Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Берт виновато ухмылялся и кивал головой.

– А знаешь, сколько людей насчитывает одна средняя поместная церковь в Западной Африке? Все та же, экуменическая. До полумиллиона людей, Берт. И локальная политика решается как раз в церквях.

– Ну и зачем тебе ссылать меня в Африку, если все неплохо получается и здесь?

Горрен усмехался.

– Ты действительно думаешь, что нас так долго будут терпеть здесь, где есть свои умники? Это был разовый успех, который едва ли нам дадут шанс повторить. Там же есть где развернуться, я уверен.

========== Часть 4 ==========

Решение Горрена начать с Южной Африки было самонадеянным, наверное. По крайней мере, Берт думал так поначалу. Он-то прибыл в Йоханнесбург, разместился в пансионе, который ему же обеспечил Горрен (Берт, когда вошел в комнату, одобрительно покивал головой, рассчитывая, что, если за ним следят камеры, хотя бы немного усыпить бдительность Горрена, а потом полночи искал жучки; не нашел, но спокойствия ему это не добавило); затем он освежал старые связи. Просто удивительно, сколько знакомых осело на юге Африки; удивительно, сколько знакомых было у его знакомых, и с каким количеством людей Берт мог запросто пообщаться, выпить кофе–чаю–вина (а местное было бесспорно хорошо), а попутно потрепаться о том о сем.

В самом деле, что может сделать тандем из двух ловких дельцов в Африке – месте, в котором крупные корпорации не всегда удерживались на плаву? Континент этот, конечно, огромен, история у него удивительная; колыбель человечества, как-никак, это не кот начхал. Палеоантропологи любили открывать все новые пещеры, в которых обнаруживали остатки еще одной веточки на развесистом древе гоминид, это преподносилось как очередной прорыв, причем на государственном уровне. Кто считался главой государства, на чьей территории было сделано открытие, тот и раздувал щеки от самодовольства, как будто это он спускался в пещеры, а затем выносил кости на поверхность, как будто это ему предстояло проводить все эти анализы, чтобы установить возраст, родство с уже известными гоминидами и что там еще. Правда, велик был и шанс, что этого важного типа могли свергнуть в ближайшие два-три месяца, но до тех пор можно было поупиваться возможностью и постоять на виду у мировых СМИ. Руководители экспедиций предпочитали, разумеется, не вдаваться в бытовые подробности, вроде сумм взяток, которые они вынуждены были заплатить, чтобы власти дали им разрешение вести раскопки, вроде откатов, которые они платили военным, чтобы те их все-таки охраняли, и партизанам, чтобы те на них не нападали. Вроде воровства и прочих неприятностей; увечий, пыток и даже смертей. Антисанитарии и болезней, которых было предостаточно, куда ни плюнь: в деревнях ли, городах или в палаточных лагерях. Не говорили открыто, а только шепотом и с людьми, многократно подтвердившими надежность, с какой наглостью поставщики задирали цены на дрянные продукты и не самую чистую воду. И прочая, и прочая. В любом случае, ничего иного от таких экспедиций не ждали. Это в том же Китае можно было рассчитывать на относительную упорядоченность подобных мероприятий. Для него престиж на мировом уровне что-то да значил. Отдельные части Африки все еще существовали в иной системе ценностей.

Разумеется, континент жил не только сиюминутными настроениями удельных князей. Уже лет пятьдесят на континенте был введен и худо-бедно функционировал афро в качестве общей денежной единицы. Функционировал Всеафриканский банк. С переменным успехом действовала Африканская лига. Но ее влияние на севере и юге было ощутимым; в Центральной Африке добрых шестьдесят процентов населения слыхом не слыхивали о геополитических образованиях такого уровня – им бы прокормиться. А это было непросто, начиная с конца двадцатого века, и становилось все более проблематичным к концу двадцать первого.

Но Йоханнесбург был красивым городом, который напоминал Берту деловые кварталы всех европейских центров одновременно. Город прибавлял в размерах с каждым годом; в нем возводились новые небоскребы. Однажды Берт провел почти целую ночь, высчитывая с приятелями вероятность коллапса в соответствии с законом, который предложил один из хитромудрых чуваков когда-то давным-давно полушутя – полусерьезно: экономический кризис приближается тем быстрей, чем больше меганебоскребов возводится. По расчетам выходило: ЮАР должна была коллапсировать раз этак пять за последние двадцать лет. А вместо этого республика все богатела, и в ее городах строились все новые небоскребы. И плевать на псевдонаучные теории, которые выводили закономерность между склонностью к совершению убийств и поеданием огурцов – статисты и таким любили развлекаться: практически все преступники когда-либо в своей жизни ели огурцы, значит, поедание огурцов развивает склонность к совершению убийства. Берт ел огурцы, которые были выращены на местных фермах, пил южно-африканское вино, знакомился с местными чиновниками, изучал местную инфраструктуру и присматривался к церквям.

Местные церкви добровольно присоединились к Мировой экуменической церкви, охотно приняли ее учение, символы и структуру; тем более перестраивать немногое пришлось, а взамен за подчинение они получали влиятельную структуру, которая готова была безо всяких условий прийти на помощь.

Берт знакомился с простыми прихожанами, если получалось, то и с работниками церкви, заглядывал в самые разные службы. Он все еще не представлял, как именно можно воспользоваться новоприобретенными связями, но не особо задумывался об этом – придет время, пригодится и такое. Пока же можно было позаботиться и о своих личных делах. Например, присмотреться к самым разным страховым фондам, поизучать законодательство, обратиться к паре-тройке экспертов. Кое-что продать, кое-что купить. Инвестировать деньги в один фонд, разнюхать насчет второго. В конце концов, когда за плечами нет пенсионного фонда миротворческой миссии, следует заботиться о своем будущем самому.

И разумеется, Берт узнал о еще одном отце Даге. Аморе. Отце Аморе Даге.

Как бы ни учила жизнь, что удивляться не следует ничему, что она способна на самые разные фортели, и как бы Берт ни старался отучить себя от такой глупой, подростковой эмоции, а особенно от ее проявления, он не удержался: хрюкнул, фыркнул, заржал. Ну ладно еще один Даг – их, как он сумел убедиться, в каждом епископате не меньше двух. Но чтобы назвать парня Амором? У него родители были те еще шутники.

Впрочем, такая непозволительная фривольность случилась, когда Берт изучал страницу местной церкви в местной же информационной сети. Это происходило дома, смешок не слышал никто и ничто, кроме стен, а значит, свидетелей такого легкомысленного поведения не было. И Берт продолжил знакомиться с отцом Амором Дагом.

Этот отец Амор был вроде совсем недавно закреплен за дальнейшим местом службы. Был свежеиспеченым иереем, сразу после семинарии. Хотя – и Берт внимательно изучал его биографию – этому отцу Амору было двадцать восемь лет. Не слишком ли поздно для выпуска? Даже если он был причислен к семинарии в двадцать один год, семь лет учебы все равно казались слишком большим сроком. Хотя нет: по юности он вроде собирался становиться врачом; аттестат не позволял – школьник Амор не очень дружил с дисциплиной, и его шансы поступить в престижный медицинский вуз были очень невелики; в качестве более длинного пути, который должен был в итоге привести его к желаемому, он окончил медучилище. Побывал в паре провинций в центре Африки как раз во время вооруженных конфликтов, а вернувшись, передумал насчет медицины. Хотя к числу недуховных дисциплин, которые он изучал во время семинарской учебы, относилась и психология экстремальных ситуаций.

Берт незаметно для себя переключился с изучения биографии этого Амора на рассматривание снимков. Их было до обидного мало, потому что Амор Даг был, как и остальные знакомые Берту Даги, привлекателен. Он казался отрешенным, если улыбался, то скупо, был, в отличие от светловолосого и светлокожего Горрена, таких же по типу дядюшки и кузена из кёльнского епископата, черноволос, смуглокож, темноглаз. Берт предположил бы, что в его крови был небольшой процент семитской крови. И отец Даг был ненавязчиво обаятелен и замечательно фотогеничен. В нескольких сюжетах о крошечных приходах в Ботсване, где отец Амор Даг отслужил год диаконом, оператор все время возвращался к нему. Ну ладно, церквушки, в которых Амору Дагу доводилось принимать участие в богослужениях, были совсем небольшими. Их здания были непритязательными, почти лишенными удобств, а поселения, в которых они располагались, – деревушками по триста-четыреста человек. Так что куда приятней глазу было следить за действиями приятного и кроткого молодого человека, чем за стариком-священником, пусть умудренным опытом, пусть приятным своей сдержанностью и благодушием, но – не Амором Дагом.