Аналогичный мир - 4 (СИ)

Дождь кончился, и между тучами проглянуло солнце. Мокрая дорога масляно блестела, и колёса скользили, как по маслу. Фредди негромко, но с чувством выругался. Хреновый штат, на хрен он им сдался. Дороги скользкие, говор гнусавый и вообще… А вот кому и за сколько скинуть добычу, он уже знает. И тогда к парню все нитки оборвутся. Окорок и Жердь видели, но уже никому не скажут. Пит… то же самое. Туша… не видел. Те две шестёрки… если их не было в той машине, то будут молчать, даже если о чём-то и догадаются. Кто ещё? Бульдог. Не знает, не видел, но догадывается. Умён дьявол и не по зубам. Кто остаётся? Колченогий. Вот ему Луизианой глотку и заткнём. А в одиночку Бульдогу и уцепиться будет не за что.

Вывернув на шоссе к Порт-о-Пренсу, Фредди посмотрел на часы. Точно. График Джонни выверяет, как никто.

После дождей наступили ясные, но уже по-осеннему холодные и прозрачные дни. Как-то сразу, в несколько дней пожелтела листва, госпитальный парк и сады стали тихими и редкими. И пахло совсем по-другому. И всё было не так.

Что с ним такое происходит, Майкл понял если не сразу, то давно. И что теперь делать?

— Пока ничего, — сказал доктор Ваня. И пояснил: — Ничего особого.

Тогда вообще интересно получилось. Он пришёл ночью в госпиталь. Засиделся у Марии допоздна, домой идти не хотелось, в кабак — есть у них в Алабино такой, без вывески, но все знают, что можно хоть сутками сидеть, только пей да плати — тоже не с руки, шататься по улицам… и тут он вспомнил, что доктор Ваня сегодня на ночном дежурстве. И пошёл в госпиталь.

Часовой у входа был знакомый ещё по Спрингфилду и пропустил без звука. В раздевалке Майкл переоделся — на всякий случай — в халат санитара. А то вдруг прицепится кто: чего он шляется не в свою смену и не в своём отделении: его же работа в реанимации, хирургии и травме, а тут терапия и прочее… Но до кабинета доктора Вани он добрался благополучно, ни с кем по дороге не пересёкся. И постучал.

— Войдите, — откликнулся удивлённый голос.

Майкл открыл дверь и вошёл. К его изумлению, доктор Ваня был не один. Этого молодого белобрысого врача он ужен видел, но разговаривал и даже не знал, какой тот специальности.

— Добрый вечер, Иван Дормидонтович, извините, я помешал.

— Нет, заходи, Миша, добрый вечер, — Жариков улыбнулся. — Я не знал, что ты дежуришь.

Майкл почувствовал, как кровь прилила к щекам. Белобрысый смотрит на него, как-то странно смотрит. Может, из-за этого взгляда и ответ получился слишком резким:

— Нет, я не дежурю, я к вам пришёл.

— Проходи, садись, — сразу стал серьёзным Жариков.

Молодой врач встал, явно собираясь уйти, Майкл мотнул головой и отступил к двери.

— Нет, у меня всё в порядке, я так просто, я потом зайду.

— Не выйдет, — Жариков вдруг подмигнул ему. — Раз пришёл, то всё, обратного хода нет. Забыл?

Майкл невольно улыбнулся и ответил по-английски, как и тогда:

— Раз таково ваше желание, сэр.

— То-то. Знакомьтесь.

— Михаил Орлов, — склонил он голову.

Белобрысый улыбнулся и протянул ему руку.

— Алексей Баргин.

Майкл ответил на рукопожатие.

— Отлично, — кивнул Жариков. — Алексей — сексолог, мы тут кое-что обсуждаем. Поможешь нам, Михаил?

— Если смогу, — пожал он плечами.

Название специальности белобрысого слишком удивило его, и он повторил:

— Сексолог? Я читал, есть сексопатология.

— Сексопатология занимается отклонениями, — сразу загорячился Баргин. — А норма…

— А чего её изучать, если она норма, — озадаченно перебил его Майкл.

Алексей покраснел, но Жариков уже усадил их за стол.

— Вот и обсудим, где норма, а где отклонение. Твоё мнение, Михаил?

Он пожал плечами.

— Норма — это когда боли нет.

Алексей невольно кивнул, а Жариков одобрительно улыбнулся и спросил:

— Какой боли?

— Любой, — улыбнулся и Майкл. — Не больно, не противно, не обидно. Когда всем хорошо.

— Всем — это скольким? — спросил Алексей и покраснел.

Михаил пожал плечами.

— А сколько захотело, столько и пускай, — и уточнил: — Если им это нужно, — и решившись: — Я давно хотел спросить. Иван Дормидонтович, а зачем это?

Алексей изумился до немоты, явно удивился и Жариков, а Майкл продолжал:

— Ведь и без этого хорошо. Даже ещё лучше. Я раньше думал, ну, ещё, — он заговорил по-английски, — в питомнике, что беляки это придумали, как плети, там цепи, ну, для мучений. Им нравилось нас мучить, всё равно как. Потом увидел, я тогда домашним был, правда, недолго, что они и друг с другом трахаются, ну, хозяин с хозяйкой. И опять непонятно. Ну, у рабов случка, чтоб ещё рабы рождались, а у хозяев, чтоб тоже рождались, беляки, хозяева новые. Но ведь они не просто так, а с выкрутасами всякими. И им нравилось это. И рабы если дорвутся, — он покрутил головой. — А волны ни у кого нет. А без волны на фиг это нужно.

Жариков посмотрел на пунцово-красного Алексея и улыбнулся. Ничего, коллега, привыкайте, что об этом можно и так говорить. Майкл перехватил этот взгляд и тоже улыбнулся.

— Кто о чём, а всяк о своём, — сказал он по-русски. — Так, Иван Дормидонтович?

— А о чём человек ни говорит, он всегда о своём, — ответил Жариков.

Алексей продышался и кивнул.

— А вот это? — он показал на раскрытый журнал. — Это норма? Или как?

Майкл только сейчас заметил, вернее, обратил внимание на лежащий на столе глянцево-блестящий журнал, так непохожий на обычные врачебные бумаги, и взял его.

— Каталог? — удивился он. — Зачем он вам? Сейчас же паласов нет, — снова перешёл он на английский.

— Каталог? — удивился Жариков. — Объясни пожалуйста. Мы думали, это…

— Порнушник, — понимающе кивнул Майкл. — Нас и для них фоткали. Беляки любят такое смотреть. А это каталог. Ну, заказывать, вот номера, расценки…

— Товары почтой, — усмехнулся Жариков.

Алексей снова покраснел, но упрямо повторил, показывая на снимок, где переплетались тела белой женщины и трёх негров.

— Это норма?

— Нет, — убеждённо ответил Майкл. — Их же заставили. Это не норма. Это… Иван Дормидонтович, вы же тогда сказали Андрею, что когда заставляют, всё равно как, то это насилие, — Жариков кивнул. — Ну вот. Они в ней, но это она их насилует. Она белая, а они — рабы. Это не норма.

— А бывало… не насилие? — помедлив, спросил Алексей.

— У раба с хозяином доброго согласия не бывает, — покачал головой Майкл. — Хозяин… он всегда… насильник. Гладит, ласкает, угостит, внизу ляжет и всё равно насильник. У меня их столько перебывало. И под, и над, и со всех сторон, — он твёрдо посмотрел на Алексея. — Я же джи. Ну, для джентльменов. Хоть и бедяшек было… тоже навалом. И работал по-всякому. И со всякими.

— Работал? — переспросил Алексей, опасаясь, что неточно понял быструю английскую речь.

Ну да. Как ещё назвать? По белому приказу — это работа.

Майкл говорил спокойно и даже простодушно, но Жариков видел, что простодушие наигранно, что парень не просто играет, а насмешничает. Но самую малость и не зло. Но вот сам он никак не ждал, что именно Майкл заговорит об этом, нет, сможет говорить. А с чем же он шёл сюда? Но это потом, не при Алексее.

— Но разве любовь может быть работой?

— А траханье — не любовь.

Ах, какой молодец! Жариков даже в ладоши хлопнул. Но обидеться Алексей не успел, так как Майкл убеждённо продолжал:

— Любовь — это другое, совсем другое. Так… ну, трахнулись и всё, разбежались, как… как уворованное заглотали, рабы так трахались, я домашним когда был, видел.

— А в паласах такого не было? — с интересом спросил Жариков.

Майкл пожал плечами.

— Да нам незачем. Зачем работать без приказа? Надзиратели, следили, конечно… но мы съестное, да, таскали, ну, трепались ещё втихаря, а это… — он снова пожал плечами и улыбнулся. — Неинтересно это нам.

— А… а что вы чувствовали? — осторожно спросил Алексей.

— К кому? — насмешливым вопросом ответил Майкл. — Рабам вообще чувства не положены. А нам-то… — и серьёзно: — За это больнее всего наказывали. А за любовь… ну, если ловили, то трамвай.