Одиссея "Варяга"

       По всему ряду экзаменующих офицеров пронесся легкий смешок. Смущенный Платон быстрым шагом подошел к писарю, и взяв у него перо, расписался на подсунутой бумаге.

       - Сейчас мы разойдемся по кабинетам, и там каждого из вас опросят по специальности. Господа штурманы, следуйте за мной. Господам паровозным машинистам - прошу проследовать за инженер-механиком Лейковым. Ну а Вас, Платон Иванович, я передаю барону фон Гревеницу.

       Проследовав за стройным и подтянутым лейтенантом в кабинет, расположенный этажом выше, Платон сел за стол напротив его. Чувствовал он себя примерно как баран, которого ведут на забой. Вернее, уже привели...

       Судя по всему душевное состояние так ярко отражалось на его физиономии, что Гревениц, не удержавшись от короткого смешка, поспешил его успокоить:

       - Вот что, Платон Иванович... Не волнуйтесь, допрос чинить я вам не собираюсь. Да, и зовите меня просто: Владимир Евгеньевич. А поговорим мы о том, как вы ведете прицеливание. Всю эту ерунду об уставах и словесности мне с вас, сверхсрочнослужащего, спрашивать не надо. Пусть этим наш механикус с паровозниками развлекается. Меня же, как флагарта, интересуют именно ваши действия и ощущения при прицеливании... Давайте-ка попробуем мы ваши десять с гаком лет практики совместить с новейшими теориями о ведении огня...

       Последующие полтора часа Платон проговорил с дотошным бароном о вопросах наведения и обслуживания крупнокалиберных орудий.

       - Ну что ж, Платон Иванович, - подытожил Гревениц после того, как их беседу прервал штабной писарь, заглянувший в дверь и пригласивший их обратно, - "хозяин башни" из вас выйдет образцовый, вы только с будущим командиром поладьте. Впрочем, я сам с ним поговорю. Обленились они там, в учебно-артилерийском отряде, сложнее контргалсовой на двадцати кабельтовых ничего и не представляют. Что он видел на своем "Ушакове"? "Стволиковые стрельбы" да "стволиковые стрельбы". Я ему лично дам понять, что до первого боя ему бы лучше самому к вам побольше прислушиваться.

       Дня через два буду у вас на "Корейце", и по всем вопросам, что вы задали, вместе пробежимся, а таблички с переводом шкал и прочего я сегодня же распоряжусь сделать гравировкой, что-ж поделаешь - не знали итальянцы, что хоть заказчики их корабля и читали по-японски, а воевать на нем будут общающиеся по-русски... Все, пойдемте, негоже к начальству опаздывать, коли нас зовут.

       Однако ждать в отдельной комнате, пока окончатся экзамены у остальных соискателей, пришлось все же Платону. Примерно около получаса.

       В большом кабинете, куда они заходили перед началом экзамена, уже произошли некоторые изменения. Во главе стола сидел не капитан первого ранга Трусов, а сам контр-адмирал Руднев, на боковом крыле столешницы лежало семь бархатных папок с кортиками поверх.

       - Здравствуйте, господа, - сказал Руднев, вставая, после того как вошли задержавшиеся, и все экзаменуемые выстроились вдоль стены, - поздравляю вас, вы стали прапорщиками по Адмиралтейству. Экзамен вами выдержан, теперь служите честно и доблестно! Получите ваши кортики, офицерские послужные и идите, переоденьтесь в новые мундиры. Через четверть часа жду всех в парадном зале Морского собрания для приветствия новых членов. Не забывайте, однако: легкое прохождение вами экзаменов не означает, что ваша служба так же будет легка и приятна. С точностью до наоборот - всем вам придется на практике изучить все то, что вам сегодня "простили" любезные господа экзаменаторы.

       Когда "великолепная семерка", по выражению ухмылявшегося Балка, новоиспеченных "мокрых прапоров" нестройной гурьбой ввалилась в комнату для переодевания, их встретило около двух десятков портных и сапожников с готовыми парадными мундирами и обувью.

       - Не волнуйтесь, - сказал Платону его портной, помогающий одеть мундир с погонами серебряного цвета на черном подбое, с черной же выпушкой и одной звездочкой, - шинелька ваша уже в гардеробной висит, а два комплекта обычной формы и рабочий комплект уже в каюте вашей... Примите мои поздравления, господин прапорщик...

       Платон, к теперешнему моменту уже почти две недели как прапорщик, усмехнулся своему отражению в зеркале умывальника. Не успел он вволю побыть "господином прапорщиком", как стал еще и "товарищем прапорщиком". Обращение вошло в моду сразу, дожидаться одобрения Петербурга никто не стал. Впрочем - что так привыкать, что эдак.

       Хуже было то, что насчет постижения на практике морских премудростей его высокопревосходительство Руднев, нет, не так - Всеволод Федорович, не соврал. Каждый божий день свежеиспеченный прапор после завершения работ в своей башне несся то в рубку, где его мурыжили молодые штурмана, то в машинное отделение. Понятно, что полноценно заменить главного механика он бы не смог, но понятие обо всех механизмах корабля офицер иметь обязан... А ночью и того хуже - математика, теоремы, английский выучить, дневной урок, а после обеда отчитаться... Радовало только одно - каждый четверг в нему в башню приходили трое штурманов-прапорщиков, и тогда в роли учителя выступал уже он.

       Неожиданно по кораблю разнесся бой колоколов громкого боя. Причем натренированное ухо бывшего сверхсрочника уловило, что вопят и на соседних кораблях, а не только на "Корейце".

       "Свистать всех наверх сразу после побудки в гавани по всей эскадре? Опять что-то стряслось, или снова надо в городе наводить порядок", - успел подумать Диких, ноги которого уже несли окончательно не проснувшегося и недоумытого хозяина вверх по трапам. Там он услышал последние новости и был приглашен на общее офицерское собрание, назначенное на вечер того же дня.

       Сообщение о том, что японцам удалось заблокировать порт-артурские броненосцы, произвело на кораблях Владивостокского отряда крейсеров, который уже давно весь город втихомолку величал "нашей эскадрой", эффект разорвавшийся бомбы. Все флотские, от контр-адмиралов Руднева и командира порта Гаупта до последнего матроса, который охранял угольный склад, были едины в понимании простого факта. Пять броненосных крейсеров Владивостока остались один на один с одиннадцатью кораблями линии Того, шесть из которых, к тому же, были полноценными броненосцами. Из Артура их мог поддержать только броненосный "Баян". Расклад для боя был не наш...

       О чем Платон не знал, так это о том, что в довершение букета неприятностей через несколько дней после закупоривания фарватера из Питера пришла информация о том, что в связи с успешной деятельностью Добротворского и Вирениуса на крейсерском поприще, отношения с Англией подошли к точке кипения. В итоге пока идет дипломатическая битва, Суэцкий канал наши военные суда проходить не будут, а союзная нам Франция в унисон с британцами намеревается ввести всеобъемлющее жесткое правило "24-х часов" для русских кораблей! Посему Вирениус с "Ослябей", "Авророй" и сопровождающим их "Смоленском" болтаться в нейтральных Сингапуре или Сайгоне до разблокирования фарватера не имеет права. Англичане только этого и ждут, дабы принудить их к интернированию, ибо теперь в их портах, или даже просто бухтах, корабли воюющих сторон имеют право стоять не более суток.

       Сразу идти в Артур им нельзя - "Ослябя" проживет на внешнем рейде не больше недели, пока его не достанут японские миноносцы или даже броненосцы с предельной дистанции. Остается Владивосток, но Того тоже это прекрасно понимает! А при заблокированном Артуре сил для ловли одиночного броненосца и бронепалубного крейсера у Того было достаточно. Увы, командованию первой тихоокеанской эскадры оставалось слишком мало вариантов для принятия решения. "Ослябя" или должен был скитаться в море пока не расчистят проход в Порт-Артуре, или, невзирая на ожидающий японский "комитет по встрече", попытаться проскочить во Владивосток мимо него.