Реваншист. Часть вторая (СИ)

- Да, - подтвердил собеседник. - Четвертый энергоблок, в ночь на 26 апреля.

Александров ощутил, как по позвоночнику пробежал холодок.

- Эксперименты собираетесь проводить?

- Как обычно. В этот раз с режимом выбега ротора турбогенератора.

Холодок стал злее.

- С вашего разрешения я хотел бы поучаствовать в эксперименте.

- Что-то случилось? - насторожился собеседник. - Написали кляузу?

- Никто ничего не писал, - успокоил его Александров. - Требуется проверить одну гипотезу об оперативном запасе реактивности. Вмешиваться в процесс я не буду. Просто поприсутствую.

- А что сами? - удивился собеседник. - Прислали бы сотрудника.

- Не забывайте, что я директор Института атомной энергетики и руководитель этого проекта, - раздраженно сказал Александров. - Мне интересно.

- Извините, Анатолий Петрович! - поспешил собеседник. - Просто удивился. Не так часто нас посещают люди, как вы. Разумеется, мы с удовольствием вас примем. Кстати, 26-го выходной день. Организуем рыбалку на Припяти. Знаете, как клюет?

- Ничего не нужно, - сказал Александров. - Это рабочий визит. Я прилечу в Киев днем 25 апреля и улечу назавтра. У меня не так много времени.

- Договорились! - согласился собеседник. - Встретим в аэропорту, домчим с огоньком. Чуть больше ста километров от Киева. Соскучиться не успеете.

- Вот и хорошо, - сказал Александров и положил трубку. Затем снял другую. - Верочка! - сказал в микрофон. - 25 апреля я улетаю в Киев. Вернусь 26-го. Оформи командировку и позаботься о билетах на самолет.

***

В Минск я возвращался на поезде. Хотелось оценить случившееся и определить дальнейшую линию поведения. В вагоне мне хорошо думается. Идеи нескольких романов, как в той, так и в этой жизни, пришли под перестук колес.

В узком двухместном купе я оказался один. Да и в вагоне переселения не наблюдалось. Четверг. В командировку ехать поздно, на выходные - рано. А вот в другие дни поезд Москва-Минск забит до отказа. Я сдал проводнику билет, получил постель, застелил полку и улегся, взбив подушку под головой. Итак...

После гибели Машерова я оправился не скоро. Но потом дела затянули. Вопреки моим опасениям, сотрудничество с немцами не притормозили. То ли ореол погибшего руководителя республики распространился на проект, то благодарственные письма инвалидов повлияли, но нам фактически дали карт-бланш. Мне выдали служебный заграничный паспорт, немцы проставили в нем постоянную визу и я ездил в Германию, как в Москву - по своему желанию и в любое время. Очень скоро о фонде "Дина" стало известно в узких кругах. Советские газеты о нас не писали (Как же, помощь от идеологических врагов. Нельзя!), телевидение нас не снимало, но сарафанное радио работало. Инвалиды со всего СССР забрасывали Минск письмами. И плевать было им, на чьи деньги делают протезы. Письма слали и в Москву, там услышали. В Минск приехали серьезные мужики с оборонных заводов. Я передал им цельнотянутую в Германии техническую документацию на коляски. В Минске их производство наладить не удалось. Велозавод сотворил какое-то монструозное угребище, которое мог привести в движение лишь чемпион мира по тяжелой атлетике. А вот у авиастроителей получилось. Их коляски вышли даже лучше прототипов - легкие и надежные, хотя и не такие красивые, как у немцев. Спрос на них был огромным. Коляски заказывали клиники, госпитали, санатории. Инвалиды - само собой. Радовались все, в том числе и оборонщики. Коляски им засчитывали в товары народного потребления, тем самым сняв с директоров головную боль. За выпуск этих товаров в СССР спрашивали строго. А что может производить "МИГ"? Детские самолетики? А тут нехитрая конструкция из трубок и шестерен. Для авиазавода - семечки. Открыл цех и клепай.

С костылями было и вовсе просто - штампуй хоть в колхозной мастерской. Через пару лет организовали и выпуск материалов для протезов. Фонд "Дина" переориентировался на обучение специалистов и поставки оборудования. Часть его закупили за государственные средства. К 1983 году потребность в фонде исчезла, и его упразднили. Остаток средств по моему предложению перечислили Советскому комитету ветеранов войны. Сумма вышла значительной. В результате меня, Байера и Циммермана наградили орденами "Знак почета". Вручили их в торжественной обстановке.

- Никогда не думал, что коммунисты наградят меня орденом, - сказал мне Байер. - Интересно: что напишут по этому поводу наши газеты? Наверное, сочтут меня советским агентом.

Он рассмеялся. На газетчиков Байеру было плевать. Фонд принес фирме сына солидную прибыль, а тут еще СССР заслуги оценил. Было с чего радоваться.

В 1984 году умерла Дина Аркадьевна - инфаркт. Она так и не прислушалась к рекомендациям врачей поменьше курить. На ее похороны пришло много людей. Знаменитые и не очень писатели, редакторы - как главные, так и рядовые. Я и не подозревал, что у нее столько друзей. Многие из провожавших Дину Аркадьевну мужчин плакали, я был в их числе. Перед гробом покойной несли подушечку с наградами. Их у Дины Аркадьевны оказалось немало. В основном - юбилейные медали. Но был и орден Красной Звезды, медаль "За боевые заслуги" и орден Трудового Красного Знамени.

С ликвидацией фонда исчезла и обязанность переводить ему гонорары. Марки вновь потекли на мой счет. Их было много. "Курт" и его продолжения пользовались спросом как в Германии, так в других странах. Джулиан Роулинг я, конечно, не затмил, даже не приблизился к ее успеху, но суммарный тираж книг серии исчислялся миллионами экземпляров. Соответствующими были гонорары. Я получал их без посредничества ВААП - заключил с издательством договора напрямую. ВААП промолчал. Ему было не до меня. Шла пятилетка великих похорон. Генсеки, один дряхлее другого, всходили Олимп, чтобы уже вскоре попасть в рубрику "Великая скорбь". Глядя на этот цирк, страна плевалась. Избрание Горбачева встретили с облегчением - молодой.

В 1985 году в Германии вышел пятый "Курт". Три последних написали мы с Лилей. Вернее, она одна. Я только набрасывал план книги, разбивал сюжет по главам, а затем проходился по уже готовому тексту. Лиля писала слишком академично, без огонька, свой язык у нее был суховат. Зато правильный и простой. Переводчики радовались. На обложках книг красовались фамилии двух авторов, чем Лиля очень гордилась. Тесть - особенно. О том, что его "дачка - письменница, и якую друкуюць у Няметчыне" знали не только в деревне, но и в районе.

Мы переехали в пятикомнатную квартиру на проспекте Любимова, то есть неподалеку от прежнего дома. Сменялись. В придачу к своей "трешке" я дал новенький ВАЗ, купленный за чеки в "Ивушке". С руками оторвали. За машину в СССР в 80-е можно было выменять отдельную квартиру, а тут всего лишь доплата. Так что бывшие владельцы пятикомнатной очень радовались. За ВАЗ и "трешку" мне предлагали четырехкомнатную "сталинку" на проспекте Ленина, но я отказался. Помнил, во что превратится центр Минска в моем времени. Потоки автомашин, забитые "тачками" дворы... Пусть там понторезы живут. Мы - люди сельские.

В новой квартире имелся просторный холл, большая кухня, пять изолированных комнат и кладовая на лестничной площадке. Теперь и у Лили был свой кабинет. По утрам в квартире слышался стрекот электрических пишущих машинок. Их я привез из Германии. Пишущий блок этих машинок представлял своеобразную "ромашку", которая легко менялась. В результате можно было использовать разные шрифты, что избавляло от необходимости вписывать в русский текст от руки немецкие или английские слова. В одной из "ромашек" мы перепаяли пару букв и получили белорусский язык. Удобно. А хорошо послужившая нам "Эрика" отправилась в резерв. Время от времени я ею пользовался, но не с литературными целями.

Большая квартира семье требовалась. В 1981 году у нас с Лилей родилась Ядя, в 1983-м - Станислав. Дети росли разные. Увалень Артем, лопотушка Ядя и гиперактивный Стас. Ботинок младшенькому хватало от силы на месяц. Вся эта компания носилась по комнатам, кричала, прыгала, лезла, куда не нужно, и поэтому требовала неусыпного присмотра. Хорошо, что поблизости имелись ясли-сад, куда мы отводили малышню по утрам. Это давало возможность поработать. Вечером в доме становилось шумно. Угомонить эту ораву можно было лишь показом мультиков. Из Германии я привез видеомагнитофон JVS и стопку кассет VHS, на которые записывал советские мультфильмы. Иностранные из-за границы принципиально не вез - незачем уродовать детскую психику. На просмотры к нам приходили дети соседей по площадке, нередко - с родителями. Видеомагнитофоны в СССР были редкостью. Сам факт, что картинку с телевизора можно записать, а потом просмотреть, казался чудом.