Мастер дымных колец

— Чего испугалась, голубушка? Я же и не собиралась. Ах, Елена Сергеевна, Елена Сергеевна, я как будто в воду смотрела, — хозяйка опять прервалась, обдумывая, продолжать ей или нет. — Тебя Соней зовут? Так вот, Соня, ты приходи ко мне в магазин, он, конечно, поменьше нового, но зато к покупателю отношение получше. Я тебе про маму много чего рассказать смогу, ведь мы с ней потом в одном деле сошлись. А ты, Евгений, что же это суп не доедаешь? Ладно, пойду, воркуйте тут.

— Я тоже пойду, мне пора, — Соня встала.

— Куда ж ты на ночь глядя? — хозяйка всплеснула руками. — Ой, господи, старая я дура, я не то хотела сказать. Разбирайтесь, в общем, сами, я спать пошла.

— Странная женщина, — задумчиво сказала Соня. — Ну, Евгений Викторович, вам лучше стало?

— Да, да, — Шнитке закивал головой.

— Тогда я пойду, — из ее головы не шла речь хозяйки. Она никогда ничего подобного не слышала о своей матери, и слова эти почему-то ее испугали. — Что я хотела сказать? Забыла. Ладно, потом.

Шнитке окончательно ожил и взялся проводить Соню домой. На улице уже стоял глубокий вечер, с неба стекала осенняя влага, превращаясь в мелкую снежную пыль. Она блуждала между небом и землей, стайками залетала под фонари, превращаясь в белую мошкару, и наконец мягко оседала на черную мокрую грязь. Соня взяла под руку Евгения, прислонила голову к его плечу и они, не разбирая дороги, побрели через Северную Заставу. Снова нахлынуло чувство обретенного счастья. Она теперь знала, что он ее любит. Он взрослый человек, он знает жизнь, он пытался унизить себя в ее глазах, значит, он ее любит больше, чем она могла надеяться. Значит, он желает для нее добра в первую очередь и готов даже ничего для нее не значить, а лишь быть рядом. Она знала, что такой любви не бывает, но раз вопреки всему такая любовь возникла, то имеет ли она право не считать себя самой счастливой женщиной на свете? Он зря боится, он не знает ее, он не знает, как может она любить, да они оба — находка друг для друга. Слава богу, она-то представляет реальную жизнь и чувствует, теперь уже наверняка, свое истинное предназначение.

У калитки они долго стояли и смотрели друг на друга. Соня не ждала ничего больше сверх того, потому что чудо уже случилось. Но надо было расходиться, и она его пошла проводить до библиотеки. Здесь Евгений вдруг признался:

— Ведь я из-за вороны сюда, на Заставу, приехал.

— Как из-за вороны? — вырвалось у Сони.

— Да, из-за вороны, — виновато подтвердил Евгений. — Невзлюбила меня одна ворона. Вороны вообще очень умные, а эта, моя, особенно… Я даже поначалу и не заметил. Жил себе, жил, и вдруг — на тебе, однажды утром вышел я из дому на работу и чувствую: сзади шуршит что-то, как будто кто-то идет за мной. Я оглянулся, никого. Иду дальше. Опять шелест какой-то, теперь будто метлой по воздуху. Оборачиваюсь в удобный момент, смотрю, а на меня черная ворона падает. Глазищи карие, лапы из крокодиловой кожи и перо синее. Я еле успел портфелем прикрыться. Отлетела ворона, но не далеко, рядышком на газоне села. Я думаю, всякое бывает, может быть, голодная. Порылся в карманах — ничего. Потом вспомнил, бутерброд в портфеле лежит, кинул ей. Но она даже как бы и не заметила пищу, смотрит на меня исподлобья. Нет, думаю, все-таки мистика. Повернулся, пошел как ни в чем не бывало. Она же — за мной. С тех пор привязалась так, что страх. Куда бы я ни пошел, в кино, на работу, вообще, просто в магазин, она все за мной, и все норовит со спины наскочить. Спрячется где-нибудь в кустах и меня поджидает. Что же делать мне, думаю. Сказать кому — стыдно, засмеют. Решил поменять квартиру и переехать в другой район. Специально опыты ставил — сяду в метро, причем не задумывая заранее, куда поеду, по подземным переходам запутаю следы, доберусь до какой-нибудь радиальной, на самую последнюю остановку сбегу, выйду на поверхность — а она уже тут как тут, сидит на табачном киоске, меня поджидает, — странное дело, но, рассказывая, Евгений почти не заикался. Наконец понял я, — продолжал Евгений, — не жить мне больше в столице. Эта самая ворона знак подает — не столичный я житель. Собрал вещи, уволился с работы и уехал куда подальше. Так и попал к вам на Северную. Видите, Соня, я трус, я беглец.

Чахлый фонарь, подвешенный к парадному козырьку библиотеки, качался и скрипел. В такт ему качались три глубокие тени на впалых щеках Евгения, скрывая смысл странного признания. Соня повернула Евгения к свету, пытаясь заглянуть ему в глаза, и спросила:

— Вы это придумали?

Евгений, потупив взор, молчал.

— Вы придумали эту гадкую ворону, чтобы я поверила, будто вы чего-то испугались? Ведь так? Вы надеетесь зачеркнуть себя, но вам не удастся, слышите, глупый мой человек, — Соня вдруг скинула капюшон с головы. Говорите же хоть что-нибудь!

— П-простите меня, я пугаю вас. П-простите, пойдемте, я вас провожу все-таки.

Он повел ее обратно к дому.

— Так мы не разойдемся, — наконец сказала Соня. — Вам еще далеко идти.

Шнитке тихо запротестовал.

— Идите, я посмотрю вам вслед, — настаивала Соня. Он повернулся, и тогда она вскрикнула: — Нет, постойте! Я вам что-то хотела сказать… Шнитке опять запротестовал. — Нет, не о том, — успокоила его Соня. Дайте, я вас поцелую и все вспомню. — Они целомудренно ткнулись носами, и она вспомнила: — Папа приглашал вас к нам в гости. Придете?

— Приду, — потупив прозрачные очи, пообещал Евгений.

7

Под утро ему приснилось, что он попал в клетку с какими-то хищными животными. Он не может понять, как сюда попал, но страшно пугается, потому что из будки, которую прикрыл кухонным столом, раздается грозное рычание. Тогда бросается к решетке и начинает кричать посетителям зоопарка, чтобы они срочно предприняли какие-нибудь спасительные действия. Но крик его, как полагается, тонет глубоко в груди, а посетители, не поворачиваясь в его сторону, спешат к вольерам с более редкими животными. Он горько плачет, как может плакать человек на необитаемом острове, глядя на проплывающий мимо белый океанский лайнер. Потом к клетке подходит женщина с распущенными черными волосами и говорит: «Милый мой Шалопут». И в этот момент трещит баррикада, он бросается к будке спасать свою нелепую жизнь, но не успевает. Из будки показывается курчавая голова и произносит: «Что же ты, Горыныч, забыл про волчок?» Загнанный в угол, в истрепанных чувствах, кидается обратно к прутьям, надеясь призвать в свидетели заметившую его женщину, но та исчезла, а вместо нее появился милиционер и требует тут же предъявить документы. Он не хочет предъявлять никаких документов, ему все надоело, у него нестерпимо начинает болеть голова, как будто по ней стучат тупым тяжелым предметом. И он просыпается. Голова его лежит на кухонном столе, а рядом надрывается телефон.

— Алло, — он поднял трубку.

— Сергей Петрович?

— Да, кажется.

В трубке хихикнули, но потом поправились:

— Сергей Петрович, это говорит Зарудин.

— Угу.

— Сергей Петрович, стопроцентный успех, работает как часы. Мы вам еще вчера звонили, вечером, как только закончили последний прогон. Сергей Петрович, поздравляю, ребята не седьмом небе, они вас тоже поздравляют. Полный успех.

— Хорошо, — сдержанно ответил Сергей Петрович.

— Вы будете сегодня в институте?

— Нет, я устал, я отдыхаю. Вторую серию начните без меня.

— Но как же без вас? — огорчились на том конце провода. — Ведь это же совершенно новый режим, мы без вас не справимся.

— Справитесь, — устало заверил Сергей Петрович.

— Но… — попытались возразить.

— Никаких «но», меня не беспокоить, буду через неделю. Привет ребятам. Пока.

Он положил трубку. Телефон как-то странно чирикнул. Тогда он еще раз поднял и опустил трубку. Чириканье пропало.

Ничего не может быть реальнее простой физической боли. Мучения тела избавляют душу от безответственных фантазий и возвращают человека к удовлетворению материальных запросов. Сон вытеснялся из головы Сергея Петровича глухой нарастающей болью в левом полушарии, а ощущение безысходности гнусного сюжета потихоньку уступало место одному неуемному желанию: выпить тут же два литра воды. Вода была рядом. Он подошел к раковине, засунул туда умную голову и долго плескался захлебываясь и фыркая хлорированной речной водой. Вода попадала к нему на кухню издалека. Начало она брала в дремучих, поросших морошкой и мхом северных болотах, там появлялась из каких-то подземных водоемов в результате давления почвы, очищалась торфяными фильтрами и подавалась в речное русло. Дальше, петляя и изворачиваясь, стекала по складкам местности в поисках минимума гравитационного потенциала. Дорога к нему, к этому минимуму, проходила мимо Южного города, здесь ее перехватывали мощные водозаборники, дезинфицировали, потом поднимали водокачками повыше и оттуда сбрасывали по квартирам. Так было много столетий, а лет десять назад появилась новая деталь — вблизи города, с севера, построили плотину, отчего возникло рукотворное море — Южное степное море. Горожане по-разному встретили известие о возведении плотины. Жители левого берега вначале обрадовались. Дело в том, что низкий левый берег каждую весну в половодье подвергался угрозе затопления. В иные весны вода заливала улицы, а в низинах, где раскинулись рабочие слободки, и того хуже — поднималась под самые окна. С постройкой плотины природные катаклизмы прекратились.