Цена

А разве в доме вообще была любовь? Вот, когда она действительно стала ему нужна, тогда ее и потянуло блевать. А когда он был нужен тебе — он смеялся. Невыносимо не то, что все развалилось, а то, что и разваливаться было нечему.

ВИКТОР отворачивается. На его лице страх.

ЭСТЕР (словно и ей приходится участвовать в разбирательстве). Но как… как же можно в этом признаться, Уолтер?

УОЛТЕР (ей). Нужно! (ВИКТОРУ). И то, что ты видел за библиотекой, малыш, происходило не от того, что в мире нет милосердия, а только от того, что в этом доме не было любви. Не было верности. Не было ничего — кроме денежного соглашения. Вот что невыносимо. А ты всё это видел и пытался заставить себя забыть.

ВИКТОР (с ужасным беспокойством). Заставить забыть…

УОЛТЕР. Вик, я же участвовал в этой игре. Участвовал тридцать лет — старался спасти себя от этой трагедии. А когда понял, что никакой трагедии не было и нет — тогда и вышел, слава Богу, живым. Да они никогда не любили друг друга: она тысячу раз повторяла, что их брак погубил ее музыкальную карьеру. Я понял, что тут и разваливаться нечему, и эта блевотина на его руках меня не преследует. И теперь я не ищу нигде никаких козней, время целиком принадлежит мне, и теперь я смело могу людям верить. Я всегда хотел только одного — заниматься наукой, но сделал себя удачливым добытчиком. Ты же… (ЭСТЕР с теплой улыбкой). Он всегда боялся вида крови. Такой был застенчивый, чуткий… (ВИКТОРУ). И чем ты занимаешься? Выбрать одну из самых жестоких профессий? Так мы, Вик, себя и делаем кем-то, и все для того, чтобы заставить забыть то, что знаем. Ты сделал из себя жертву, а свою жизнь — долгом, но нельзя утверждать то, чего не существует. Но ты даже не утверждаешь, ты отрицаешь, отрицаешь, что знал про них всё. И о себе тоже. Вот что стоит между нами сейчас — иллюзия, Вик. Что я на них наплевал, а ты, не в пример мне, их поддерживал. Но я ещё тогда понял то, что ты сейчас: там и предавать было некого. И я тебе не враг, Это тоже иллюзии, и если ты сможешь от неё избавиться, тогда мы могли бы вместе… (Его стремление к миру написано на нём). Вот почему — и я это уже говорил — в больнице меня так резануло: ведь мы же… мы же братья! Только шли по двум разным дорогам, но из одной западни. Мы почти как… (Улыбается тепло, но еще не слишком уверенно)…половинка одного и того же существа. И головой можем двигать только вместе. Никогда не чувствовал?

ВИКТОР не отвечает.

Вик!

ВИКТОР. Сейчас отвечу. Уолтер, бывают дни, когда я сам не могу припомнить — что я имею против тебя. (Сквозь ничего не выражающий смешок видно, как он страдает). Это давит как камень. Я смотрю на себя в витрины и вижу, как лысею. Я брожу по улицам, но понять почему — не могу. И когда все причины отпадают, прямо сходишь с ума: даже ненавидеть не умеешь!

УОЛТЕР. Потому что все они вымышленные, Вик, и в глубине души ты понимаешь, что так оно и есть.

ВИКТОР. А что невымышленное?

УОЛТЕР. Как тебе сказать..

ВИКТОР. Сейчас я тебя не виню, я просто спрашиваю. Я могу понять, почему ты ушёл и тысячу раз жалел, что не сделал того же. Но прийти сюда, когда столько лет знал и молчал?

УОЛТЕР. А если я скажу, Виктор, скажу, что у меня всегда было желание тебя вернуть, что тебе это даст?

ВИКТОР. Ты действительно этого хотел? Уолтер, скажи же правду!

УОЛТЕР. Чтобы работать мне нужна была свобода, и ты хочешь сказать, что испортил тебе жизнь. (Встает и кричит). Ты ведь сам всё выбрал, Виктор, что ж, а теперь пожинай плоды!

ВИКТОР. А что пожинаешь ты? Пытаешься превратить меня в ходячего пятидесятилетнего неудачника? Ты уйдёшь — а нам с ней жить и смотреть друг другу в глаза. Это твои плоды?

УОЛТЕР. Я предложил тебе всё, что мог.

ВИКТОР. Если б ты пришёл с чем-нибудь хорошим, я бы почувствовал. Я бы почувствовал!

УОЛТЕР (идёт за пальто). Но ты не хочешь правды, ты хочешь безобразия.

ВИКТОР. Ты пришёл повидаться, так? Очень хорошо!

В дверях УОЛТЕР останавливается.

А уходишь с уважением, карьерой, деньгами и тем, чего тебе никто не скажет, а значит, можно поверить: что ты чертовски хороший парень и в своей жизни никогда и мухи не обидел! Но даже если ты мне это скажешь — я тебе этого не скажу!

УОЛТЕР. А ты? Разве у тебя нет ко мне ненависти? Разве ты никогда не мечтал увидеть, как я терплю крушение? Мечтал меня сокрушить, сокрушить с помощью своей священной жертвы, этой пародии на жертву! Её ты мне можешь предложить?

ВИКТОР. Никакой жертвы у меня нет. Больше нет. И ты мне ее тоже не можешь принести. Не можешь ничего — теперь я это понял. Я просто не хотел, чтобы он кончил на траве. И он не кончил. Вот и всё — и больше мне ничего не надо. Я не могу с тобой работать, Уолтер, Я тебе не верю.

УОЛТЕР. Месть. До самого конца. (ЭСТЕР). Он пожертвовал своей жизнью ради мести.

ЭСТЕР. Ничем он не пожертвовал.

УОЛТЕР (ВИКТОРУ). И ещё повесится на моей двери, чтобы доказать, какой я вероломный сукин сын!

ЭСТЕР. Оставь его, Уолтер, пожалуйста, не говори ничего!

УОЛТЕР (его унизили; он в ярости и делает незапланированный шаг к двери). Вы сдались — вы оба! (Ей и ВИКТОРУ). Задрать лапы и сдаться — вот вся ваша философия. А какая зависть!

Входит СОЛОМОН — он сразу же всё понимает и переводит взгляд с одного на другого.

Но до сегодняшнего дня у вас даже духу не хватало это признать! Но то, что вы неудачники, это не дает вам никакого морального преимущества! Только не передо мной! Свои деньги я заработал, и по улицам ходят люди, которых не было бы в живых — если б не я. Именно так. (Идёт к двери, затем показывает на кресло в центре сцены). Он был умнее всех нас, он видел, к чему ты стремишься, и он тебе это дал! (Неожиданно обеими руками хватает СОЛОМОНА за голову и смеётся). Давай, старый дурак, грабь их, им это нравится! (Опускает руки и поворачивается к ВИКТОРУ). И ты никогда, никогда больше не заставишь меня каяться! (Большими шагами идет к двери и вдруг замечает лежащее на обеденном столике вечернее платье — при его виде на какой-то момент удивленно застывает. Затем сгребает его и бросается к ВИКТОРУ, с криком швыряя платье в него).

От этой дикой выходки ВИКТОР отступает.

ВИКТОР. Уолтер!

Тень оскорблённой улыбки появляется на лице УОЛТЕРА. Он хотел бы раствориться в воздухе — поворачивается, едва глядя на ВИКТОРА, идёт к двери и, распрямляясь, выходит. ВИКТОР, помедлив, нерешительно идёт к двери.

Может, не надо было ему на улицу в таком…

СОЛОМОН (движением руки его останавливая). Пусть идёт.

ВИКТОР неуверенно поворачивается к СОЛОМОНУ.

И что теперь будет?

ЭСТЕР. Ха, сами видели.

СОЛОМОН поворачивается, вопросительно на неё глядя.

Вы-то верите собственным глазам.

СОЛОМОН (думая, что она его упрекает). Ну и что?

ЭСТЕР. Ничего — всё прекрасно. Может, потому, вы всё ещё уходите.

ВИКТОР поворачивается к ней — она смотрит на дверь.

Когда я впервые взошла по этой лестнице — мне было девятнадцать, сейчас это трудно представить. И у него был брат — самый умный и замечательный молодой доктор… на свете. Он скоре должен был им стать. Так или иначе. (Поворачивается к креслу в центре сцены). А этот довольно милый безобидный джентльмен вечно чего-то ждал… И на следующей неделе — Господи, мы никогда не видели и не слышали о том, как приходят: все разбивают и все уносят. И столько раз — я думала — он хотел только одного — поговорить со своим братом, и если б они поговорили… Но вот он пришел и ушел, а я всё ещё это чувствую — разве не ужас? Мне всегда казалось, что ещё один маленький шажок, и сюда снизойдет какое-то невероятное прощение — и всех возвысит. Так когда же ты перестанешь быть таким… дураком?