Товарищ фюрер. Книга 1. Триумф блицкрига. Дилогия

На тягачах монтировали в основном зенитное вооружение. На меньших стояли четырехствольные «фирлинги», 37-мм зенитные автоматы, а на больших «18-тонных» установили огромные «убийцы танков» — знаменитые зенитные пушки «8–8», способные уничтожать не только воздушного, но и наземного противника.

На бронетранспортерах стояло пехотное вооружение — на небольших пятитонных машинах 81-мм минометы, огнеметы и 37-мм пушки. На восьмитонных «Ганомагах» номенклатура вооружения была побольше. На них, кроме того, монтировали зенитные автоматы, 75-мм «окурки» и шестиствольные реактивные минометы.

Да и специализированные машины имелись в достаточном разнообразии — штабные, связи, ремонтные, инженерные и прочие.

— То, что нужно, — еще раз повторил Андрей, разглядывая бронированную рать.

В чем не откажешь немцам, так это в умении приспосабливать к нуждам различную бронетехнику: на советских заводах, как ни старались, в конечном итоге получали только танки и башенные бронеавтомобили, и лишь к сорок третьему году стали поступать САУ.

А бронетранспортеры так и не удалось создать, только после войны появилось что-то стоящее. Так и обходились лишь поставками по ленд-лизу, получив гусеничные английские «универсалы» (наши на базе той же танкетки «Карден Ллойд» смогли производить только плавающие танки, но зато в количестве три с лишним тысячи штук), да американские колесные бронетранспортеры, что использовались в весьма ограниченном числе.

Чудовищную нехватку бронированных машин для пехоты решили чисто советским способом, который другие страны не использовали, не желая подставлять своих солдат под пулеметный огонь. Зато в советских танковых бригадах один-единственный стрелковый батальон предназначался для действий исключительно в виде «танкового десанта».

Москва

Председатель Совета народных комиссаров Молотов напряженно уставился на массивную пепельницу на столе, будто на какой-то невиданный артефакт. Впервые в жизни он чувствовал себя настолько растерянным — такое раньше и в голову не могло прийти.

— Что молчишь, Вяче?

Ровный голос Сталина вывел его из состояния некоторого ступора, в котором Молотов находился уже целую неделю, и он посмотрел на него, сверкнув стеклами очков.

— Я думаю, Коба!

Он обратился к вождю по старой партийной кличке — кроме него, вот так просто к Сталину никто не обращался, даже старейшие члены ЦК партии. И на обращение по имени-отчеству тоже был наложен запрет, допускалось только официальное — «товарищ Сталин».

— И что надумал, Вяче?

Вождь усмехнулся в густые усы и разломал папиросу, взятую крепкими пальцами из зеленой картонной коробки, — он предпочитал курить «Герцеговину Флор».

— Непонятно все, Коба. Обломок косы, об который мальчик распорол ногу, — обыденное явление. Вот только как сам Гитлер узнал об этом за день до случившегося и что забыл рейхсканцлер в затерянном казачьем хуторе на Кубани. И главное — я думаю, что товарищ Берия тщательно провел следствие по этому письму, и его выводу о том, что о какой-либо инсценировке вражеской разведки не может быть речи, я полностью верю. Да и как семилетний мальчик сам себе нанес рану в точности описанном месте лодыжки, да еще такую глубокую? Ни при какой ситуации он бы не смог это сделать! А потому не могу сказать что-либо, ибо ничего не понимаю…

Долгое молчание снова воцарилось в кабинете — Молотов так и сидел, насупившись, а Сталин неторопливо набил трубку, раскурил и теперь пускал клубы дыма.

Иногда Иосиф Виссарионович курил и папиросы, но очень редко, чаще набивал себе именно трубку, ставшую таким же атрибутом, как сигара Черчилля или инвалидная коляска Рузвельта, ибо есть вещи, без которых любой политик даже с мировым именем не может обходиться, поскольку в первую очередь он простой человек, со всеми привычками и привязанностями.

— Я в свое время учился в семинарии…

Сталин медленно заговорил и неторопливо прошелся по кабинету — так он всегда делал, когда предавался размышлениям.

— А потому не могу отвергать то, что в данный момент не имеет объяснения. Ведь так, товарищ Молотов?

— Так, товарищ Сталин!

Вячеслав Михайлович внимательно смотрел за своим старшим соратником по партии. Все давно знали манеру Сталина задавать вопросы и самому же на них отвечать. Но иногда требовалось и подыгрывать, когда возникала такая ситуация.

— А из этого следует, что ответ на данное письмо мы должны искать не в том, что написал нам господин Гитлер собственной рукою, а в том, что он нам не сообщил.

— И как, товарищ Сталин?

— А мы еще раз должны поговорить с товарищем Пуркаевым, не откладывая в долгий ящик. Вдруг он что-то еще припомнит?! И хорошо поговорить с ним правильно, как коммунист с коммунистом!

Потсдам

— Опа-на! А это что за неведома зверюшка!

— Вы что-то сказали, мой фюрер?

— Да нет, Хайнц, это я о своем, о девичьем…

Андрей подошел к отдельно стоящей САУ, оторопел, остановился как вкопанный и принялся уже тщательно разглядывать последнее в ряду штурмовое орудие, что предназначалось для сопровождения пехоты на поле боя. Угловатое, приземистое, с сильно скошенными лобовым и бортовыми листами брони, с длинной выступающей пушкой в тяжелой маске, установленную на шасси чешского танка Pz-38(t).

— Так это же «Хетцер», твою мать!

— Мой фюрер, это пока выполненный в металле опытный образец. Машина многообещающая, по своей эффективности, надеюсь, будет превосходить «штурмгешютце». Броня в лобовой проекции в 60 мм способна выдержать попадания из любых противотанковых пушек. Борт всего в 20 мм, но хорошо защищает от стрелкового огня с применением бронебойных пуль и выстрелов любых противотанковых ружей!

Фельдмаршал ткнул своим жезлом в покатую броню и повернул к Андрею довольное лицо:

— У этого «штурмгешютце» вес в полтора раза больше, чем у танка Pz-38(t), почти 16 тонн, машина значительно потяжелела, но на ней установлена новая модификация двигателя «Прага» с на треть увеличенной мощностью!

Гудериан давал пояснения чуть возбужденным голосом, чувствовалось, что «Шнелле-Хайнц» сдерживает радость.

Но вряд ли только от одной этой машины…

— Мой фюрер, если мы задействуем чешские заводы на производство этого штурмового орудия, то освободившиеся мощности германских заводов могут быть сосредоточены исключительно на выпуске танка Pz-IV и специальных модификаций на его шасси. — Шпеер встал рядом — голос был усталый, но очень довольный.

— Мой фюрер, если мне не послышалось, вы назвали «штурмгешютце» «Охотником»?

— Да, Хайнц! — Андрей прикусил губу и решил вывернуться: — Он очень похож на присевшего в засаде стрелка. Пусть будет «Хетцером»!

— У вас удивительная наблюдательность, мой фюрер. Именно под таким названием нам и следует выпускать данное штурмовое орудие, раз на нем так настаивает Манштейн. Впрочем, чешский танк уже не представляет ценности для панцерваффе, он мало пригоден на поле боя. А вот с этого «Охотника» гораздо больше пользы, да и калибр пушки в 75 мм достаточен для поставленных задач борьбы с пехотой противника и разрушения опорных пунктов обороны. И с танками противника штурмовое орудие с длинным орудием бороться не только способно, но и с большим эффектом. Мощности наших заводов в рейхе мы можем использовать с гораздо большим толком на выпуске танков, чем на их переделку в этаких уродцев.

Гудериан осекся, поперхнулся, а Родионов чуть улыбнулся. Теперь он понял, почему так ратовал за выпуск «Хетцера» командующий панцерваффе. Поступил по принципу — «на тебе, боже, что нам не гоже». И Манштейну потрафил с его инфантерией, и свои интересы соблюл.

— Ну что ж, я доволен. — Андрей повернулся к Шпееру: — Вы действовали быстро и толково, я не ожидал от вас такого профессионализма. «Хетцер» можно запускать в производство после испытаний и как только будет налажен выпуск пушек, не с «окурками» же обходится.