Последний брат

Тит повернулся и гордо пошел к выходу. Контуберналы двинулись вслед за ним. Рыжий стоял, заливаясь краской до корней волос, рука на рукояти меча побелела, и зубы до крови вонзались в нижнюю губу. Трофим уходил замыкающим и старался на упускать его из вида. Воцарившуюся тишину нарушал только пьяно стонавший на полу незадачливый Эулохио.

— Если ты сын патрикия, что же ты подался в солдатню, потом зарабатывать медяки?! — наконец крикнул в спину Титу, исходивший бешенством и стыдом Энрико. — Или ты оказался не слишком хорош для отца? Иди в свои казармы! Там тебе додадут плетей в счет тех, что я не додал!

Тит не обернулся. Но Трофим, шагавший рядом с ним, видел, как ходят желваки на его лице. Так они и дошли до выхода.

— Зря не дождались вина и меда, — сказала хозяйка, когда Трофим проходил мимо.

— Заведение твое пожалели, — буркнул он в ответ. — Придем в следующий раз.

— Все целы? — спросил Трофим уже на улице, когда они уже отошли от «гостеприимного» заведения.

— Пара синяков, — отозвался Тит. — Рубаху мне порвал этот хряк…

Улеб молча поглаживал локоть.

— Вот тебе и посидели… — буркнул Амар.

— Знатно посидели, — довольным тоном сказал Улеб. — На все деньги.

— Мед пропал, — вздохнул Амар.

— Будет тебе еще мед. — Улеб хлопнул Амара по плечу. — Главное, живот сохранил, а мед будет.

— Вообще это последний раз, когда я с тобой куда-нибудь пошел по твоему совету, Тит, — заявил Трофим.

— А чего я? — вскинулся Тит.

— Да вроде ничего, — пожал плечами Трофим. — А все равно вышла драка.

— Разве мог я такое стерпеть!

— Да я разве спорю… Ты все правильно сделал. Но тут уже закономерность какая-то. То ли места ни те, то ли люди…

— А мне понравилось, — сказал Юлхуш. — Тит, ты — транжира и мот. Но сегодня никто не смог бы потратить тот нуммий лучше тебя.

Тит посмотрел на Юлхуша:

— Если бы у меня был золотой солид, я швырнул бы его. Веришь?

— Верю, — кивнул Юлхуш. — Я же говорю — транжира и мот.

Фока молча улыбался.

Тит пробормотал:

— Спрашивал меня, чего я подался зарабатывать потом медяки. А от самого несет духами, как от портовой шлюхи…

— Капитан-то? — уточнил Улеб.

— Да.

— Это для того, чтобы отбить запах. Грузовые суда воняют почище выгребных ям. Так что зря капитанишка пытался что-то сказать про наш пот. По крайней мере наш пот пахнет честно.

— Да уж… — хмыкнул Тит. — А этот душка-капитан… Не иначе с его пра-пра прабабкой в свое время знатно повеселились затопившие запад варвары. Иначе как еще мог родиться такой идиот?

— Почему ты ему не сказал это в лицо? — спросил Трофим.

— Тогда одному из нас точно пришлось бы умереть. Такое не прощают.

— Смотри… Соображаешь, — одобрительно протянул Трофим.

— Соображает, — хмыкнул Фока. — Только зачем ты, Тит, свое полное имя ему сказал?

— Пусть знает, с кем дело имеет. Я не боюсь.

— Да разве в этом дело…

Они двигались плотной группой, и видимо пока еще не отошли от стычки, было что-то в их глазах и лицах такое, отчего люди сами расступались перед ними. Но через какое-то время они успокоились, и, когда вышли на триумфальную дорогу, им снова пришлось приноровляться к многолюдной сутолоке столицы.

— И куда теперь? — спросил Улеб.

— А пошли к ипподрому потолкаемся? — предложил Тит.

— Так скачки еще когда будут… — хмыкнул Трофим. — Чего там сегодня делать?

— А про ставки уже сегодня можно разузнать, — подмигнул Тит. И вообще, там живо, и всякое веселое…

— Нет, с меня на сегодня хватит, — решил Трофим. — Здесь я вас покидаю. И так потратил на вас, оболтусов, слишком много времени. Пойду пройдусь по припортовым лоткам, поищу Эрини какой подарок.

— О!.. — Поднял руки Тит, показывая, мол «с этим бороться бесполезно, и я умываю руки».

— Вот, держи, Улеб. — Трофим передал Улебу кошель со взятыми на выход деньгами из общей казны и поудобнее устроил на поясе оставшийся, маленький, свой. — Тебе доверяю. Если Тит захочет поставить на какую-нибудь лошадь, денег ему не давай. Если будет умолять, в крайнем случае поставь нуммий на ту, которую он считает самой худшей.

— У меня между прочим и свои деньги есть, — буркнул Тит.

— Ну, это не надолго, — хмыкнул Трофим. — Надеюсь, у вас хватит ума не влезть без меня в неприятности. На сегодня и так достаточно.

— Будь спокоен, — пообещал Улеб. — Никуда не влезем.

— А влезем, — так сами и вылезем, — ободрил Юлхуш и подмигнул.

Трофим скривился.

— Ладно, встречаемся в школе. Пока, головорезы.

В школу Трофим вернулся в восемь. Миновал ворота, вернул табличку, миновал плац, где уже пролегли резкие вечерние тени, и вошел в казарму. Он окинул взглядом коридор, — длинное вытянутое помещение, всю левую часть которого занимали двери в маленькие двухместные спаленки-кубикулы, а справа по стене тянулся длинный дощатый стеллаж, с набитыми поверху колышками и номерами, соответствовавшими номерами спален напротив. На этом стеллаже хранились оружие, доспехи и снаряжение. В шкафчике небольшой спальни, где едва хватало места для одежды, все это добро просто не помещалось. А так, выскочив из своей спальни по тревоге, каждый ученик оказывался прямо перед своей броней, щитом, и прочим необходимым. В коридоре было почти пусто, всего пять человек, считая самого Трофима, остальных, видимо, доконали тяжелый день и увольнительная. Парень из четвертой контубернии доливал масло в настенные светильники, которые своими огнями, разгоняли уже сгущавшуюся темноту. Еще двое шушукались в противоположном конце коридора. Дело, видать, было секретное, выражения лиц и постоянные оглядки этих двоих выражали такую степень конспирации, будто речь шла о свержении императора, или на крайний случай, о провозе бочки вина и табора гулящих баб на территорию школы. Последним был привалившийся к стене у входа дежурный — красивых черт армянин из второй контубернии, по имени Анцала.

Анцала тоже увидал Трофима, тут же вытянулся струной, вскинул гордый подбородок, бухнул сжатым кулаком правой руки себе в грудь так, что даже хекнул от резко вышедшего воздуха, и гаркнул:

— Анцала салютует тебе, Трофим!

Все остальные в коридоре глянули на Анцалу и Трофима с любопытством.

— Чего ты горланишь, Анцала? — удивился Трофим. — Ты себе грудь кулаком проломишь. Так не жалеючи себя стучать можно, когда в броне, и высокое начальство смотрит.

— Начальство сегодня может оказаться ближе, чем ты думаешь, — ответил Анцала.

— В смысле? — насторожился Трофим.

— Первый кентарх Иосион приказал мне отловить всю вашу контубернию после того как вернетесь, и передать, чтоб в девять, после сигнала отбоя, вы собрались здесь, в коридоре казармы. Сюда придет комес Феофилакт.

— Начальник школы? — Теперь Трофим удивился по-настоящему. — Что ему от нас? Почему сам, почему не вызвал к себе?

— Про то не ведаю, — понизил голос Анцала. — Из твоих никто ничего не знает. Я их спросил, они уже все вернулись, ты — последний. В любом случае, — тут Анцала почти перешел на доверительный шепот, — сегодня я несу службу со всем рвением, чего и тебе советую… Ты слышал и понял приказ кентарха Иосиона? — снова взгремел, браво надув грудь, Анцала.

— Слышал и понял, — кивнул рассеяно Трофим. Мысли в голове лихорадочно крутились, и он все пытался сообразить, что все это значит.

Он прошел по коридору и постучал в дверь кубикулы, где жили Амар и Юлхуш.

— Амар, Юлхуш, здесь? — спросил Трофим через дверь.

— Трофим? Входи! — раздался изнутри голос Юлхуша. — Только аккуратно!

Трофим открыл дверь. Вьюить! Тонко свистнул воздух, что-то пронеслось слева от него и застряло в толстой балке дверного косяка. Скосил глаза: в сплошь истыканном мелкими отверстиями брусе торчали шесть вонзенных длинных узких игл, длинной примерно в ладонь. Последняя, только что брошенная, едва заметно подрагивала. Юлхуш полулежал на койке, подложив под спину тюфяк. Он еще некоторое время подержал руку после броска, а потом плавно опустил вниз. На соседней койке спал, отвернувшись к стене, Амар. Тихо потрескивая, чадила на столике лампадка.