Порядок в танковых войсках

В итоге боеспособными оставались только шесть машин, то есть чуть более половины. Танк, которому зенитка разворотила корму, подлежал отправке в ремонтно-восстановительный батальон. Так же, как и тот, которому снаряд угодил в стык башни и корпуса, намертво ее заклинив. Как Иван узнал уже при осмотре танков, еще в одной машине был разбит прицел, но имелся запасной, а замена должна занять не более получаса. Экипаж, который после первого боя остался чинить перебитую гусеницу, доложил по радио, что заканчивает ремонт своими силами и обещал максимум через час прибыть к хутору. То есть после возврата в строй двух машин потери можно считать минимальными. Но ведь и немцы не будут сидеть сложа руки, подтянут войска и начнут атаковать уже по-настоящему. И произойти это должно уже в ближайшее время. Капитан осознавал, что его рота, подобно плотине, перекрыла мощный поток немецких колонн, подтягивавшихся вслед за передовыми моторизованными группировками. Значит, они будут прорываться невзирая на потери, тем более что смогут обеспечить подавляющий численный перевес. Или, скорее, подтянут артиллерию и огнем расчистят себе дорогу. Это более характерно для Вермахта, который очень не любит атаковать, не подавив противника огнем. Кстати, вполне возможно, что и немецкие пикирующие бомбардировщики пожалуют, как альтернатива артиллерии или же в дополнение к ней.

Иван приказал немедленно приступить к маскировке техники. Сделал это он очень вовремя, так как минут через двадцать вдалеке послышался гул авиационных моторов. Капитану Терехову уже приходилось за прошедшие три дня слышать сирены воздушной тревоги. Перед войной дивизия стояла в полевом лагере в ста двадцати километрах северо-восточнее Западной Двины. А в ночь с 21 на 22 июня был отдан приказ скрытно форсированным маршем выдвинуться в сторону Даугавпилса. На новом месте расположились прямо в лесу. Танки стояли между деревьями, накрытые маскировочными сетями. А на месте прежней дислокации так и остались палатки, которые было приказано оставить. В дополнение к ним в ту же ночь были еще установлены фанерные макеты танков.

Иван не знал, бомбили ли немецкие самолеты пустые палатки и фанерные макеты, но когда вдалеке показывалась очередная волна немецких бомбардировщиков и объявлялась воздушная тревога, весь личный состав прятался в перекрытые щели, выкопанные рядом с танками в первый же день. В целях маскировки зенитные подразделения дивизии не стреляли по пролетавшим над лесом немецким самолетам, хотя зенитчики каждый раз занимали свои места на укрытых маскировочными сетями позициях. Тогда Иван уже привык к гулу моторов над головой и силуэтам проносившихся над лесом самолетов. Но под бомбами он еще ни разу не побывал, а потому от приближающегося гула ему было не по себе. Танки стояли среди фруктовых деревьев без маскировочных сетей и наверняка были великолепно видны с воздуха.

— Воздух! — послышались со стороны хутора крики пехотинцев. А на юго-западе показались черные черточки. Экипаж для маскировки спешно закидывал машину всем, что попадалось под руки — травой, ветками, вырванными из земли кустами. Иван залез в командирский люк, чтобы подготовить зенитный пулемет. Затем он взял бинокль и попытался разглядеть приближающиеся самолеты. Капитан сразу распознал «лаптежников» — пикирующие бомбардировщики Ju-87B, прозванные так за характерные обтекатели неубирающихся шасси. Для танкиста это были наиболее опасные враги. Их слабенькие 7.92-мм пулеметы — ерунда, но вот с пикирования Ju-87B вполне может попасть в танк 50-килограммовой бомбой, а то и 250 или 500-килограммовой. В зависимости от того, что под ним подвешено. Ходили слухи, что немцы проводили эксперименты по вооружению Ju-87 противотанковыми пушками. А сверху и по бокам летело несколько звеньев истребителей прикрытия.

Иван вызвал по радио штаб и доложил о приближении вражеских самолетов. Судя по реакции, это была весьма важная и неожиданная для командования информация. В планы командования вовсе не входило допустить удар авиации противника по наступающим танковым дивизиям. А немецкие самолеты между тем приближались. Вот их уже стало отлично видно и без бинокля. Хорошо, что хоть заходят прямо по курсу, а не пытаются зайти против солнца. Так хоть пострелять по ним можно будет.

— Хлопцы, давайте в танк! Сейчас начнется! — крикнул Иван экипажу, разворачивая ствол зенитного пулемета в сторону приближающихся «лаптежников». Танкисты принялись карабкаться по броне к люкам. Со стороны позиций мотострелков послышалась стрельба. Было слышно, что стреляли не только винтовки и пулеметы, а и взятые в качестве трофеев 37-мм пушки. Значит, немцы начали атаку на хутор одновременно с появлением самолетов.

«Юнкерсы» выпустили тормозные щитки и начали пикировать. Жуткий вой и вид буквально падающих сверху самолетов леденил душу. Необстрелянные солдаты мотострелковой роты, у которых сегодня был первый в их жизни реальный бой, почти прекратили стрельбу, вжавшись в дно траншей. Стрельба стихла. Но тут же со стороны хутора послышался стук пулемета, и в небо взметнулись пунктирные линии трассеров. Это вывело Ивана из оцепенения, и он тоже поймал несущийся на него «Юнкере» в перекрестье прицела и нажал на спуск. Пулемет забился в руках, выплевывая в небо навстречу пикировщику огненные полосы трассеров. Иван уже хорошо различал висящую на специальном держателе под брюхом самолета 500-килограммовую бомбу. Вот держатель отвел ее от корпуса, и она, отделившись, полетела прямо на него. А самолет почти над самой головой развернулся в горизонтальный полет, подставив днище под пули. При виде несущейся на него авиабомбы Иван отпустил пулемет и инстинктивно попытался закрыться от несущейся смерти руками. Раздался грохот, отдавшийся в ушах и голове дикой болью. Руки обожгло. В глазах потемнело. Наступила тишина.

25 июня 1941 года. Москва. Кабинет Сталина в Кремле.

Склонившись над картой.

Сталин, мягко ступая, прохаживался по кабинету, молча набивая трубку. Перед ним за столом сидели генералы и маршалы. Народный комиссар обороны Слащов, стоя у висевшей на стене карты, докладывал о ходе начатого на рассвете стратегического контрнаступления ударных механизированных группировок с целью отсечь и окружить немецкие танковые группы.

Стратегический замысел был прост и по-своему гениален. Это был в некотором роде «антиблицкриг», «блицкриг» наоборот. На границе держала оборону жиденькая цепочка пехотных дивизий. Плюс небольшие заслоны, которые создавали у немцев видимость обороны, сдерживая противника на отдельных направлениях. Сдерживать передовые механизированные немецкие группировки не пытались, сознательно позволяя вырваться далеко вперед и лишь ненавязчиво направляя их по заранее заготовленным маршрутам. Пусть немецкие танковые и моторизованные соединения рвутся вперед, оставляя позади медлительные пехотные дивизии. Конечно, пришлось пожертвовать полосой почти в 200 километров. Ну так и финны «Линию Маннергейма» не прямо на границе строили.

Когда Слащов предложил этот план, его многие чуть ли не открыто обвинили во вредительстве. А ведь Слащов смелый человек. Очень смелый. Сталин любил таких людей. Слащов героически и гениально отбил зимой 1920 года красное наступление на Крым. А уже в 1921 прославленный генерал не побоялся возвратиться из эмиграции в Советскую Россию и даже заявить о желании служить в Красной армии. Тогда, ему, правда, не доверили командование войсками, а направили преподавать. А потом он не побоялся при разборе бездарной и позорной польской кампании назвать вещи своими именами, а «красных маршалов» — бездарностями. И сказать это в лицо самим «красным маршалам».

И вот сразу после назначения наркомом обороны вместо Ворошилова Слащов предложил свой план отражения возможной германской агрессии. А ведь и план был рискованным, и само его высказывание бывшим царским генералом было большим риском лично для самого Слащова. Но Сталин тогда оценил его смелость и поддержал. И только сейчас до конца осознал, насколько дальновидно поступил.