Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости

По полю в бледнеющих сумерках мечутся два ЗИСа — топливозаправщик и авиастартер. Вот, зачихав, взревел, прогреваясь, первый мотор…

Привычно, с ломом и русской матерью — полк готовится к бою!

Только у двадцати новеньких Як-1, буквально позавчера прибывших в полк, — никакого движения.

К ним нет ни высокооктанового горючего, ни боеприпасов… и летать на них в полку никто не умеет… Потому что летчики, прошедшие на них переподготовку в Липецке, ожидаются прибытием в часть только послезавтра. Пассажирским поездом они едут… даже не курьерским. Из экономии средств.

Оживают и остальные аэродромы смешанной авиадивизии: Брест, Лошицы…

На летное поле приезжает автобус с еще не проснувшимися, заспанными летчиками, повар в белом халате поверх формы наливает товарищам пилотам из термоса какао и раздает полетный завтрак — горячую котлету на куске хлеба…

Пилоты, дуя на эмалированные кружки с дымящимся напитком, с удивлением смотрят, как у края аэродрома развертывается расчет зенитного орудия…

— Ну… нифего сефе… уфения, приблифенные к боефым… — продолжая жевать, бурчит себе под нос младший лейтенант Иван Иванович Иванов. — А по нам они не фальнут? Нет, я не фонял, а почефу котлета сефодня только одна? Малофато буфет…

21 июня 1941 года. 23 часа 48 минут.

Крепость Брест. Цитадель. Казарма 7-й роты 455-го стрелкового полка

— Товарищ красноармеец, просыпайтесь! — Огородников заботливо трогает за плечо своих подопечных. Реакция на его слова нулевая.

Тогда Огородников рявкает:

— Эй, бабай-ага, тебе говорят, вставай, одягайся, выходи строиться! Да проснись же ты, черт нерусский!

Когда аргументы заканчиваются, а красноармеец (впрочем, какой он красноармеец, ежели присягу еще не принял? Так, гражданское лицо, неизвестно зачем одетое в казенные синие трусы до колен) явно не собирается просыпаться, натягивая на стриженную голову тонкое одеяло, — Огородников сбрасывает последнего на пол вместе с тощеньким, набитым сеном матрасом…

— А ну, давай, давай, не задерживай, на выход, на выход! — сопровождает для ускорения легоньким пинком чуть пониже спины особо не понятливых Огородников. После этого, с большим сомнением в голосе, про себя произносит: —…Странная какая-то сегодня тревога… никакого тебе вопля дневального «Рота! Подъем! Тревога!». Даже свет в казарме сегодня на полную не включают… К чему бы? Ох, не нравится мне это дело…

Во дворе уже строятся рядом со своими палатками призванный на Большие Учебные военные сборы приписной состав — жители Западной Беларуси, всего два года как ставшие советскими гражданами… Эти — вполне все понимают, и даже чуть более того…

К растерянному, мечущемуся, как потерявшийся без курицы цыпленок, командиру роты подходит невысокий, с серебристыми висками, подтянутый красноармеец.

— Товарыш командыр, разрешите Абратиться? Рядовой… опс… простите… красноармеец [18] Кныш. Что, сынку, война?

Тот вскидывает голову, пристально смотрит в белеющее в темноте лицо.

— Да что вы несете… Что за чушь? Какая война? Так, простая учебная тревога… И я вам не сынку, а товарищ младший лейтенант!

— Так точно, товарыш младшой лейтенант… — браво вытягивается Кныш. — Только у меня моладший сынку у вашем возрасте… А гэта война у меня будэт чотвертая, так што я зрозумию, што гАвАрю…

Ротный с удивлением смотрит на красноармейца.

— А кто вы, собственно, такой… И почему четвертая война?

Старый солдат вытягивается в струнку, лихо, четко, без малейшего акцента, докладывает:

— 54-го Пехотного Минского Его Величества Царя Болгарии полка, пулеметной команды старший унтер-офицер Федор Кныш! — а потом смущенно добавляет: — Георгиевский кавалер… — а потом еще тише, совсем уже стеснительно, потупившись: — Полного банта…

Ротный оторопело смотрит на Кныша, а тот негромко продолжает.

— Так что считайте сами, ваше благ… то есть тАварЫш камандир: германская война, да с поляками вОйна, да опять же с германами в 39-м… будет усего три! И я гэту крепАсть уже дважды боронял… усе тут знаю! Так можна мне со всеми у тыл не ходыть?

Ошарашенный ротный только кивает в ответ.

— От спасибо! — расплывается в улыбке Кныш. — А можна и мужики останутся? Та нам ничого не надо, у нас усе есть…

— Хорошо, пускай остаются, — обретает голос ротный и строго добавляет: — И встаньте уже в строй!

— Есть встать в строй! — бодро гаркает Кныш, возвращается на свое место и тихонько говорит товарищам: — Ну что, мужики, я вроде догаварился. Но! Раз уж остались — слухать меня як самого пана Буга. А то я вам не таварищ младшой, шутковать не буду… Во! — и Кныш проносит перед коротким замершим строем таких же, как он, седовласых «мужиков» крепенький кулак.

Совершенно уже ничего не понимающий ротный машет рукой — делайте, мол, что хотите.

Обрадованный Кныш, минутку посовещавшись с «мужиками», начинает отделять «овнов» от «козлищ» — кому идти в тыл, кому оставаться воевать… Начинает бойцов делить на живых и мертвых…

21 июня 1941 года. 23 часа 50 минут.

Отметка 121,3. Юго-Восточнее Минска. 74-й Асфальто-Бетонный район ГУШОСДОР НКВД БССР

— Эй, начальник! Ты надел на х…й чайник? — задорно и весело спрашивает узник ГУЛАГа.

— Поговори у меня, морда! Давай, давай, не спи, зечина, замерзнешь! — ласково шутит в ответ ему инженер-«вольняшка».

— Начальник, а у меня давалка сломалась! — охотно поддержал шутку зека.

На ремонте автострады Брест — Смоленск — Москва идет «большой бетон», заливаются оголовки водопропускных сооружений, поэтому зека работают круглосуточно.

Для стимулирования работ на обаполе (здоровенном дрыне), воткнутом в кучу песка, висит кисет с табаком — ценный подарок для выполнившей план бригады.

Зека работают весело, с огоньком… Потому как близок конец двенадцатичасовой смены, и план, похоже, опять перевыполнен. Осталось еще пара замесов — и домой, в родной барак…

А дома ужин, глубокая шлюмка с горячей баландой, полкило еще тепленькой, пахучей черняшки…

«Расписанный» в синий цвет, «засиженный», с высокохудожественными татуировками (карты, женщина, вино и надпись снизу: «Вот што нас губить») КОТ (коренной обитатель тюрьмы) скинул ватник и орудует совковой лопатой, как будто сам товарищ Стаханов.

Наконец, он втыкает лопату в песок и командует:

— Шабаш, братва! А то второй смене ничего не достанется!

«Бугор»-«вольняшка» протягивает «Росписному» кисет — заработали, так получайте… Но тот не особо доволен — на 500-й «веселой» стройке, в БАМ-Лаге, на укладке путей, для стимулирования работяг «бугры» ставили у места, до которого должны были дотянуться рельсы, бидон с «шилом» — девяностоградусным техническим спиртом… А здесь… Экономят бульбаши, волки позорные!

Зека строятся, и сопровождаемые — нет, не кроваво-сталинскими опричниками, и даже не стрелками ВОХР, а лагерной самоохраной (теми же зека, в таких же черных бушлатах, только с карабинами в руках), под строевую песню радостно «снимаются» с промзоны:

В районе Бреста заключенные массово строили аэродромы, ремонтировали дороги, возводили дома и промышленные объекты…