Зов Чернобога

Твор остановился.

— Ты что, в самом деле хочешь быть принесенной в жертву?

— Да не очень, — подумав, отозвалась Радослава. — Честно сказать, наши волхвы не очень-то внушают доверие, особенно Чернобог. — Она передернула плечами. Хотя — может быть…

— Они надругались над тобой все вместе! — не выдержав, выкрикнул, словно хлестнул по лицу, Твор. — Ты что, сама не чувствуешь? И не помнишь?

— Чувствую… — Девушка остановилась, словно прислушиваясь к себе. — Но не помню… нет, кое-что, кажется, вспоминаю… — Она вдруг покраснела и, сев прямо в сугроб, заплакала навзрыд. — И косу еще отрезали, демоны…

— Ну ладно тебе. — Присев рядом, обнял сестру Твор, благоразумно не проясняя вопрос с отрезанной косой. — Наплачешься еще, успеешь. Сейчас некогда, бежать надо!

— Бежать? — Радослава подняла глаза, голубые, как высокое весеннее небо. — А куда, Творша?

— Куда? — Отрок смутился. Честно говоря, об атом он не подумал и просто махнул рукой: — Да куда-нибудь подальше отсюда. До ночи, думаю, нас вряд ли кто хватится. Да не хнычь, пешком не пойдем — найдутся и лошадь, и сани.

— И куда мы поедем на лошади да на санях? Снег-то не сегодня – завтра растает. Да и дорога тут одна — по реке. Захотят догнать — догонят.

Твор кивнул. В словах сестры явно был резон. Что же, пешком шастать по лесу?

— Думаю, это самое лучшее, — слабо улыбнулась девушка. — Там, за рекой, начинаются земли рода куницы. Там нас встретят с радостью.

— С чего бы это им встречать нас с радостью? — не поверив, усомнился Твор.

— Так… — задумчиво произнесла Радослава. — Помнишь, я рассказывала тебе про Ардагаста?

— А, видал я его осенью. Длинный такой парень, кудрявый.

— Он красивый… И кажется, меня любит… — Девушка вдруг ахнула: — Да как же я ему буду нужна такая?! — И она снова залилась слезами.

А Твор вдруг вспомнил странную беседу, подслушанную им в избе Чернобога. Отрок мало что из нее понял, тем более что собеседники часто переходили на шепот, а потом ржали, словно некормленые лошади. Но кое-что Твор все же усек, особенно что касалось засады, в которую должен был угодить охотничий отряд соседей. Вообще, от той беседы пахло большой подлостью, жаль, Твор всего не расслышал.

— Ну, идем тогда, что сидеть? — Он потянул сестру за руку.

— Идем, — согласилась та и вслед за братом зашагала к реке по натоптанной тропке. Перейдя реку, они пошли лесом, стараясь выискивать места со слежавшимся снегом. Можно было бы прихватить с собой лыжи из охотничьей заимки, что осталась на том берегу, — да только что толку весною от лыж? Людей только смешить, право слово.

— Как думаешь, встретим до ночи кого-нибудь? — на ходу обернулась Радослава. Теперь уже она шла впереди, сменив подуставшего брата.

— Может, и встретим, — пожал плечами тот. — А может, и нет. Но все же надо идти побыстрее. Вряд ли погонщики осмелятся сунуться далеко в чужие земли.

— У беглецов — тысячи дорог, — ответила девушка поговоркой, — а у погони — одна. Пускай-то попробуют сыщут нас в этом лесу! Эх, еще знать бы — далеко ль до рода куницы?

— Далеко, — махнул рукою Твор. — Охотники говорили — три дня пути, это если по тропкам.

— Ну, три дня — это немного, — усмехнулась Радослава. — Вот только что кушать все это время будем? У меня никакого оружия нет.

— А у меня — вот! — Твор выхватил из-за пояса нож. — Прихватил у волхвов.

— Молодец, — похвалила сестрица. — Теперь уж и лук соорудим, и стрелы. Рябчика попытаемся запромыслить, а если повезет, то и зайца.

— Знамо дело, запромыслим! — поддержал сестру Твор. — Ужо в лесу не помрем с голоду.

Так они и шли, лишь ненадолго останавливаясь для отдыха, до самого вечера, когда стемнело так, что уже вообще ничего не было видно. Развели небольшой костерок — на поясе Твора нашлись и трут и огниво, — согрелись, наложили лапника под раскидистой елью, лапником же и укрылись, да так и заснули, тесно прижавшись друг к другу, надеясь лишь на милость богов. С черного неба смотрели на спящих холодные звезды, одинокий лис ходил вокруг ели кругами, жадно принюхиваясь к непонятному запаху. Ходил-ходил, да так и не осмелился подойти ближе.

А вернувшиеся с капища волхвы были вне себя — птичка-то, оказывается, улетела!

— Сожрут ее волки в лесу, вот увидите, — мрачно произнес Колимог. — Правда, могут и словить охотники. Девка красивая — хазарские купцы по весне много бы серебра за нее дали.

— Вот уж это меня меньше всего беспокоит, что там с ней станется. — Чернобог с нехорошей ухмылкой оглядел притихших волхвов. — Дело в другом. Кого мы сегодня принесем в жертву? Ведь требище уже назначено.

— Найдем другую — мало ли девок?

— Нет, не стоит опрометью, братие!

— Так, может, отложить?

— Верно, сестрица Хватида. Пустите слух — дескать, сам Род спустился с небес и забрал к себе деву, сказал, что через месяц вернется за другой. Великому богу нужно много жен. — Чернобог натужно засмеялся, но глаза его пылали гневом. — Лучше бы тебе стать добычей волков, дева, — злобно прошептал он, когда все удалились. — Ибо я не прощаю насмешек и дерзости. Никогда.

К утру так радовавшая беглецов погода изменилась. Задул ветер, пригибая к заснеженной земле голые ветви кустарников, темные серые тучи затянули небо, пошел снег, быстро превратившийся в буран, такой, что не стало видно ни зги.

— Скорей под деревья. — Прикрывая глаза рукой, Твор потащил сестру в чащу. — Отсидимся, а уж потом — дальше.

— Да, пожалуй» и правда стоит переждать ненастье. Экая пурга кругом! А ветер? Так и воет, словно стая злобных волков.

Ураган к вечеру кончился, и на темном небе вновь загорелись звезды. Только вот, похоже, беглецы; сбились с пути, который и так-то представляли себе весьма приблизительно. Ну, где-то там, во-он, может, за теми холмами, за тем дальним лесом, и есть селенья куниц. А не там, так чуть дальше. Шли, шли, да оказалось — совсем не туда. Лес становился все гуще, елки сменились дубравами и кленовыми рощами, холмы стали выше, а овраги глубже, и все чаще попадались поваленные буреломом стволы. Солнце то ярко светило, то пряталось за облаками и тучами, иногда шел дождь, иногда снег, а чаще — и то и другое вместе. Хорошо хоть еды пока хватало — Твор смастерил лук и стрелы, хоть и неказистые, да удалось подстрелить тетерева, вот радости было! В один из таких дней, ближе к вечеру, когда Радослава разводила костер, а Твор подыскивал место для ночлега, где-то рядом вдруг послышался рык. Злобный, гулкий, страшный — он мог принадлежать какому-нибудь ужасному оборотню, да так и подумали беглецы, тут же принявшиеся молиться пращурам – чурам, чтоб помогли, отвели беду. Да не помогли молитвы! На полянку перед костром выскочил огромный медведь с мокрой, местами свалявшейся в комки шерстью. Видно, не долежал в берлоге до настоящей весны, согнали косолапого с постели ранние мартовские ручьи. Выбравшись наружу, осерчал бедолага, бродил теперь по лесу, невыспавшийся, голодный, злой. А тут вот как раз и пища обнаружилась. Двуногая.

Издав громкий рык, медведь встал на дыбы перед Радославой, разведя в стороны когтистые передние лапы. Маленькие глазки зверя искрились лютой злобой. Миг — и девушка будет разорвана на куски кровавого мяса. Твор с воплем бросился к сестре, понимая уже, что не успевает и что его ножичек ничто для такого матерого зверюги. Радослава не спускала с медведя глаз. Словно бы удерживала его взглядом, знала — от медведя не убежишь, поймает и растерзает. И все же не удержала. Зверь шагнул вперед, навис над девушкой мохнатой смердящей горою, отгоняя набросившегося на него Твора, лениво махнул лапой. Отброшенный со страшной силой, отрок отлетел далеко в кусты. Зверь раскрыл пасть… И вдруг, завопив, словно человек, повалился на землю. Дернулся пару раз и затих. Отошедшая от страха Радослава подошла ближе — зверь был мертв, а из левой глазницы его торчала длинная боевая стрела! А позади, у елей, кто-то смеялся. Девушка обернулась и увидела статного красивого парня, русоволосого, худощавого, но — видно было — жилистого, сильного, привычного к невзгодам. Парень стоял, широко расставив ноги и держа в опущенной левой руке тяжелый составной лук с накладками из лосиных рогов, смеялся. Хохотал даже, словно никогда еще не видал ничего смешней разъяренного медведя.