Аэропланы над Мукденом
Аэропланы над Мукденом читать книгу онлайн
В 1883 году Александр Федорович Можайский провел наземные испытания «воздухолетательного снаряда» — первого в мире прототипа аэроплана. России выпал уникальный шанс стать колыбелью авиации на двадцать лет раньше полетов братьев Райт в США.
Предположим на миг, что у Можайского появились единомышленники и последователи, которые смогли преодолеть не только огромные инженерно-технические трудности на пути в небо, но и чисто российские препятствия: отсталость, чиновничий произвол, национальную нетерпимость, желание сделать на «авось» там, где нужен математический расчет. С первыми победами над воздушной стихией у авиаторов тут же появляются завистники, начинаются интриги, судебные тяжбы и прочие конфликты. Активизируются зарубежные конкуренты, в ход идут шпионаж, провокации и диверсии. Совсем некстати размахивают бомбами народники-революционеры. Первых русских самолетостроителей ждут абсурдные обвинения и тюремные застенки, непонимание властей и ненужная инициативность дилетантов, постоянные аварии и гибель летчиков-испытателей. Но настоящая любовь к небу и преданность своему делу способны на чудеса. Поэтому к началу русско-японской войны Российская императорская армия располагает военно-воздушными силами, способными противостоять коварному и безжалостному врагу.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— А воздухоплавание?
— Во Франции больше на чужие потуги смотрел. В Англии первый раз на аэростате поднялся. Помню, папенька все меценатством себя увековечить пытался, художникам-поэтам и прочим проходимцам деньги давал. Двое из них в известные выбились, да только никто их с Самохваловыми не связывает. Ну, я и решил, чем ассигнации на сторону рассыпать, лучше свое большое дело финансами подкрепить. Воздушные шары давно изобрели, поставить мотор и принудить пузырь против ветра плыть — невелика заслуга. Вот я и выбрал аэроплан.
Петя оперся о парапет.
— Возведите очи горе, Александр Федорыч. Что там? Облака и одинокая чайка. Не верю, что аэростаты воздух заполонят. Помните, Менделеев посмеивался, что аэроплан мощность мотора на подъемную силу растрачивает. Прав наш академик, да правота его узкая — на малых аппаратах и скоростях. Я верю, что наш «СаМоЛет» когда-нибудь покроет сто миль за час.
Можайский иронически приподнял бровь.
— Зря не верите. Выхода другого нет. Помните, что я вам про Коктебель рассказывал? Там только узнал, что наш главный враг — ветер, а не земная тяжесть. Меня на высоте трех десятков аршин так мотало бризом, что едва кости собрал. А в гондоле шара меня подняли на версту. В вышине шквал такой, что, будь он на море, вы бы, адмирал, паруса убрали, люки задраили и Бога молили о пощаде. Сей шторм на воде — редкость, а наверху — обыденность. Поэтому выход один — рукотворная струя должна в крылья бить куда сильнее. Тогда обычный ураган самолету не страшен. Теперь об аэростате. Какую полезную нагрузку вы своему снаряду планировали? Тридцать пудов? Так представьте шар, который сможет подобный груз поднять, еще моторы, пропеллеры, топливо — дополнительный объем оболочки страшно вообразить. Какая же мощь нужна, чтобы огромный пузырь мог скорость набрать и с ветром сражаться. Вот представьте себя на корабле, который на машине против сильного ветра на всех парусах идет, и нет никакой возможности паруса убрать или зарифить? Хорошо, если машина удержит от сноса на скалы.
— Точно подмечено. Даже голый рангоут с такелажем знатную парусность имеют, они против ветра идти серьезно мешают.
— Вот. Аппарат легче воздуха сделать проще, но будущего у него нет. Стало быть, аэроплан мы должны первыми построить. Чтобы слово samolyot на всех языках звучало как название летательных приборов, a airplane забылось со временем.
Королевство Польское и Княжество Литовское, ненавязчиво проглоченные Россией в результате разделов Речи Посполитой, представляли собой заповедную зону дворянской вольности, немыслимой в других частях Империи. Несмотря на явное неприятие шляхтой российского главенства, открытую поддержку наполеоновской интервенции и многочисленные антирусские бунты, в Литовском генерал-губернаторстве дворянские привилегии местных «рыцарей», произраставшие еще из средневековых традиций, не ущемлялись до конца.
Трудно объяснить неисповедимые движения души Самохвалова, решившего разместить первый испытательный полигон в Логойском повете, но один резон просматривался бесспорно: здесь сохранялись уголки самовластия, где обо всем нужно было договариваться лишь с одним хозяином. Множественность начальников на каждом кусочке российской земли — вечный бич купцов и фабрикантов. Отъехав от Питера или Москвы на большое расстояние, попадаешь в лапы к губернскому и уездному начальству, будь добр подружиться с полицмейстером и главой жандармерии, не ссорься с местным прокурором и товарищем прокурора. Нельзя прогневить предводителя местного дворянства и земских авторитетов, ибо вся местечковая знать окажется настроенной против и начнет ставить палки в колеса. Не дай Бог, что покажутся недостаточными пожертвования на храм: из очередной проповеди прихожане узнают, что поджог антихристова завода есмь не грех.
Логойск, расположившийся примерно в тридцати верстах севернее губернского Минска, был частной собственностью графа Тышкевича, с которым Петя познакомился еще в годы парижско-студенческой легкомысленной молодости. Графской семье принадлежали и земли, окружавшие городок, а их население почитало ясновельможного пана похлеще, чем русские крепостные своих господ до освобождения, дарованного Александром Вторым. Посему авиатор рассудил: легче договориться с одним местным султаном, нежели с полновесным чиновным выводком.
Не доезжая верст семь до графского дворца, справа от Логойского тракта есть заметный пригорок в междуречье Гайны и Дубровинки. Удивительно, но среди Минщины, большей частью ровной как стол, на территории Логойского повета земля вздыбилась холмами и горками, образовав множество возвышенностей, впадин, озер и речушек. Эдакая минская Швейцария.
Безымянная складка местности возле деревни Силичи, арендованная вместе с подножием, получила от Самохвалова гордое название — Планерная гора. За смешные по питерским меркам деньги местные мужики удалили хилую кустарниковую растительность с северо-западного склона, сложили просторный деревянный сруб. Но больше ничем помочь не смогли — в летнюю страду сельский трудовой люд занят. Поэтому, когда целый караван подвод привез с минской железнодорожной станции в разобранном виде летательный аппарат, паровую машину и целый ворох всякого оборудования, Самохвалов ломал голову над кадровым вопросом. На монтаж паровой лебедки, помощь в сборке планера и прочие нехитрые операции он привлек трех механиков из Минска, но их суточные показались разорительными даже на фоне питерских расценок. Решение вопроса пришло неожиданно.
— Ви думаете, таки оно полетит?
Петр, колдовавший над расчалками крыла, обернулся.
Немолодой и весьма потертый жизнью местечковый еврей в черной шляпе, черном лапсердаке, стоптанных сапогах и украшенный спиралевидными пейсами на висках, выглядел непрезентабельно и очень неприятно пах. От каждого его выдоха над Планерной горой проносилось облачко такого чесночного смрада, что можно было не волноваться о древоточцах в деревянных частях: сын богоизбранного народа все продезинфицировал на десять саженей.
— Чем обязан?
— Шолом, ясновельможный пан! Моя Сима слушала новость, что господин из Санкт-Петегбуга спгашивает честных и умелых мастегов. А кто сумеет спгавиться лучше Хаима Менделя? Узнайте у любого в Логойске — Хаиму можно довегять, — еврей настолько картавил и искажал букву «р», что Самохвалов понимал его не без труда.
— Я полагаю, что Мендель именно вы и есть.
— Таки да! Пгиятно иметь дело с умным человеком.
Минские мастеровые недовольно оглядывались. Никто не упрекнет евреев, что они плохие работники, но никто на Руси работать с ними не хочет, даже минчане, с детства к иудеям привычные — и Минск, и Логойск входили в черту оседлости, где семитское население намного превышало число славян. Ругнув, себя, что не прихватил пару верных людей из Северной Пальмиры, Самохвалов ответил кандидату, что подумает.
На следующий день он заявился, к графу, который посмеялся над «жидами-авиаторами», но в летнее время также не мог помочь людьми, и к раввину, который подтвердил репутацию Менделя и рекомендовал еще Иосифа Каца, обувного мастера по основной профессии и умельца широкого профиля в свободное от сапожного творчества время. Отставной солдат Прохор Семенов, по причине изрядной хромоты к работам негодный, вызвался сторожить барское имущество, прихватив курковое ружье и брехливого беспородного пса. Пестрая интернациональная мужская команда, изредка разбавляемая суровой женой Прохора, приносившей из Силичей продукты и прибиравшейся в избе, начала подготовку к стартам.
«СаМоЛет-1», странноватое деревянно-тканевое сооружение, затих в ожидании на деревянном помосте у верхушки горы. Его слегка заостренное крыло напоминало скорее букву V, нежели греческую дельту. Не собираясь гнаться за продолжительностью безмоторного полета, Самохвалов уменьшил размах крыла по сравнению с крымским планером. Зато все двенадцать метров поверхности располагались на одном уровне, без концевых загибов вверх. Для управления креном компаньоны приделали пару крыльев из фанеры площадью около пятнадцати квадратных футов каждое, закрепленных на подкосах и растяжках под несущими плоскостями основного крыла. Простейшее хвостовое оперение из двух стабилизаторов, отклоняющихся вверх-вниз от ручки управления, выполняло функцию руля высоты. Вся конструкция была расчалена тонкими тросиками, протянувшимися поверх крыла к короткой мачте, снизу — к стойкам шасси.