Затерявшийся. Дилогия (СИ)

– Но… Он же… Погиб…

– Когда?

– Попал в бандитскую засаду…

– А, это когда мы Блюме грохнули? И чего, тело нашли? Опознали?

– Нашли… Опознали с трудом… Сильно обгорел…

– Какое несчастье! Значит, мы всё хорошо сделали. А Пауль жив, не волнуйтесь. Ну, точнее не сам Пауль, а тот, кто к вам приходил под его личностью. Он уже давно в Москве, а может и ещё где. Работает! А вот документы, что вы выписали на груз, точнее на два груза, они здесь – недалеко, и могут быть в любой момент предоставлены куда следует. Документы вы хорошо составили – всё до самого последнего килограмма учтено. Как вы думаете, это концлагерь или виселица? Да, забыл сказать, груз далеко не ушёл – ни в Варшаву, ни Краков, он тут недалеко – в партизанском отряде. Все партизаны, от командиров, до самого последнего рядового бойца, крайне признательны вам за помощь. Как бы они без неё врага били? Так что, наверное, всё-таки виселица!

Если бы передо мной сидел не враг, то я, вполне вероятно, его даже пожалел. Вид у интенданта был – краше в гроб кладут.

– Да, хочу сразу предупредить – не пытайтесь подавать рапорт о переводе или делать что-либо подобное. Мы, может быть, вас и потеряем из виду, но вот те, кого вам стоит опасаться гораздо больше, найдут моментально. Вы меня поняли?

Мезьер закивал.

– Вот и хорошо. Времени на обдумывания вашего нового состояния я вам давать не буду, потому как у меня его и самого мало. Теперь поговорим о положении в городе. Не вздумайте юлить, эти сведения будут проверены из других источников – у нас их немало. Какова численность гарнизона и других частей, дислоцированных в Полоцке?

– Точную численность сказать не могу, кто-то приезжает, кто-то наоборот…

– Но снабжение вещевым и продовольственным довольствием осуществляется через вас, а значит обычным математическим расчётом, поделив, например, количество отпускаемого ежедневно чая, на вес одной порции, получаем количество личного состава.

– Да, это я и пытаюсь объяснить – отпуск продуктов идёт не совсем точно. Сегодня было отпущено, в общей сложности, на пятьсот шестьдесят человек, но по факту их может быть на двадцать-тридцать больше или меньше.

– Не похоже на немецкую педантичность.

– Почему же, просто частей и подразделений в городе несколько, и они подают документы для уточняющего расчёта раз в декаду. На конец прошлой декады могу назвать точную цифру – было четыреста шестьдесят два человека. Но уже три дня как прибыл латышский батальон, и пополнения для третьего батальона охраны тыла двести первой дивизии, а также взвод фельджандармерии из её же состава. В тоже время убыли почти все, кто застрял здесь с эшелонами.

– Ясно. Пишите всё, что знаете о положении в городе, районе, слухи, которые ходят среди офицеров. Отдельно набросайте мне документик по состоянию складов – что лежит, чего из этого лишнее. Да не бойтесь – всё не заберём. У нас есть возможность сбросить часть на местный чёрный рынок, ещё и с прибылью останетесь. У нас, кстати, имеется некоторое количество рейхсмарок, которые мы не прочь потратить.

– Но если вас с этими документами поймают…

– Молитесь, чтобы не поймали, потому что если со мной что-либо случится, то мои товарищи подумают, что это вы меня выдали. Дальнейшие их действия стоит предсказывать?

Либо Мезьер вконец сломался, либо хороший актёр, потому как будто из него какой-то внутренний стержень вынули. Он одновременно обмяк и, будто постарел – теперь передо мной сидел не подтянутый, хоть и немолодой, немецкий офицер, а усталый пожилой мужчина с потухшим глазами. Ну, на то и война, она и молодых ломает. И не только тех, кто на фронте, но и в тылу никого не жалеет.

Писанина заняла у интенданта с полчаса. Я сидел напротив, что не мешало читать написанное прямо на месте. Потом ещё перечитаю, а пока мозг пусть обрабатывает информацию в фоновом режиме. Много интересного, оказывается, знают тыловики, а уж сколькими полезными вещами владеют…

Выходя со двора, даже шапку снял и поясной поклон отвесил служивым, до того был доволен удачным заходом. По хорошему, конечно, не стоило лишний раз на себя внимания обращать, но такую сцену я уже в городе пару раз видел. Чудно, однако.

При подходе к комендатуре, где меня должны были ждать остальные, дважды проверили документы. Причём оба раза это были обычные комендантские патрули. Латышей, по всей вероятности это были они, я тоже видел несколько раз, но те стояли в переулках или глубине дворов. Усиленное несение службы не отменено, наверно не все полицаи и бургомистры вчера уехали, а может подпольщиков опасаются, рванул же кто-то бомбу. Как бы ещё на местное подполье выйти?

Около комендатуры было относительно пусто, трое полицаев получали оружие прямо из грузовика, и громко ругались с кем-то. Наверно, мои с рынка ещё не вернулись. Ну что, пойду на рынок. Опять попал под проверку документов и снова дважды, правда, тоже около комендатуры. Интересно, немцам именно её приказано охранять или они пыль начальству в глаза пускают?

Рынок был… оживлённый, наверно так будет сказать лучше всего. Вероятнее всего оживление царило из-за наплыва продавцов. Продавцами же были всё те же полицаи и бургомистры, про которых я думал, что они ещё вчера уехали. Ан нет, крестьянская жилка оказалась сильнее. Мол, раз новая власть всё одно в город вызывает, то надо прихватить что-нибудь на продажу – чего зря лошадь с санями порожняком гонять. А вчера, небось, было не до торговли, наверняка самогонку пьнствовали, но это не повод, чтобы не расторговаться. Такой большой наплыв продавцов вызвал и рост покупательного спроса. Если продавцы, в основном, были здоровыми мужиками, ну а какие ещё в органах правопорядка могут быть, то покупками занимался женский контингент. Нет, мужчины одетые по-городскому тоже были, но как-то эпизодически.

Своих нашёл быстро, прямо около въезда.

– Привет, Кузьма.

– Здорово, Костик. Плохо выглядишь.

– Ничего, докторша сказала пройдёт, если раньше не подстрелят, – я рассмеялся. Говорили мы громко, так чтобы окружающая публика слышала. – Как торговля?

– А… Беда, а не торговля. Понавезли, понимаешь ли. Одной бабе три мужика мешок бульбы пытаются всучить. Ну и как ей не кобениться, да цену не постараться скинуть. Придётся перекупщикам отдавать.

– Кому?

– Кому-кому, иродам, вон тем, – Кузьма указал кнутовищем на трёх мужиков.

Один был одет в приличное зимнее пальто и каракулевую папаху, двое других попроще: первый в потрепанном коротком пальтишке и треухе, тоже не первой свежести, второй в телогрейке и то ли странной фуражке, то ли кепке с лайковым козырьком. Мужик в треухе недобро покосился на нас и, сунув руку в карман, ощерился пеньками гнилых зубов.

– Урки, что ли?

– Двое, похоже, а вот этот, в папахе, странной масти. Не пойму кто.

– Поговорить надо, от ушей подальше.

– Фёдор, посторожи, – Говоров с трудом, наверное ноги затекли, слез с саней. – Ну, пошли погутарим.

Отошли подальше, под злым внимательным взглядом гнилозубого.

– Как думаешь, могут они быть с гестапо связаны?

– Так кто ж их знает.

– А пробить можно?

– Чё? Морды им набить? Я бы не стал, у этого, в треухе, нож в кармане. А то и револьвер, хотя вряд ли.

– Да нет, узнать про них у кого есть?

– Попробовать, конечно, можно. Только гарантию тебе никто не даст – госстраха сейчас здесь нет.

Ага, впрочем, как и госужаса, ну, если не считать той четвёрки, что мне с парашютами скинули.

– Как быстро?

– Часа два-три по минимуму.

– Сделай. Вообще-то нужны люди связанные с чёрным рынком, но не с гестапо.

– Так бы сразу и сказал. Узнаю, но с этими лучше бы не связываться – не нравятся они мне. А ты чего, интенданта за жабры взял?

Вот жук, я же ему ничего не говорил. Как догадался?

– Ну, где-то, как-то…

– Молодец. Хорошо, пойду. Ты бы по базару не шлялся.

– На санях посижу, может поторгую.

– Ага, ты наторгуешь, городской. Пусть Федька занимается, так посиди, или вздремни под сеном да дерюгой – ночью, небось, не выспался.