Меч обнажен. Меч в ножнах

— Но в Вашингтоне готовятся к мирной конференции. Японцы посылают туда своих представителей…

— Болтовня о мире — хорошее прикрытие при подготовке к войне. Они усвоили урок Мюнхена, а мы, судя по всему, нет. Нет, буря уже надвигается и обрушится на нас скорее, чем мы думаем. Так что утром ты отправляешься на Суматру. Обслуживание аэродромов поручено Адриану Хейсу. Доложишься ему. А Сунг будет к вам заскакивать раз в неделю. Свои частные сообщения для меня можешь передавать с ним.

— Но я думал, ты доверяешь Хейсу…

— Ты думал! Неужели ты не усвоил, что в наше время нельзя никому доверять? Хейс хороший механик и знает, как заставить вещи работать — и это всё, в чём я могу поручиться. Если ты собираешься продолжать разыгрывать из себя простофилю, то я лучше пошлю Дева. Тебе же лучше держаться настороже и помалкивать.

Столь же резкий ответ Лоренса разбился о решетчатую дверь, захлопнувшуюся за его кузеном. Последнее время нервы у Питера были на пределе, и Лоренс знал, что его родственнику предстоит не ночной отдых, а утомительная возня с нескончаемой грудой бумаг, скопившихся за время его отсутствия. Когда же он научится тому, о чём только что говорил Пит — держать язык за зубами и быть осторожным? Сейчас не время для вопросов и бесплодных протестов. Но, безусловно, если он справится с этим поручением, Пит больше от него ничего не потребует. В конце концов, месяц или два на Суматре — и он обретёт право летать на учебном самолёте над Сурабаей.

На следующее утро, в восемь, он слонялся по краю взлётного поля, надвинув на нос пробковый шлем. Он уныло пинал свой вещмешок и недоумевал насчёт задержки Сунга. Судно «Сингапур–Ява» специфической зелено–коричневой окраски нигде не прорисовывалось.

— Добрый день, минхеер Ван Норрис! Вы тоже отбываете? — позади него стояла Карла Картландт, придерживая обеими руками широкополую шляпу и щурясь от пыли, поднятой взлетающим самолётом. — Вон там папа, — добавила она и энергично замахала небольшой группе людей, садящихся в большой пассажирский самолет. — Он отправляется в Сингапур!

— Вы не едете с ним?

— Не сейчас. Амбгроувсы пригласили меня на прогулку в горы, а он скоро вернётся.

Когда девушка последний раз широко взмахнула рукой в направлении, куда выруливал по полю самолёт, что–то маленькое и блестящее скатилось с её пальца на землю под ноги Лоренсу. Он поднял широкое серебряное кольцо, украшенное листом кувшинки, на котором сидела крохотная лягушка. Рептилия и листок были покрыты соответственно лиловой и зелёной эмалью.

— Ой, моё кольцо! Спасибо. Папа купил его мне вчера. Но оно слишком велико, и я собиралась отнести его обратно Ху Шаню.

— Куда? — перебил её Лоренс. — Извините, юффру Картландт, но куда, вы сказали, должны отнести это?

— Ху Шаню. Вы же наверняка знаете этот большой антикварный магазин в старом городе, всего в квартале от вашей конторы. У них самые необычные ювелирные изделия, ни одно не похоже на другое. И он, конечно, весьма занят, магазин был почти переполнен, когда мы там были. Гляньте, этот пилот пытается привлечь ваше внимание, минхеер Ван Норрис?

Лоренс оглянулся. У крыла своего самолёта стоял Сунг, половина его широкого лица пряталась за защитными очками. Пилот помахал им.

— Я, должно быть, уже опаздываю, — Лоренс подхватил свою сумку. — Могу я надеяться увидеть вас снова, юффру Картландт?

— Мы собираемся уплывать девятого. Папины дела опять отложены. Но если вы когда–нибудь окажетесь в Америке, не забудьте нас разыскать. До свидания, минхеер Ван Норрис!

Он поклонился и поспешил присоединиться к Сунгу.

— Я припоздал, — приветствовал его пилот–китаец. — Сожалею об этом, и, — он ухмыльнулся, показав крепкие жёлтые зубы, — я бы сожалел куда больше, если бы заставил ждать себя подобным образом минхеера Пита. Сюда — думаю, вам будет удобней со мной в пилотской кабине.

— Но что… — Лоренс уставился внутрь с неприкрытым изумлением. Роскошный пассажирский салон транспортного самолёта лишился кресел и ковра. Почти всё пространство было забито корзинами и мешками, лишь вдоль стен были закреплены скамейки со странными углублениями на них.

— Для парашютистов, — указал кивком на последние Сунг. — Видите, салон оборудовали для парашютистов. Всё, что нам теперь нужно — это рота обученных десантников. И мы теперь уже больше не пассажирская линия, это всё предназначено для перевозки снаряжения и войск — если таковые найдутся.

Он пробрался в пилотскую кабину, а Лоренс, бросив сумку среди корзин, последовал за ним и занял кресло второго пилота. Даже здесь произошли изменения, несколько новых приспособлений добавилось на панели перед ними.

— Когда–нибудь, — указал на одну из них Сунг, — это поможет нам сбросить несколько тонн стали на жёлтых макак. И, может быть, я буду одним из тех, кто это сделает. Их вооружение отличается от нашего, но, как я слышал, не слишком отличается от вооружения американских ВВС. Возможно, у нас вскоре появится возможность сравнить.

— Как?

— Ходят разные слухи, — Сунг пожал плечами. — Праздную болтовню куда только ветер не носит. Это поле в Сапабании было бы отличной базой для бомбардировщиков. Оно лучшее из всех, что до сих пор нашёл минхеер Пит. Хорошее покрытие, близко от линий снабжения, есть практически всё, что может нам потребоваться. И пока держится в секрете.

Они устойчиво набирали высоту, и вот уже Ява превратилась в изогнутый зелёный клинок на глади моря. Лоренс прижался носом к стеклу кокпита, чтобы посмотреть на проплывающий внизу Зондский пролив — старые пиратские воды, где боевые суда малайских раджей обычно подкарауливали купцов.

Постепенно из утренних облаков выросли горы Суматры, покрытые джунглями, тёмные, куда более впечатляющие, чем разбитые на террасы возвышенности Явы. То тут, то там язычок узкой дороги врезался в нехоженые районы, или появлялись заплатки деревень и расчищенных полей вынужденных эмигрантов. Целые деревни были отправлены с Явы строить новые дома и обживать земли, этот проект заботливо поддерживался правительством.

— Если бы у нас было больше времени, — пробормотал Лоренс, пытаясь сосчитать все клочки, что он мог увидеть.

— Время — неподвластный человеку дракон, — обернулся к нему Сунг. — Время — это вода, убегающая сквозь рыбацкие сети. Кто может одолжить время как одалживают наличные у ростовщика на базаре?

— Вы цитируете Конфуция? — спросил Лоренс.

— Нет, я цитирую Сунга, — пилот улыбнулся. — Интересно обряжать чьи–то слова в церемониальные одежды — тогда самое тривиальное утверждение обретает пуговицы мандарина. Так зачем вам нужно время, минхеер Лоренс, кроме как для приготовлений к приходу северных героев, жаждущих освободить красавицу востока от её цепей?

— Мы затеяли такие большие дела. И возможно, всё впустую! А ведь дай нам ещё пять лет мира и индонезийцы станут нацией — нам всем нужен шанс!

— А вместо этого мы вынуждены добывать этот мир мечом. Но вот о чём нужно помнить: человек может трудиться и строить могучий город, который война и завоеватель сровняет с землёй за одну ночь. Но память об этом городе и о совершённом здесь останется жить. И в последующие годы появится кто–то, чтобы отстроить всё заново. Ничто свершённое не пропадёт из мира, ни зло, ни добро; отзвуки от деяния расходятся дальше и дальше, от человека к человеку, и в конце оно может принести плоды за века и страны от места своего свершения. Если здесь было сотворено добро, и потом уничтожено, мы, выжившие, будем помнить об этом и по прошествии времени начнём возрождать основу прежнего плана. Мир следует за войной, как молотьба следует за жатвой. Иногда зло порождает добро, иногда наоборот. И никто не может сказать, посеяв, каков будет урожай.

Слова пилота наплывали на Лоренса, и он припомнил худого старика, которого он последний раз видел, обложенного подушками на широкой кровати. Сунг и йонхеер были очень похожи. Оба они, казалось, обладали иронической отстранённостью от этого сумасшедшего мира, вихрящегося вокруг человечества. Оба были людьми действия, не видавшими более в действии средства от этой болезни, распространявшейся от моря до моря.