Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) (СИ)

— Давай это… застегни, как удобнее, Тань.

Не поворачиваясь, она склонила голову и завозилась с ремнём — без единого слова. Я стоял сзади и молчал, злясь на себя. глупость какая-то — мы же с ней ещё на Земле в по-ходах спали чуть ли не под одним одеялом, и… а тут словно обожгло.

— Так? — она повернулась ко мне, большим пальцем отбросив со лба волосы. Я кивнул. Потом — спохватился и спросил:

— Нигде не тянет?

— Всё нормально, — заверила она и провела ладонью под перевязью. — Глупо выгляжу?

— Знаешь — нет, — вспомнил я её недавний ответа на подобный вопрос.

— А ар… кебузу где носить?

— Тоже за спиной, — сообщил я. — Давай поищем ещё пули.

Мы немного покопались среди оружия. Я поймал себя на мысли, что мне хочется взять ещё несколько клинков и, чтобы не соблазнять себя, отошёл в сторону и достал револьвер. Откинул шторку барабана — "наган" оказался полностью заряжен, донца па-тронов медно поблёскивали. Запихивая оружие назад, я подумал, что трудно будет вых-ватить его быстро. Крышку, что ли, отрезать? Выпадать начнёт…

Навершие палаша снова попалось мне на глаза, и я только теперь заметил, что на этой плоской шляпке гравирован значок. Это была свастика — самая настоящая свасти-ка, только скруглённая какая-то.

На миг во мне шевельнулось отвращение. Глубоко заложенное, генетическое, что ли? Но уже в следующую секунду я почти с испугом понял, как совершенен и уместен эт-от рисунок. И отвёл глаза, решив, что палаш от него хуже не станет. Правда — мысль всё-таки странная.

Что совершенного в свастике?!

— Смотри, Олег, перчатка! — Танюшка, отчаявшись, похоже, найти пули, подошла ко мне, держа в руке перчатку — левую. Это была крага — высокая и жёсткая, хотя тонкая на вид, жёлто-коричневого цвета и потрескавшаяся. — На, примерь!

Я примерил. И обнаружил две странные вещи. Во-первых, ладонь — от запястья до кончиков пальцев — была подшита тонкой металлической сеткой. Я вспомнил, что читал про такие вещи в "Графине де Монсоро" — кстати, до конца книжку не осилил. А второе…

У меня маленькая рука. Довольно-таки хорошо набитая — и рукоятью рапиры, и га-нтелями, и черенком лопаты — но маленькая даже для мальчишки.

А перчатка была мне впору. И я почти с испугом подумал, что носил её до меня та-

26.

кой же мальчишка, как я, а потом он…

Меня тряхнуло нервной дрожью — словно заглянул в холодную пропасть, где не раз-личишь, что там — на дне, и только ветер доносит то ли гул ледяного потока, то ли за-пах гниения…

— Я возьму это, спасибо, Тань, — с этими словами я убрал крагу под перевязь. Она кивну-ла — рассеянно, даже не посмотрев на меня, потому что водила пальцем по освободивше-муся участку пола. Потом — подняла на меня свои серьёзные зелёные глаза:

— Смотри, что тут написано.

С удовольствием придерживая рукоять палаша, я обошёл раскиданную нами кучу оружия и, нагнувшись, в самом деле увидел надпись. Кто-то неизвестно когда выцарапал на каменном полу английское слово или аббревиатуру.

Белые штрихи на сером:

TRAP

По английскому у меня была четвёрка. Может быть, даже не вполне заслуженная, и я мог только смотреть на это слово с умным видом. Танька, не поднимая головы, про-должала водить пальцем по штрихам. Потом сказала:

— Тут написано по-английски — ЛОВУШКА, Олег.

У неё по этому языку было "отлично".

Владимир Бутусов

Мы будем жить с тобой в маленькой хижине

На берегу очень быстрой реки.

Никто и никогда, поверь, не будет обиженным

За то, что когда-то покинул пески.

На берегу очень быстрой реки,

На берегу очень тихой реки,

В дебрях густых у священной воды,

В тихих лесах у безымянной реки.

Движенья твои очень скоро станут плавными,

Походка и жесты — осторожны и легки.

Никто и никогда не вспомнит самого главного

У безымянной и быстрой реки.

На берегу очень быстрой реки,

На берегу очень тихой реки,

В дебрях густых у священной воды,

В тихих лесах у безымянной реки.

А если когда-нибудь случится беда —

Найди белый камень там, где скалы у реки.

Прочти, всё, что высекла холодная вода —

Но ты эту тайну навсегда сбереги.

На берегу очень быстрой реки,

На берегу очень быстрой реки…

* * *

Впервые за несколько дней мы были по-настоящему сыты. Впервые — сидели у огня в помещении. Впервые — на одеялах, которые ещё немного попахивали сыростью.

Прежние хозяева (или захватчики?) этой башни запасли огромную поленницу сухих, звонких берёзовых и ольховых дров на втором этаже, куда уводила винтовая лестница (она же вела и к люку, выходившему, наверное, на крышу, на сторожевую площадку — но мы туда не полезли). На поленнице лежали тонкие, но прочные и лёгкие серые одеяла —

27.

Танюшка, осмотрев и подёргав их, сказала, что это настоящая верблюжья шерсть. Одеял было десятка три, все — не новые, но чистые. А за поленницей — в промежутке ме-жду ней и стеной — нашлись совершенно неожиданно слегка подмокшие сухари и неско-лько консервных банок с незнакомыми этикетками на непонятном языке, мне показалось — голландском. Консервы были тронутые ржавчиной, но не вздувшиеся, и Танюшка сва-рила в найденном тут же котелке овощной суп с мясом, а с сухарями сделали бутербро-ды. Пока она занималась этим, я перетаскал вниз часть дров и половину одеял, из кото-рых устроил два лежбища. В щель дверного косяка забил пару кинжалов и, удовлетво-рённо попинав дерево, вернулся к костру как раз в тот момент, когда Танюшка объявила о готовности ужина.

От сытости я прибалдел и откинулся на сложенное валиком одеяло. С оружием чувствовалось совсем иначе, чем без него. Танюшка, сидя напротив, рассматривала мою куртку.

— Продрал, а у меня ниток нет, — вздохнула она, — расползётся…

— Не расползётся, — ответил я, — немецкая, надёжная.

— На завтра консервы и сухари ещё есть, а потом — всё, — подвела она итог и засмеялась: — Вот, а? Три часа назад и об этом не мечтала, а теперь недовольна!.. Котелок и одеяла надо взять, а?

— Возьмём, — кивнул я и встрепенулся: — Э, в смысле?

— Ну, мы же не тут останемся, — пожала плечами Танька. — Надо всё равно искать людей.

— Надо… надо ли? — и я быстро, но обстоятельно рассказал о том, что было ночью. Танюшка сидела, не сводя глаз с меня. Молчала. Потом вдруг сказала:

— Поучи меня фехтовать, Олег.

* * *

Ручей тёк по склону холма за блокгаузом — куда-то вниз, в сырость, где, похоже, была речка — один из притоков Цны. Тут я и нашёл их — хозяев этого места.

Шесть скелетов лежали в русле ручья — один на другом, так, что перепутались ко-сти. Не знаю, принесли их сюда уже мёртвыми или убили прямо тут. Но что они были убиты — сомнений не возникало. Черепа — рассечены, кости — переломаны во многих мес-тах.

Я набрал воды выше по течению и ещё раз всмотрелся.

Да. И эти скелеты принадлежали подросткам…

…На этот раз я заклинил дверь ещё прочнее. Танька сидела, закутавшись в одеяло и внимательно смотрела на меня.

— Ещё убитые? — догадалась она с ходу. Я кивнул, ставя котелок у огня и с размаху са-дясь на одеяла. Содрал с ног туфли и носки — от них воняло. — Завтра постираю. — тут же сказала девчонка, и получилось как-то совершенно необидно, естественно. — Много?

— Шесть, — я подёргал себя за волосы и тяжело вздохнул: — Тань, я так понимаю. Мини-мум десять наших ровесников-англичан погибли тут больше двух лет назад. Но и сейчас тут есть какие-то люди… и ещё кто-то. Тань, — я глянул ей в глаза, — тут опасно. Очень. И я не знаю, сможем ли мы в ближайшее время отсюда выбраться. Вот так.

— Удивил, — задумчиво сказала она. — Я, Олег, давно это поняла, только боялась вслух са-мой себе признаться… Что будем делать?