Невеста войны. Против «псов–рыцарей»

Меня отвлекло то, что нам принесли ужин. Это было огромное блюдо с вареным мясом, второе с луком и хлебом, целый жбан с пивом и какие–то пироги. От мяса шел пар и умопомрачительно пахло. Я вдруг поняла, что тоже сильно проголодалась. Конечно, ни вилок, ни ножей не полагалось, древний Висбю этим гостей не баловал. Ладно, будем есть руками…

– Много чужих шнеков, недаром король объявил морской ледунг.

– Думаешь, пойдут?

– Да уж наверное… Иначе чего сидеть? Епископы все народ баламутят, мол, пора язычников в истинную веру крестить.

К столу подошел Торопила:

– Еремей Силыч сказывал…

Договорить не успел, сзади снова раздался грохот – купец решил разбить кость до конца. На него с тревогой оглядывался, видно, хозяин заведения, верно, если каждый будет вот так разбивать мослы о столешницу, то никакой дуб не выдержит. Я тоже оглянулась на купца, тот деловито высосал мозг из раздробленного мосла, отбросил его в сторону и потянулся за большой кружкой, видно с пивом, отрицательно мотая головой в ответ на приставания нервного собеседника. Почему–то очень захотелось узнать, о чем они говорят.

– Еремей Силыч сказывал, что через два дня в Любек пойдет. Коли решите туда, так милости просит, а коли нет, так скажите, он других возьмет.

– Нет, благодарствуем, нам в Сигтуну надо.

Торопила удалился, кивнув, а Твердило сокрушенно помотал головой:

– Не время в Сигтуну плыть. Там рыцарей полно, тех, что бороться с тавастами собрались.

– С кем? – Лушка не выдержала–таки.

– С тавастами, а заодно и с русскими.

И снова нас отвлек купец. Ему, видно, надоел собеседник, потому что мужик поднялся, перевалился через стол, улегшись для этого в миску с обглоданными мослами, сгреб приставучего болтуна за грудки и… попросту вышвырнул его в проход! После чего уселся и спокойно допил из своей кружки. К столу подскочил хозяин заведения, купец кинул ему монету, судя по тому, как в ответ изогнулся угодливой дугой хозяин, достаточно ценную. Обиженный купцом человек остался отлеживаться после невежливого обращения на полу, а его обидчик встал и направился к выходу, спокойно выбирая из бороды крошки и стряхивая прилипшее к одежде. Мы с Лушкой сидели, раскрыв рты и вытаращив глаза на столь невежливое выяснение отношений. Проходя мимо нашего стола, купец покосился в нашу сторону и вдруг озорно подмигнул.

Твердило сокрушенно покачал ему вслед головой:

– Ох, зря он с Овиндом так…

Опомнившись, Лушка пристала к Вятичу:

– Кто такие тавасты?

– Соседи русских, я тебе потом объясню.

Как заставить Лушку не задавать первые же пришедшие в голову вопросы? Вдруг я сообразила, что в Швеции Лушка просто не будет понимать окружающих, а значит, и вопросов задавать не станет. А как же мы? Мы все не будем ничего понимать?

Теперь вопрос едва не задала я. Господи, как же тяжело с нами Вятичу! Наверное, было легче даже в дружине Евпатия Коловрата, где я воевала под видом его племянника, зато не интересовалась, чем не надо.

Твердило еще долго объяснял нам, что в Сигтуне, конечно, как и в Висбю, далеко не все подчиняются буллам папы римского, но торговать стало трудно. На торге в любую минуту можно ожидать неприятностей, потому и перестали плавать туда целые караваны новгородских ладей.

– Ну и ладно, что, кроме них, торговать негде?

– Негде. Волгу татары перекрыли, по Днепру тоже не пройти, а здесь вон как повернуло.

Несколько мгновений я сидела, размышляя и представляя себе карту Европы. Верно, обложили, как медведя в берлоге, со всех сторон. Одного не учли – медведь животное сильное, если разозлится, берегись собачья свора!

А Твердило все вздыхал:

– Через эстов не пройдешь, там ливонцы засели прочно. Только и оставался вот этот путь да торги в Швеции и Норвегии, а теперь и туда никак.

– А почему в Норвегию никак?

– Мимо датчан идти, их король Вальдемар с папой дружен, ему подчиняется.

Он еще долго жаловался на судьбу и человеческую глупость, мол, ну к чему меж собой воевать, разве других дел мало?

Эх, дорогой, если бы ты знал, что и через семь сотен лет вопросы у человечества будут такие же! Я вдруг задумалась, поумнеет ли человечество вообще когда–нибудь? Вернее, успеет ли поумнеть, прежде чем вымрет?

– О чем Чапай думает?

– Вятич, а человечество когда–нибудь поумнеет?

– Ну ты и вопросы задаешь!

– Ты в будущее отправиться можешь?

– Нет. И перестань вспоминать о том, что я вообще что–то могу.

Разговор почти шепотом и на ухо, но он прав, я слишком часто вспоминаю, что сама не отсюда, и Вятич тоже, это опасно, так можно проговориться. Я только кивнула, твердо решив держать себя в руках, даже если для этого придется вообще не разговаривать. Но следующий вопрос все же задала:

– А мы как шведов понимать будем?

– Поймем. Ты же понимаешь, что говорят вон те два человека?

Я прислушалась, те два человека не говорили, а орали, но действительно не по–русски. А я понимала. Ясно, чья работа. Меня так и подмывало поинтересоваться, а нельзя ли и в московской жизни вот так же: щелчок пальцами – и любой иностранный язык в голове? Но спрашивать не стала, ясно, что ответит:

– Это не я, просто так надо.

Ладно, надо, значит, надо. Знание шведского, пусть и древнего, еще никому не мешало.

Через два дня нашлось судно, которое отправлялось в Сигтуну и могло взять нас на борт. Лушка, услышав такую новость, только вздохнула, снова лежать в лежку, конечно, тяжело, но выхода нет, вокруг Висбю море, никуда по суше не доберешься, разве что пешочком по дну. И снова вокруг были волны и ветер толкал парус нашего суденышка, с каждой минутой приближая… к чему, к успеху или поражению? И вообще, что нас там ждет?

Биргер

Зять короля Швеции Эрика Эриксона Биргер в который раз заводил со своим родственником один и тот же разговор, убеждая его, что пора выступать в новый поход. В действительности Швецией давным–давно правит Биргер, король Эрик слишком слаб и нерешителен, по любому поводу советуется с мужем своей сестры Ингеборги. Зять короля самый богатый землевладелец в Швеции, но ему все мало. Теперь Биргер нацелился на земли Гардарики и уже давно убеждает Эрика, что лучшего времени для выступления не найти. Поддавшись на его уговоры, король даже обещал объявить ледунг – общий сбор в поход. Это серьезное предприятие, нужно хорошо подготовиться. Ни для кого не секрет, что идут не столько на эстов, сколько на Гардарику. Но до самого последнего времени рыцари особой прыти почему–то не проявляли.

Сегодня Биргер сообщил королю о булле папы Григория, которой тот не просто позвал в новый крестовый поход на сей раз на севере, но главное – обещал прощение всех грехов тем, кто в походе будет участвовать.

Это большой подарок от папы, грехов у любого накопилось немало, найдется что прощать. И все равно их надо подгонять, чтобы тронулись с места. Епископ Томас вздыхал:

– Что за рыцари в Швеции и Норвегии?! Во Франции и звать не надо, сами рвутся.

Ему хмуро объясняли, что воевать в рыцарском облачении в болотах Гардарики не слишком удобно. Епископ снова всплескивал ручками:

– Не об удобстве думать надо, дети мои, а о Божьей воле!

Иногда глядя на толстенького, розовощекого епископа, Биргер задумывался, верит ли он сам в то, что твердит другим? Однажды заметив, как тот прячет подаренную золотую фабулу, понял, что не верит. Но все теплые места рядом с папой уже расхватали, сидеть в крошечном городке с маленьким приходом не хочется, вот и отправился англичанин за тридевять земель уговаривать шведов нести правильную веру далеким жителям Гардарики. А иногда Биргеру казалось, что верит. В такие минуты глаза епископа светились не сальным блеском, как при виде пухленькой красотки, а настоящим огнем, способным зажечь сердца слушателей. Но минута озарения проходила, и епископ снова следил взглядом за крутыми бедрами своей служанки или с вожделением облизывался, держа в руках огромный кусок зажаренного поросенка.