Одиннадцать друзей Лафейсона (СИ)

- Привести сюда, - скомандовал Моронье, что Локи вновь передернуло, а часть охраны направилась к одной из многочисленных дверей.

- Кто еще? – Лафейсон злостно обернулся.

- Беги… - послышался сзади шепот Тора. – Беги, прошу тебя… Спасайся, ради меня.

- Я, конечно, предполагал, что все так плохо, но чтобы настолько отвратительно, - Адам поморщился. – Вы ужасны. Не стану судить и бросаться громкими обзывательствами, но…

- Я понял, - процедил Локи, сквозь зажатые зубы. – Не утруждайся. Тебе самому было бы неплохо валить, пока не поздно.

- Ох, друг мой! – Моронье в голос рассмеялся. – Деньги! Они решают все. Я хороший, а вы плохие, и ни один человек не переубедит старшие чины в обратном, - дверь вновь скрипнула, и в гостиной нарисовались все те же мужчины из стражи с перевязанной по рукам и ногам Араши, изо рта которой торчал грязный кляп. – А теперь смотри.

Паззл сложился. Когда-то очень давно, лет с восемь назад, молодую девушку из Штатов, которую не очень-то жаловало общество из-за ее неумения находить с людьми контакт, звали Юкико Андо. История жизни довольно банальна: первые десять лет она жила в Японии, а после отца, который занимал важный пост в международной фирме, отправили в другую страну, и его семье пришлось переехать вместе с ним. Юкико довольно часто сбегала из дома, разрываясь между истинно японскими устоями жизни и развращенным, по словам ее родителей, американским мышлением. Вечная смена школ, в конечном итоге превратилась в частных учителей, но девочка явно не желала зубрить науку, считать, писать и читать, что врачи начали задумываться над тем, не больна ли она. Диагноз образовался не сразу, но как только Юкико признали неполноценной, отец от нее отвернулся. Нет, он не выгонял ее из дома, не лишал наследства, но дочери для него больше не существовало.

Локи никогда не был особо близок с Юкико, которая в последствие стала зваться Араши, но пуля, что оборвала ее жизнь, прошла и сквозь него. Андо была воспитанницей Огуна, именно к ней он относился со всем трепетом, словно к родной дочери, именно она впоследствии пришла в агентство и задала один вопрос: «Что от меня требуется?», только ее было невозможно раскрыть, так как ее мозг был действительно устроен по-другому, его нельзя было вскрыть, просчитать. Юкико не знала и большей палитры эмоций, что делало ее безупречным солдатом, только она не делала ошибок и не могла пойти на предательство из-за денег или любви. Ей это было не интересно. Все, чего она хотела – помочь, но одна ошибка, и ее больше нет. И Локи прекрасно знал, чья это была ошибка.

- Что я не так сделал?! – перед глазами стояли картины, как в скором времени так же падет Тони, а за ним и Тор. Адам явно не остановится на Араши и сделает Лафейсону еще больнее. – Что, мать твою!

- Аккуратней с выражениями, - только по одному излому брови Моронье его свита поняла, что Локи заговаривается, так что следующий удар пришелся по икре.

- Не надо! – щелчок рвущихся связок заставил Тора распахнуть задурманенные глаза и взвыть в унисон с Локи. Лафейсон корчился от боли, извивался, стонал в голос и готов был потерять с минуты на минуту сознание, но доблестная охрана уже подготовила нашатырь, чтобы он видел. Видел, слышал и даже чувствовал все то, что творится вокруг. – Не мучай! Не трогай его!

Ни на одной военной операции Тор не помнил, чтобы он хоть кого-то умолял. Были потери, много крови, ужасающих зрелищ, но внутри самого Одинсона всегда оставалась ледяная пустыня. Сейчас же Тору казалось, что он идет прямой дорогой навстречу всем кругам ада, и зрелище кричащего во все горло Локи никогда уже больше его не покинет. В лучшем бы случае Лафейсон потерял сознание от болевого шока, но ему не позволяли этого делать, Адам должен сделать больнее.

- Что, наркотик, как рукой сняло? – Моронье улыбнулся во все тридцать два и направился к столу, на котором лежал маленький металлический чемодан, что был изъят у Лафейсона Араши при их фиктивной стычке. – Твои спасители идут, Локи. Ты слышишь? Они в пути. У нас осталось не так уж много времени, чтобы повеселиться.

Лафейсон не хотел отвечать, лишь бы только успокоить эту сжигающую боль, лишь бы только она закончилась. Лишь бы уже все это закончилось.

- Сколько, говоришь, можно принять этой вашей чудо вакцины, чтобы самому стать переносчиком?

И вновь эта жажда. Хотя бы один глоток воды смог помочь, дал бы возможность заговорить, прокричать очередное бессмысленное «нет», но никто не поможет ни Локи, ни Тору, ни Тони, ни тем более Араши.

- Отключился? Опять? – Моронье с отвращением поднял голову Тони. – Одно другому не мешает.

Локи насчитал около шести ударов в грудь Старка, что означало только одно – Тони больше не жилец. Сорок восемь часов, и его не станет. Пытаясь перебороть нестерпимую боль, Лафейсон шептал всего одно слово: «прости», но Тони явно его не слышал. В это же время Тора посетила мысль, что выражение о плаче сердца не выдумка, что душа действительно умеет болеть, и если это не так, то он что же сейчас творится такое? Даже самые страшные сны, где его преследовали бывшие товарищи по службе и монотонный голос Миллера, не доводили до такого. Он вновь просыпался, понимал, что это все сон, и жил дальше, но сейчас Тор отчетливо понял: после такого он больше не хочет жить.

- А твоего любимца я оставил на десерт, - в очередной раз кивнув свите головой, Адам подошел к Локи. – Я не буду его убивать. Сейчас мы его немножко успокоим, отпустим, а потом твои «спасители» из вооруженных сил обвинят его в теракте. Как тебе идея? – Локи хотелось послать эту скотину куда подальше, но вместо связанных слов из его горла выходили только сдавленные стоны. – А ты помнишь, что у нас дают за такой вид… Хм… Нарушений?

Тора свалило, как при лихорадке. Они лежали на полу, покрытым дорогим ковром, практически в нескольких метрах друг от друга, и им так хотелось дотянуться, сказать что-то, попросить прощения, последний раз признаться в самом главном, но Моронье еще не закончил свой извращенный план.

- Эту картину я буду лелеять в своих мечтах, когда начну встречать старость на далёком песчаном пляже, - самостоятельно подтащив Тора к Лафейсону, чтобы было веселее, Адам немного отошёл, достал из-за пазухи пистолет и прицелился. – Я бы мог вас отпустить. По сути, мне ничего не нужно, у меня все есть, но я ненавижу, когда кто-то рушит мои планы.

Тело Локи содрогнулось, и его рука по инерции перехватила запястье Тора, на котором были когда-то подаренные Лафейсоном часы. Одинсон не слышал, как Моронье с остальными покидает зал, не слышал заунывного воя эвакуационной сирены, он даже не заметил, что все вокруг окрасилось в красный аварийный свет, а двери в гостиную не то что открылись, они вылетели внутрь помещения.

Из правого бока Локи текла кровь. Ее было слишком много, чтобы это было правдой, но правда была одна: Локи умирает, задыхается, из последних сил цепляется за жизнь, а Тор даже не может ничего сказать и помочь. Бесполезен. Немощен. Не нужен. Онемевшие губы кривились в неестественной гримасе, по щекам катились раздражающие кожу соленые слезы, а Одинсон все так же безуспешно пытался пересилить себя, чтобы закрыть раны, дать своему любимому человеку хотя бы еще несколько мгновений жизни, не задумываясь над тем, что жизнь эта будет полна мучений.

В зал ворвался целый батальон солдат в полном обмундировании. Они, прижав к груди винтовки, кричали что-то на непонятном Тору языке, но даже если бы это был английский, а не французский, Одинсон бы все равно не понял. Сейчас, как он когда-то мечтал, его жизнь сосредоточилась всего на одном, но скоро и этого не станет. Лафейсон все еще боролся, держался, что было сил, но Адам завершил свой план. Завершил с достоинством психопата, но все же завершил.