Забытая история (СИ)

Я вошел в соседний зал, предназначенный для пыток предателей. Конечно, об этом зале было не принято говорить: еще слишком рано показывать то, на что мы способны.

В зале были четыре камеры, точнее четыре клетки: считалось, что смотреть на боль других бывает страшнее, чем испытывать ее самому.

Две клетки были пусты. В двух других меня ожидали мои враги: Элен и сам убийца. Его я видел впервые.

Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: передо мной типичный еврей. Его черные, как смола, волосы были спутаны, борода успела отрасти. Он был очень похож на того еврея, с которого началась моя ненависть к их народу.

А разве я мог сомневаться, что увижу именно это? Кто еще, как не тип вроде него, мог причинить боль моему ангелу?

Я взглянул на Элен. «За последние годы она очень постарела» - подумал я. Хотя, чему удивляться? Наверняка причина этого – та самая пара экспериментов, о которых говорил Гиммлер.

- Отто, развяжи ее! – Отто вошел в камеру Элен и развязал ее руки. Кляп она сняла сама.

Впервые за долгие годы я посмотрел ей в глаза. В глаза предательницы. Убийцы.

- Я доверял тебе, - я хотел казаться спокойным.

- Я ошиблась! Они уговорили меня, предложили то, от чего я не могла отказаться! – она плакала. Похоже, она не притворялась.

- Что же стоит больше, чем жизнь человека? – Элен закрыла лицо руками. Нет, так не пойдет! Я хочу видеть ее страх! – В прочем, меня это не интересует. Ну-ка, посмотри на меня!

Она посмотрела мне в глаза. Затравленно и испуганно, как какая-нибудь забитая дворняга. После она упала на колени:

- Прошу, не убивайте меня! Я не хочу умирать…

- Гели тоже не хотела! Она могла бы прожить счастливую жизнь. Тебе повезло: ты уйдешь на закате жизни. А Гели была еще совсем молоденькой девочкой…

От рыданий Элен уже не могла говорить. Я еще несколько секунд посмотрел на нее, после чего достал пистолет и выстрелил ей в голову: с нее достаточно.

Элен упала на пол, ударилась головой. Но боли от удара о каменный пол уже не почувствовала. По тому, что уже не могла ничего чувствовать. Предсмертные судороги почти не беспокоили ее. Всего несколько минут, и легкий тремор конечностей прекратился сам собой, как будто, так и должно было быть. Собственно, а что есть судороги? Всего лишь беспорядочное движение перенапряженных мышц. Потеряв контроль мозга, они движутся каждая, куда ей вздумается, но в итоге тело остается на место, по тому, что мышцы уже не могут работать слаженно, а тянут каждая в свою сторону.

Заплаканные глаза Элен так и остались влажными. Но быстро приобрели вид какого-то стекла. Пустые, предательски серые глаза, уже безжизненные, смотрящие куда, то в одну точку. Они больше не производили никакого впечатления, лишь застыли, как нарисованные на холсте не очень доброго художника.

Сердце все еще билось, слабо оно стучало в онемевшей груди, которая больше не вздымалась, что бы сделать очередной вдох. Оно лишь отчаянно выталкивало кровь, которая тут же вытекала ровной бурой струйкой на пол, через проделанное пулей отверстие.

Я на мгновение закрыл глаза: хотел навсегда запечатлеть этот момент в моей памяти. То, чего я ждал так долго, наконец – то сбылось.

Я сделал шаг назад, чтобы не запачкаться и подал знак Отто, и тот развязал руки еврея.

- Что, хочешь и меня убить? – еврей снял кляп и бросил его в угол камеры. – Ну же, стреляй! Чего ты ждешь?- он был в ярости. Но эта ярость была от страха. Перепуганный смертью сообщницы, он ждал такого же легкого и быстрого конца. Как известно, ожидание хуже самой казни.

Но я не поддался. Убийца моей девочки не мог умереть легкой смертью. Пусть помучается. Я смотрел прямо ему в глаза, и хотел казаться как можно более спокойным. Судя по всему, это прекрасно удавалось мне.

- Женщину убить проще? Ну же, стреляй! – он усмехнулся: - что, не хочешь? Страшно? Ты просто тряпка. Стрелять в баб куда легче, они не могут дать отпор. Ты такая же сучка, как твоя Гели. Хочешь, я расскажу тебе кое-что? Твоя девчонка умоляла меня убить ее. Да, умоляла. Но я выстрелил всего один раз, - он подошел к решетке. – Признаться, я не хотел убивать ее. Только припугнуть. Но твоя девчонка разозлила меня! Еще ни одна баба не позволяла себе отказать мне…

Все вокруг вдруг стало красным, как будто залитым кровью. Я перестал различать цвета: верный признак приближения приступа. Казалось, что мое сердце сейчас выпрыгнет из груди. «Нет, нельзя, чтобы он увидел! Нельзя! Я должен быть сильным» - пронеслось у меня в голове.

Хотелось выстрелить в него. Позволить умереть быстро, но только не слышать этого. Он хотел, чтобы моей девочке было больно, он наслаждался ее слезами! Моя девочка просила о пощаде, а эта тварь смеялась над ней!

Хотелось наброситься на него. Разорвать на части. Вцепиться ему в горло, и держать, пока эта тварь не перестанет дышать! Уничтожить, растерзать! Я еще никогда не испытывал такой ненависти. Даже на войне. Даже когда смотрел на Элен, понимая, что это она виновата в смерти Гели…

- А ведь я не хотел стрелять в нее. Думал припугнуть, и оставить все как есть, но она сумела вывернуться из моих рук. Еще и укусила меня. Пришлось объяснить ей, кто в этом мире главный. Тогда она еще надеялась выжить. Наивная…

Моя рука сжала рукоять пистолета. Холод железа отрезвлял, зрение вернулось ко мне.

- Я удивлен, что никто не пришел ей на помощь. Ведь она звала! Рыдала и корчилась от боли. Это все твоя политика. Люди боялись тебя, и предпочли спрятаться в своих домах. Они наверняка думали, что это ты избиваешь ее. Когда я бросил пистолет, твоя девка схватила его и приставила к своему виску. Но патронов уже не было, - его голос дрожал. Но он продолжал говорить. Чего он ждал? Моего гнева? Нет, я не доставлю ему этого удовольствия. – Да, она хотела умереть быстрой смертью. Но я не хотел этого. Я ушел, и оставил ее умирать. Одну. Без шанса на спасение! - он не справлялся с эмоциями. Почти кричал. Значит, он проиграл. Он боялся, но боялся не меня, а неизвестности. Это лучшая награда для меня. - Когда в очередной раз прикажешь уничтожить заключенных одного из своих лагерей, вспомни, что твоя жена умирала не менее мучительно!

- Непременно! Поверь, они переживут то же самое, – эмоции ушли. Теперь я был абсолютно спокоен. Я прицелился. – Говоришь убить женщину проще? Кому, как не тебе, знать об этом?

- Ну же, стреляй! Прямо в голову! Чего ты медлишь?

Я выстрелил. Но, конечно, я не стал исполнять его желание: пуля прошила колено и прошла насквозь, застряв где-то в стене камеры. Еврей завыл от воли, упал на покосившуюся ногу. Теперь он навсегда останется инвалидом. Впрочем, кто сказал, что останется?

- Что, не нравится? – усмехнулся я. Глядя в его покрасневшие от ужаса и боли глаза. Еще один выстрел, в этот раз в другое колено. – За ее смерть поплатится весь твой народ. Жизни всех твоих родственников не стоят ее слез!

- Я ненавижу тебя! – крик отчаяния. Он знал, что скоро умрет. И что шансов выжить, у него нет. Совсем. Сил медленно покидали его, и он упал на пол. Непрерывная боль била в виски. Кровь то поднималась к голове, больно ударяя по тканям мозга, то опускалась вниз, к свинцовым ногам, которых он уже не чувствовал ниже колена.

Он пожалеет о том, что сделал с моей малышкой!

- Взаимно, - следующая пуля пробила кисть его руки. Да. На Иисуса еврей никоим образом не тянул. В спасителя вбивали раскаленные гвозди, а он только улыбался палачу. В прочем, Иисус не надеялся, что его оставят в живых. А этот все еще ждал чуда.

- Стой! – крикнул он, заметив, что я вновь прицелился. – Остановись, если хочешь узнать правду…

Он надеется, что рассказав правду, он избежит смерти? Ну уж нет! Но, пожалуй, я выслушаю еще одну версию. Я опустил пистолет.

- Мне дали задание напугать тебя. Они надеялись, что, испугавшись за нее, ты бросишь политику, - еврей приподнялся на одной, здоровой руке. – Я не хотел ее убивать. Расчет был на то, что ее найдут и смогут спасти. Ее ранение не было смертельным…