уведем. Вылетели на ДБ-2. До места дошли спокойно. Даже зенитки обстреливали нас как-то лениво. В этот раз штурмана не было, я занимал кабину один.

Вскоре в прицеле неясно стали различаться какие-то суда. Я нажал кнопку сброса. Самолет привычно дернулся вверх. В наушниках раздался голос стрелка.