Успокой моё сердце (СИ)

В ответ на попытки дозваться его, мужчина слегка поворачивает голову в направлении моего голоса. Чуть-чуть, почти незаметно хмурится.

- Хорошо, - судорожно вздыхаю, проводя по кругам под его глазами, - смотри на меня, да. Вот так. Ещё немножко…

…Не могу передать того облегчения, когда в такт моим словам я слышу скрип двери. Пол не прячет шагов пришедшего, и впервые я этому рада. Оборачиваюсь, с готовностью покидая свое место.

Флинн спешил. Это видно по его помятой одежде, взлохмаченным волосам и лицу, напоминающему, сколько сейчас времени. Впрочем, в его квалификации, как и говорил Джаспер, я больше ни на грамм не сомневаюсь.

Нагибаясь над своим пациентом, доктор обвивает пальцами запястье моего похитителя, пару секунд напряженно вслушиваясь в пульс. Неудовлетворенно хмыкает.

- Теплое полотенце, Изабелла.

Не сразу понимаю, что слова адресованы мне. Слишком внимательно слежу за Эдвардом.

- Конечно, - с некоторой заминкой принимаюсь за исполнение, выуживая из полок ванной нужный предмет. Теперь текущая вода никак не успокаивает. Становится лишь хуже.

…Доктор времени зря не теряет.

К моменту моего возвращения он садится на нижнюю часть кровати, сбрасывая на пол тряпичные баррикады. Туда же отправляются и пижамные штаны моего похитителя.

Подобное, впрочем, ни меня, ни тем более Эдварда не волнует.

Протягиваю обладателю кофейного костюма свою ношу, подходя немного ближе и глядя с немного другого ракурса… Пальцы машинально впиваются в махровую поверхность, когда я вижу правую ногу моего похитителя. Впервые без скрывающей кожу одежды.

Сказать, что она выглядит ужасно – ничего не сказать. И дело не в бледно-синеватой коже, отличающей её от другой. Нет.

Дело в шрамах. Жутких, невообразимых шрамах, покрывших собой почти всю её поверхность. Главный из них – неровный, большой и глубокий, располагается на пару сантиметров ниже бедра. Точно посередине. От него менее крупными, многочисленными линиями – как сбежавшие по ровному стеклу капли – отходят другие. Спускаясь к самому колену, они уродуют кожу, углубляя её и создавая по-настоящему ужасающую картинку. Ни в одном фильме ужасов такого не покажут…

Флинн же, кажется, к подобному зрелищу равнодушен. Забирая полотенце, он с сосредоточенным лицом растирает поверхность поврежденной ноги. До красноты.

- Что с ним?.. – не в силах оторваться от шрамов, спрашиваю я.

Мужчина делает вид, что речь идет об общем состоянии моего похитителя.

- Что-то вроде бессознательного состояния. Было бы лучше, если бы мистер Каллен оставался в нем подольше.

- А нога?..

- Сейчас все исправим.

От него веет уверенностью и опытом. Этот человек не бросает слов на ветер. Он действительно может помочь все исправить.

Впрочем, какая-то часть расслабленности, прикоснувшаяся к сознанию, отступает, едва растирание прекращается, и Флинн приступает к своим основным манипуляциям.

Процедура начинается с тихого постанывания Эдварда, когда доктор только лишь поднимает его ногу, а кончается несдержанным криком, эхом разносящимся по спальне, когда Флинн поочередно надавливает на определенные точки на коже. Самый болезненный участок располагается, судя по всему, под коленом…

Я схожу с ума. Мне кажется, я уже в пучине безумия. По крайней мере то, что я вижу, полностью этому утверждению соответствует.

То и дело вздрагивая, как при приступе эпилепсии, Эдвард голосом предпринимает попытки остановить мужчину. Не просит и не зовет. Просто кричит. И для такого крика фраза «от боли» точно не является правильной. Это другое слово. Такие ощущения нельзя называть банальной болью. И даже с пометкой «катастрофически сильная» не получится…

Внутри меня поочередно рвется все – от сердца, до ниточек, связывающих сознание с реальностью. Будто бы заживо режут на части…

Начинаю всерьез думать о том, чтобы позволить действительности ускользнуть, привалившись к одной из балок, поддерживающих балдахин, когда пытка кончается.

Резко и внезапно, так же, как началась.

Поправив простынь, доктор опускает пострадавшую ногу моего похитителя обратно. Вкалывает под кожу что-то коричневатое, наскоро протерев её крохотной ваткой.

Запах горького лекарства наполняет комнату, смешиваясь с духотой и потом. Заполняет все её пространство.

Эдвард даже не дергается. Замолкает, застывая на подушках как восковая фигура. Постанывает тихо-тихо, как беспомощный ребенок. Дрожит.

- Болеутоляющее будет действовать до утра. Я приеду в девять и окончательно сниму приступ, - Флинн поднимается со своего места, подходя ко мне. Говорит негромко, но внятно и четко. Дает указания, отрывая взгляд от Каллена. – Никаких подъемов и лишних движений, Изабелла.

- Он будет спать? – нерешительно интересуюсь, краем глаза все же взглянув на мужчину.

- Очень крепко. Зрачки будут немного расширены, не пугайтесь, - мужчина вздыхает, устало усмехнувшись. Смотрит на меня не так, как в первую нашу встречу. В этот раз удивления в сером взгляде почти нет, а вот доверия явно стало больше.

- Он поправится? – не могу удержаться от этого вопроса. Мне нужно получить ответ. Спокойный, уверенный ответ от доктора. Я не могу больше всего этого видеть…

- Это боли, Изабелла, а не яд, - рассуждает мужчина, но, видя, что я не понимаю, поясняет более простым способом, - разумеется. Сто из ста процентов. Вы вовремя позвонили.

Вовремя…

- Спасибо, - успокоено вздыхаю, искренне благодаря его. В одиночку я бы не справилась. Эдвард бы не справился. В который раз мы обязаны этому человеку… И за Джерома тоже.

- До свидания, - вежливо отзывается обладатель кофейного костюма, послав мне напоследок ободряющую улыбку, - этой ночью вам лучше спать у себя – чтобы не потревожить мистера Каллена.

- Я… конечно, - наскоро киваю, мимолетно взглянув на моего похитителя, - конечно…

Впрочем, задержаться после ухода Флинна на пару минут в комнате Эдварда я себе позволяю. Закрыв за ним дверь, подхожу к кровати, не рискуя на неё садиться. Смотрю на мужчину стоя. На бронзовые волосы, на бледное, мокрое лицо, на тело, наполовину скрытое под толстым одеялом, на закрытые глаза и неслышные бормотания… Смотрю и не могу поверить в то, что вижу.

Очень больно. До безумия. До дрожи.

Эдвард не святой. Он никогда не был им и не будет. Он делал много всего плохого и, по собственным словам, нарушал божественные запреты неоднократно, но он ведь хороший! Он добрый, нежный и понимающий. Он сострадательный и заботливый. Он может искренне любить и беспокоиться. Он предан и верен до последнего. Я вижу это на примере их отношений с Джеромом. Я вижу положительное в этом мужчине рядом с его маленьким ангелом. И не важно, что это не касается никого другого. Не важно, с каким хладнокровием он расправляется со своими врагами. Неважно ничего…

Я принимаю возможность наказания. Сильного или слабого, быстрого или мучительно-медленного… любого. Но ни одно наказание, даже за неописуемую жесткость, не прописано таким временем.

Эдварда раздирают на клочья. Я смотрю на это каждый день – яд, пули, бомба, лекарства… все его слабости, все легко пробиваемые места – все в игре. Мучители моего похитителя не останавливаются ни перед чем. Не дают ему ни минуты отдыха, дабы перевести дух.

И пусть, глядя на Джерома, я знаю, что он справится, верю… но последнее время даже мне начинает казаться, что из этой канители нет выхода. Замкнутый круг, неразрывная цепочка, чьи звенья спаяны так крепко, как возможно.

А он внутри.

Он заточен среди этого безумия. Он в клетке.

Не сегодня, так завтра что-нибудь произойдет. Страшное, ужасное… что-то, что отнимет его у нас с Джеромом.

В горле образуется комок. Не вижу смысла бороться с ним сейчас. Имею ли я право хоть немного поплакать?.. После сегодняшнего?

…Господи, когда-то я просила за себя. За то, чтобы остаться в белом особняке вместе с Калленами и не возвращаться в логово Джеймса. Избежать боли и страданий, которые он, не скупясь, мне причинял.