Рыцарь Святого Гроба

Под одобрительные крики студиозусов, перешедших с сидра на возникшее словно из-под земли анжуйское вино в больших глиняных кувшинах, Робер и Рембо уселись вокруг бочонка. Первый же бросок принес рыцарю пятерку и шестерку. Жонглер внимательно оглядел кости со всех сторон, покрутил их на ладони, накрыл стаканчиком, как-то очень уж заковыристо его крутанул и выбросил две тройки. Ломбардец недовольно засопел и швырнул на бочонок еще две монеты.

На сей раз у Робера выпало восемь. Жонглер снова, еще более сосредоточенно поколдовал над костями и выбросил три и четыре.

– Отдайте доспех! – просительно прогудел де Мерлан.

По команде ломбардца один из студиозусов, тот, что все время бегал к торговцам за вином, порылся в груде вещей и протянул Роберу его сокровище. Рембо забрал с кона ливр и выложил взамен шесть серебряных денье.

– Ну ладно! – примирительно произнес ломбардец. – Еще по два ливра на отыгрыш и на этом закончим, вроде как при своих. – Он бросил короткий взгляд на Жака, а тот утвердительно кивнул в ответ.

Робер выбросил две тройки и сразу скис. Его противник тяжело вздохнул, снова поперекладывал кости на ладони и очень аккуратно, словно боясь спугнуть, катнул их по столу. Выпала тройка и единица.

– Наконец-то! – взревел рыцарь. – Десять лет я ждал этого момента! Пошло, пошло везение! На все! – Он толкнул ногой к бочонку злосчастный доспех и пододвинул к середине все выигранные деньги.

На рыцаря страшно было смотреть. Кончики усов его дрожали, лицо от носа до ушей покраснело, словно зрелая свекла, а пальцы выбивали по дну бочонка нервную беспорядочную дробь.

– Снова рисковать доспехом я вам не дам, сир! – неожиданно заявил Жак. При этом в голосе его проявилась несвойственная крестьянскому сословию твердость. – Вы бросили кости три раза, противник не настаивает на игре. К тому же не забывайте, что одолженный вам ливр и половина выигрыша принадлежит мне.

– На ливр! – просительно протянул Робер. – Остальное оставь себе. Нельзя упускать удачу!

Жак пожал плечами; словно говоря: «Ну что тут можно поделать?» – принял у новоиспеченного компаньона два с половиной ливра, взял в руку доспех и медленно побрел в направлении своего места.

На этот раз азартный, но неудачливый рыцарь взял себя в руки и разделил имеющуюся у него сумму на шесть ставок по два денье. Рембо, перехватив одобрительный кивок ломбардца, просиял. «Ну вот, наконец, давно бы так, – пробурчал он себе под нос, – а то, не ровен час, можно и руку сбить».

После шестого кона всем, даже самому де Мерлану, стало ясно, что Фортуна покинула его столь же неожиданно, как и пришла. Он отказался от выпивки, предложенной студиозусами, и в полном расстройстве чувств вернулся на сено к своему новому приятелю. Но оказалось, что Жака совершенно не расстроило поражение рыцаря.

– Спрячьте в мешок доспех, сир рыцарь, пока он снова от вас не сбежал, и извольте получить свои полтора ливра! – произнес он, протягивая монеты Роберу. – Кроме того, предлагаю подняться наверх и разделить со мной, по случаю столь блестящего выигрыша, мою скромную трапезу. Спертый воздух в этом трюме не способствует нормальному пищеварению.

Они прихватили с собой часть припасов, поднялись на палубу, отыскали свободное место у кормовой башни и, разложившись на чистой холстине, принялись за еду.

– Слушай, грамотей! – отхлебнув из фляги, вдруг спросил де Мерлан. – Если я бедный и азартный, то, по-твоему, совсем дурак и ничего не вижу? Что я, не понимаю, что вы мне нарочно подставили этого певца с шулерскими костми? Зачем ты за меня заплатил этим бездельникам?

– Деньги небольшие, – чуть помедлив, ответил Жак, – а вы, уважаемый сир, лишившись снаряжения и последних средств к существованию, скорее всего, просто погибнете. Ибо, судя по всему, не привыкли вести жизнь бедняка. Раз уж судьба свела нас вместе на этом корабле, то я счел зля себя возможным выручить вас таким способом, который бы не унизил вашего рыцарского достоинства. Но выходит, что я оказался, как и любой неотесанный виллан, слишком неловок.

– Так, значит, ты потратил четыре ливра? – почесал в затылке де Мерлан. – Ну что ж, приятель, спасибо. Я изыщу возможность вернуть тебе долг!

– Только об одном вас прошу, сир! – улыбнулся Жак. – Никогда больше не садитесь играть в кости…

– Земля! Земля! – завопил из «вороньего гнезда» впередсмотрящий. Они подходили к Корсике.

Пройдя вдоль корсиканского побережья, перед самым закатом «Акила» и «Фалько» дошли до глубоко врезающегося в остров залива Валинко с удобным рейдом, укрытым холмистыми берегами от опасных северных шквалов. Капитан поставил неф на якорь и отправил две шлюпки в деревушку Проприано, чтобы пополнить запасы питьевой воды, а заодно и прикупить вина, которое за первый день пути почти полностью уничтожили ненасытные студиозусы.

Ночь прошла без происшествий – первый день путешествия изрядно утомил не только непривычных к морю паломников, но и моряков, отвыкших от плавания за долгие зимние месяцы вынужденного пребывания на суше. Многострадальное ухо достопочтенного мэтра Понше благодаря постоянным примочкам почти вернуло первоначальный цвет, и он, чтобы дать капитану отдохнуть перед Корсиканским проливом, самолично вызвался на ночную вахту. А в трюме между тем Жак и Робер, сытые, умиротворенные и в меру уставшие, расположились на сене, подложили под головы дорожные мешки и заснули праведным сном паломников. Они совершили первый и самый важный шаг на пути к Святой Земле, а стало быть, к обретению блаженства и, что гораздо существеннее, отпущению грехов, во искупление которых были приняты крестоносные обеты.

Рано утром корабли подняли якоря и продолжили путь. Святой Николай в этот день был особо милостив к богомольцам – он наслал западный ветер, благоприятнее которого ничего и быть не могло. Ветер ударил в корму, наполнил парус, «Акила» вспенил форштевнем воду и без помех проскользнул между маленькими каменистыми островками, смертельно опасными для неповоротливого судна при навальном ветре.

Когда остров Разолли остался за кормой и начал медленно удаляться, моряки перевели дух и вознесли молитвы своим покровителям. Следующий переход, до самого Неаполя, был для них необременительным.

Но многочисленные пассажиры, в отличие от моряков впервые оказавшиеся на борту корабля, с выходом в Тирренское море оказались лицом к лицу с самым грозным испытанием, которое только может принести морская стихия. Северо-западный ветер, толкающий неф в сторону благословенной италийской земли, посвежел и поднял над лазурной гладью невысокие, но крутые волны. Началась бортовая качка. Уже к полудню палуба и пассажирский трюм «Акилы» представляли собой то ли госпиталь после кровопролитного сражения, то ли рыночную площадь пьемонтского городка наутро по завершении большого карнавала. На струганых досках, забыв про отведенные им места, вповалку лежали, кто где, зеленолицые стенающие путники. После очередного особо размашистого качка два-три человека обязательно вскакивали и, еле удерживаясь на ногах, неслись к бортам, чтобы исторгнуть в пучину то, что было съедено и выпито не только на корабле, но еще и до погрузки на неф, в хлебосольном Марселлосе. Одни лишь студиозусы, которые с раннего утра вернулись к прерванному занятию, не ощущали гибельной болтанки. Трудно сказать, в чем тут было дело – то ли в особых целебных свойствах доставленного на борт корсиканского вина, то ли в привычке парижских грамотеев к постоянной качке, которую, как известно, вызывает сей напиток при неумеренном употреблении.

Как ни странно, но рыцарь и виллан, весь предшествующий опыт водных путешествий у которых ограничивался речными переправами да короткими плаваниями по Роне, почти не страдали от морской болезни. Конечно, до студиозусов, распевавших как ни в чем не бывало песни во весь голос, им было далеко, но и до полной потери человеческого облика, подобно несчастному бенедиктинцу, который тихо стонал в углу и пачкал палубу, не в состоянии даже подняться наверх, они не дошли.