Булочник, булочница и подмастерье

Адольф (мрачно). Зарплаты? Ты их не знаешь. Уверяю тебя, в настоящее время ни о каких прибавках и речи не может идти!

Элоди (после паузы, продолжая свои благородные мечты). Шангаярды няню наняли. Молодую иностранку, немку. Утром, вместе с чаем к Мари-Жозефо приводят детей умытых, одетых и причёсанных. Той остаётся только в лобик деток поцеловать.

Адольф (мрачно ухмыляясь). Няню! Няню! В настоящее-то время! Уверяю тебя, ты размечталась.

Девушка, одетая в голубое с белым входит и принимается, молча, кормить детей.

Элоди. Я, может, и размечталась, но у Шангаярдов дети будут хорошо воспитаны, а у нас нет. Не считая знания языков!

Адольф. Ещё одна персона в доме… никогда! Подай-ка спаржу. Я никогда не посажу за свой стол немчуры. К тому же необходимо будет с

ней разговаривать. «Хлебушка, Fralein, пожалуйте?» «Передайте-ка мне, Fralein, горчицы…» «Стоит хорошая погода, не правда ли, Fralein?» «Danke schon! Bitte schon!» Корнишон! Найн!

Элоди. Кажется, она милая девушка и очень достойная.

Адольф мечтательно наблюдает, как молодая немка грациозно ухаживает за детьми. Она наклонилась над ними и кормит. Слышна мелодия музыкальной шкатулки, дети поют по-немецки:

Alle Vogel sind schon da Alle Vogel, alle Amsel, Drossel, Fink und Star Und die ganze Vogelschar Wunchen dir ein frohes Jahr Lauter Heil und Segen

Поэтическая минута; Адольф вскакивает, крича…

Адольф. И, во-первых, чем ей платить? Знаешь ли ты, что Фессар-Лёбонз только что сделал? Он выгнал меня с работы!

Молодая немка исчезает вместе с прислугой и Адонардом. Они вчетвером сидят в пустой и мрачной гостиной.

Тото (после паузы). Значит, нам больше есть будет нечего?

Молчание царит ещё некоторое время. Затем Элоди с Адольфом принимаются неистово, как обжоры, уплетать всё подряд.

Элоди. У тебя никогда не было амбиций. Ты всегда удовлетворялся зависимым положением подчинённого. Никогда ты не подумал о роскоши, которой обязан был обеспечить свою молодую и красивую супругу…

Никогда ты не чувствовал, что должен ублажать её во всём, окружить множеством дорогостоящих и пошлых безделушек, от которых женщина расцветает по-настоящему… Ах, если бы в этом доме мужчиной была я, я бы только об этом и думала! Посмотри на американских мужей, суровых, ищущих приключений, безжалостных друг к другу — struggle for life! Только жён своих чтобы уважить! Если бы ты не боялся всегда и всего, то бы мог стать капитаном индустрии такого же уровня, что и Эмиль Волкогон!

Адольф. У Эмиля Волкогона на старте имелись папины швейные машинки, которые строчили для него сами! И Эмиль Волкогон, вместо того, чтобы, гадая, ромашку щипать, женился на дочери Ренего!

Элоди. Карга твоя Ренего! Претенциозное чудовище! Теперь он, должно быть, локти кусает!

Адольф. Не до такой степени! У этого претенциозного чудовища было двенадцать миллионов приданого, которые помогли расширить завод.

Элоди. Ты омерзителен! Что ты мне этим хочешь внушить? За мной отец дал имение Шевилет, и заплатил за всю мебель. Всё в ар-деко Мажорель! Целое состояние!

Адольф. Шевилет приносит нам двадцать четыре дюжины яиц, сто килограммов картошки, ягнёнка на Пасху и молочного поросёнка на Рождество… А что касается Мажорель, то это ты потребовала её с твоими современными вкусами, чтобы производить впечатление на подруг… Я предпочёл бы обстановку в стиле Людовика XVI! А что касается Габриэллы Ренего, когда я с ней играл в теннис, она об меня, собирая мячи, тёрлась, она с меня глаз не спускала!

Элоди. Какой глаз? Она косая. Один глаз косил, а другой благоразумно к швейным машинкам приклеился. Она прекрасно понимала, что делает, выходя замуж за Волкогонова сына. Деньга к деньге лезет! Ах, не то, чтобы ты не старался понравится… достаточно ты танцев плясал перед двенадцатью миллионами! Вот, в чём мораль басни о теннисе. И ты на всё был готов! Косоглазие, прыщи на спине, и одна нога другой короче! Только в один прекрасный день объявили помолвку с Волкогоном Эмилем. Ты не смог самую богатую взять, так что взял самую красивую. Я была королевой Кантри-Клуба).

Адольф. Это было, определённо, самой большой глупостью моей жизни, но у меня есть привычка отвечать за свои поступки. Сейчас как-то странно это сказать, но я был в тебя влюблён.

Элоди. Все были в меня влюблены! Эмиль Волкогон написал мне безнадёжное письмо накануне своей свадьбы. Шевельни я только мизинцем!

Адольф (весело). И почему же, скажи на милость, ты им не шевельнула?

Элоди (вскакивая и стараясь его поцарапать через стол, кричит). Чудовище! Монстр! Гадкое чудовище! Ты не знаешь, может быть, что произошло в яхт-клубе, в день страшной грозы?

Тото. Папа, мама, перестаньте!

Они стоят нос к носу и, ничего не слыша, перебрасываются через стол яростными нападками.

Адольф. Знаю! Я прекрасно знаю, что произошло в раздевалке яхт-клуба! Не раздумывая! На мешках из-под парусов! С мальчишкой, который был тебе почти незнаком!

Элоди (задыхаясь от оскорбления). Этим мальчишкой был ты!

Адольф (с чудовищной недоброжелательностью). Это был я, но ты меня едва знала! Что, скажешь, нет? Факт на лицо! И сразу же чувства. Потеря чувств с первым встречным! Если хочешь знать, это отвратительно.

Элоди. Ах, ты мерзавец! (Кричит на грани истерики.) Мерзавец! Тартюф! Убийца!

Тото (опять кричит). Папа, мама, перестаньте!

Адольф. Это могло бы дать мне пищу для размышлений, но я, тем не менее, на тебя женился!

Элоди. Милостыню подал, может быть? Сын повытчика какого-то отставного? Если б я отдалась Норберу дё Ля Пребанду, вместо того, чтоб с тобой пасть, у меня бы теперь старинный замок был, яхта и автомобиль с шофёром!

Адольф. И дети-дегенераты!

Элоди (визжит). Я бы была виконтесса!

Тото (опять кричит). Папа, мама, перестаньте!

Стоя в патетических позах, Адольф и Элоди впервые обращают на сына внимание. Они, молча, садятся и начинают нервно есть.

Адольф (обращаясь к Тото). Ешь спаржу и доедай телятину. (Пауза; они едят в тишине.) Наши ссоры омерзительны. И, конечно же, нелепы. С моей стороны, я прошу у тебя прощения. Я прекрасно знаю, что если ты не стала виконтессой, если отдалась мне, вместо того, чтобы отдаться Норберу дё Ля Пребанду, то только потому, что была в меня влюблена. А я был влюблён в тебя. Мы, может быть, сделали глупость в тот день, но то, что мы сделали в возрасте двадцати лет, в сарае для парусов, всё-таки заслуживает уважения. Любовь — редкая штука. И нужно, при встрече с ней, её поприветствовать. Не часто случается, согласись. (Короткая пауза. Обращаясь к Тото.) Ешь спаржу.

Тото (хмуро). Я не люблю спаржу.

Элоди в слезах встаёт и выходит из столовой.

Тото. Почему вы всё время ругаетесь?

Адольф. Ты слишком маленький, чтобы понять.

Тото. Ты кричишь… ей страшно, она тоже кричит. Думаешь, детям приятно?

Адольф. Нет. Я постараюсь больше не кричать. Но иной раз она первая начинает. Ты же знаешь, что она немного нервная и частенько срывается слишком быстро. Тоже и по твоему поводу. Ешь свою спаржу.