Заградотряд времени

— Отходить надо!

Это с какого перепугу мы должны отходить? После того как все так хорошо начало складываться? Пушки подбили, по окопам проехались — и отходить? Ни фига, надо развивать успех.

— Вперед! — заорал я.

Танк двинулся прямо по линии немецких окопов — перпендикулярно нашему наступлению.

Из-за кромки леса показались немецкие танки T-III и T-IV. Что-то многовато их — не меньше десятка. Видимо, увидевший их раньше меня комбриг и подавал сигнал к отходу.

Немецкие танки перестраивались, растягиваясь в цепь. Я оказался у них на правом фланге, и пока ими явно не замеченный. А и заметят — невелика беда. Пушки этих танков на дальности свыше трехсот метров пробить броню Т-34 не в состоянии.

— Заряжай бронебойным!

Клацнул затвор. Я обеими ногами толкнул механика в плечи. Танк замер. Я навел прицел и выстрелил.

Тут же закричал:

— Бронебойный!

Навел пушку на другой танк, взял упреждение по сетке прицела, выстрелил.

— Бронебойный!

Надо нанести им как можно больший урон, пока нас не обнаружили. Прицелился, выстрелил.

— Снаряд!

Заряжающий крутился в поту в тесной башне. От газов першило в горле, слезились глаза.

— Люк открой, дышать нечем!

Заряжающий откинул люк на башне, дышать стало легче.

Я приник к смотровой щели. Три танка стояли неподвижно, два горели — ярко пылали, пуская в небо густой дым. Но и нас немцы обнаружили: все-таки рации — великое дело. Танки дружно развернулись вправо, и на нас посыпался град снарядов. По броне как будто били кувалдами. Корпус танка звенел, гудел, но выстоял.

Я навел прицел на единственный оставшийся T-IV, марку прицела подвел под башню, выстрелил.

«Ура!» — у немца нашим снарядом башню снесло.

На поле боя оставались только Т-III, у них пушки еще слабее.

Немцы выстрелили несколько раз и, поняв, что с Т-34 им не совладать, попятились задом и исчезли из поля зрения.

— Вот теперь можно и к нашим, — с удовлетворением сказал я.

Мотор взревел, танк развернулся вправо, но вместо того, чтобы ехать вперед, продолжал крутиться на месте.

— Твою мать! — заорал механик-водитель. — Гусеницу перебило!

— Ну так — осмотри.

Механик заглушил двигатель и выбрался через нижний люк. Через несколько минут появился в люке снова.

— Трак снарядом перебило, но ленивец целый. Вдвоем за полчаса поменяем.

— Быстрее надо, немцы полчаса нам могут и не дать.

Я повернулся к заряжающему:

— Пойди, помоги.

Мне приходилось менять траки на гусенице в училище. Работа не из легких, кувалдой намашешься от души. Казалось бы, что здесь такого — выбил пальцы, поставил новый трак из запасных, вогнал пальцы назад — и все. Только попробуй на танке гусеницу натянуть, если в ней веса немерено. И все это остерегаясь огня или нападения гитлеровцев.

Парни принялись за работу, я же смотрел за местностью в перископ и смотровые щели. Не хватало еще, чтобы нас застали врасплох, да еще и танк захватили как ценный трофей. Он же почти целехонький, если не считать дырки в башне.

Раздались удары кувалды, матерок. Не может русский человек без мата в атаку идти или тяжелую работу выполнять.

Я вертел головой, был настороже. Известно ведь — береженого Бог бережет, а не береженого караул стережет. Само собой, немецкий, если сразу у танка не постреляют.

Слева, метрах в двухстах, шевельнулись кусты. Ай-яй-яй, как неосторожно!

Я проверил башенный, спаренный с пушкой пулемет «ДТ» — Дегтярева, танковый, взял из боеукладки пару дисков с патронами и положил рядом. И когда кусты шевельнулись вновь, только уже гораздо ближе, выпустил по ним длинную — на целый диск — очередь. Стук кувалды сразу прекратился, в люк нырнули танкисты.

— Чего стреляешь?

— Немцев отгоняю. Заканчивайте быстрее.

Я сменил диск на пулемете, загнал в пушку фугасный снаряд.

Танкисты продолжили работу, кувалды стучали часто. Похоже, уже ставили на место пальцы.

Но и немцы не хотели просто так смириться с нашим ремонтом. Из рощицы послышалась автоматная стрельба, по броне застучали пули. Пока что танк укрывает танкистов, но ведь немцы могут зайти и с другой стороны.

Я прочесал из пулемета всю опушку, еще и из пушки фугасным снарядом выстрелил. На время немцы затихли.

Кувалды продолжали стучать, работа по ремонту продолжалась.

Я вручную развернул башню к лесу и дал из пулемета несколько очередей, хотя ничего подозрительного не обнаружил. На Т-34 башню можно было поворачивать вручную, маховиком, но медленно, или электроприводом. Так получалось быстрее, но так легко проскочить цель или посадить аккумуляторы.

В нижний люк залезли танкисты.

— Готово!

— Тогда поехали.

Механик завел дизель, и танк рванулся через поле к своим. Немцы в бессильной злобе обстреляли нас из пулемета, не причинив, впрочем, никакого вреда.

А вот и наши: пехотинцы окопались на опушке, оставшиеся три танка Т-34 стояли в лесу, пушками к неприятелю.

Наш танк, свалив несколько деревьев, подъехал к ним. Механик заглушил двигатель. Танкисты выбрались из боевой машины, я — с ними. Встал, раздумывая — идти к усатому сержанту в пехоту или остаться здесь и упросить командира, чтобы перевел в танкисты.

Я немного помялся, но затем все-таки направился за танкистами. А навстречу уже — комбриг в комбинезоне, из-под распахнутого ворота гимнастерка шевиотовая выглядывает, в петлицах — шпала.

Танкисты остановились и вскинули в приветствии руки к шлемофонам.

— Товарищ комбриг…

— Вольно! Молодцы! Все сам видел — и как танки немецкие били, и как гусеницу ремонтировали. Постойте, а Сергеев где?

— Убили командира и заряжающего, товарищ комбриг, еще в самом начале атаки. Из пушки в башню угодили. Мы бы хотели за телами сходить, похоронить по-человечески.

— Разрешаю. И к писарю подойдите, доложите обстоятельства гибели — надо родным похоронку послать.

— Разрешите идти?

— Не разрешаю. А кто же тогда из пушки стрелял, из пулемета? Я же ясно в бинокль видел — вы двое гусеницу ремонтировали, а из башни, из пушки и пулемета по немцам огонь велся.

— Вот он, товарищ комбриг. Из пехоты, во время атаки на броне сидел.

— Так, кое-что понятно. Вы двое свободны. Боец, ко мне!

Я подошел, представился:

— Боец Колесников, в бригаде второй день.

Комбриг глядел на меня с нескрываемым интересом:

— Пушку и пулемет за один день не освоишь.

— Так точно. Действительную в армии служил, в танковых частях, на Т-34.

— Отлично, боец! А то у меня в экипажах некомплект. Да и те, что есть, половина из запаса. В каком звании был?

— Старший лейтенант.

Комбриг бросил взгляд на мои пустые петлички:

— Тогда почему рядовой боец? Репрессирован? Разжаловали?

— Никак нет. К родным в Белоруссию поехал, под бомбежку попал, документы сгорели. Вот так рядовым бригады стал.

— В бригаду я тебя из пехоты забираю, оставляю на танке. Взвода, извини, как и звания, дать не могу — покомандуешь танком. Повоюешь пока рядовым, а дальше — как себя проявишь. Сам понимаешь — тут со штабом мехкорпуса связи нет, что уж про управление кадров РККА говорить. Выйдем из боев, выхлопочу тебе денька три-четыре — езжай в Подольск, в архив, или напрямую в Москву, пусть новые документы тебе выправят.

— Спасибо, товарищ комбриг!

— За что спасибо? Не водку пить зову — воевать.

Глава 3

Так я оказался в танковой бригаде седьмого механизированного корпуса. Как я позже узнал, до войны бригада располагалась в районе Наро-Фоминска и с началом войны была брошена навстречу танковым соединениям немцев, рвущихся к столице.

Оставшиеся в живых члены экипажа — механик-водитель и стрелок — приняли меня сразу, испытав в бою. На войне, да и в мирной жизни, так случалось не всегда. Они еще в том бою молчаливо признали меня своим командиром, хотя видели в первый раз.

Когда танкисты принесли тела погибших товарищей, мы вместе выкопали могилу, завернули тела в куски танкового брезента и похоронили.