Рыжий ослик или Превращения: книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать

Глаза его плохо видели, будто затянутые паутиной. Но чего особенного разглядывать в пустыне, когда уже ничего не ищешь и никого не ждёшь?

Некоторые редкие знакомые при встрече спрашивали: "Как дела? Как самочувствие, приятель?"

Он неизменно кивал головой, отвечая: "Ничего! Спасибо, ничего!" И брёл дальше, возвращаясь на ночь к своему чёрному столбу. Прислонялся к нему боком и засыпал, слушая до рассвета непонятный гул. И просыпаться ему было лень. Не хотелось просыпаться.

Рыжий ослик на всё махнул копытом, как тот рыночный медведь в верёвочном наморднике.

"Ай-йяй, что-то у меня не получилось в этой жизни, — шептал он безучастному столбу. — Да ничего, ещё как-нибудь немного проживу, протяну, как ты провода тянешь".

Это самое «ничего», эта пустота день за днём поглощали рыжего ослика, как волны размывают песчаный берег. Уже мало чего осталось от того Шухлика, который жил с мамой в родном дворе, который освободил лис и вырвался на свободу.

— Пустыня убивает его! — щебетал жаворонок Жур, видевший ослика почти каждый день.

— Несчастный! — стрекотала сорока Загизгон. — Когда я встретила его первый раз, он слова мне не дал вымолвить! А теперь так молчалив! Так молчалив, как рыжий тупой камень!

— Он выглядит даже хуже, чем на дворе у Маймуна Таловчи, — говорил лис Тулки своей любимой Корси. — Больной! Совсем-совсем больной! Бетоб — иначе не скажешь. Вот какое теперь у него имя — Бетоб. И я ума не приложу, что с ним делать!

Весь этот «миш-миш», то есть слухи и молва дошли наконец до старушки черепахи Тошбаки.

— Знаю одно средство, — прошамкала она, не высовываясь из панциря. — Отведу беднягу Бетоба в Багишамал — сад северного ветерка. А там уж будь что будет! Надеюсь, жив ещё славный дайди Диван-биби.

Превращение второе

Сад северного ветерка, или Багишамал

Дорогу в Багишамал найти очень непросто, потому что этот сад скитается по пустыне. Куда дайди Диван-биби, туда и сад Багишамал! Бродят вместе по пустыне. Дайди, в общем-то, и означает «бродяга». А сад всегда за ним поспевает, нога в ногу, вместе со всеми своими деревьями, дорожками и родниками, с павлинами, фазанами и попугаями.

И старушка черепаха Тошбака была родом из этого сада северного ветерка. Но однажды отстала, проспала что ли. И вот уже лет сто, как не видела ни дайди, ни сада. Всё надеялась на случайную встречу. Сказав, что отведёт рыжего ослика в Багишамал, старушка призадумалась: куда идти? В какую сторону? Да и пока они дойдут с её-то прытью, ослик может — говоря грубо, но честно — копыта откинуть. Совсем-совсем Бетоб — больной ослик!

Рассудив так, Тошбака отправила своего давнего соседа фокусника Хамелеона на разведку, чтобы тот выяснил, где в настоящее время расположился сад и как здоровье дайди Диван-биби. Однако фокусник пропал. В пустыне всякое случается. Могли и слопать, несмотря на фокусы.

Следующим посыльным был тушканчик Ука. На редкость осторожный и осмотрительный братец Ука. Он сам вызвался. Старушка Тошбака поджидала его три недели, но — увы! — был тушканчик Ука, и нет тушканчика Уки.

"Такова пустынная жизнь. То густо, то совсем пусто!" — вздохнула старая, мудрая Тошбака и обратилась к осе Ари.

Во-первых, лететь безопасней, чем ползти или прыгать. Во-вторых, у Ари остаётся здесь в норе целый осиный рой — или она вернётся, или её отыщут.

Действительно, Ари прижужжала обратно через два дня на третий. И даже не отдохнув, стала собирать весь свой рой в дорогу. От избытка чувств она так жужжала, что трудно было разобрать, о чём.

Едва добилась от неё Тошбака, что сад Багишамал сейчас совсем неподалёку. Диван-биби здоровее прежнего. И все шлют приветы, включая фокусника Хамелеона и тушканчика Уку, поселившихся в саду. Да и сама Ари немедленно туда летит.

"Где этот несчастный Бетоб?! — суетилась она, заговариваясь. — Целый ослиный, то есть осиный рой не будет долго ждать одного оса, то есть осла! Сейчас его быстро отыщут и пригонят!"

И правда, получаса не прошло, как появился на горизонте рыжий Шухлик. Он шустро скакал, подгоняемый осиным отрядом! Последний раз такое было, пожалуй, давным-давно, когда он вырвался с лисами из плена. А теперь с непривычки дышал тяжело, прерывисто и спотыкался, не различая под ногами кочек.

В светлых его глазах отражалась только пасмурная, несмотря на солнечный день, пустыня. Он вроде бы хотел спросить: "Почему вы меня тревожите?" Но лишь подслеповато глядел на землю.

— Привет, бедняга Бетоб! — сказала старушка Тошбака. — Тебя ожидает дорога. Одолеешь ли?

— Ничего, — покорно кивнул Шухлик. — Как-нибудь.

— И тебе даже не интересно, какая дорога? — прожужжала Ари. — Не хочешь узнать, куда и зачем?

— Наверное, узнаю, если кто-нибудь пожелает объяснить, — отвечал Шухлик, понурив голову.

— Невероятно! — воскликнула оса, еле-еле сдерживаясь, чтобы не цапнуть ослика. — Какое безразличие!

Старушка Тошбака тем временем дала Шухлику в путь узелок особенно сочной травы.

— Это поддержит твои силы! Поклонись от меня дайди Диван-биби. Назови ему все твои имена. И умоляй взять в работники. Понял ли ты меня, бедный Бетоб?

Однако осиный рой так громко жужжал и торопил в дорогу, что вряд ли Шухлик расслышал черепаший шёпот. Высоко подняв над панцирем старушечью головку, Тошбака долго глядела вслед.

А рыжий ослик брёл за осами, как во сне. Когда чуть отставал, жужжание их напоминало гул чёрного одинокого столба, опершись на который Шухлик провёл так много ночей в пустыне. И теперь жалел, что даже не успел попрощаться с ним.

"Ничего-ничего, — думал он. — Я приду к нему, когда почувствую, что умираю".

Они шли — точнее, ослик плёлся кое-как, а осы роились впереди, будто небольшое грозовое облако, — целый день и ещё ночь. А утром перед ними вырос сад северного ветерка, Багишамал. Он сам приблизился, словно ниоткуда. Будто внезапно появился из-за угла. Хотя, спрашивается, какие углы в пус-тыне?

Сад был в цвету. Весь бело-розовый от абрикосовых, гранатовых и вишнёвых лепестков. А местами — пушисто-жёлтый от кустов мимозы.

Утром деревья зацветали, а уже к вечеру отягощались плодами, хоть урожай собирай. И так каждый день.

Вокруг цветущих деревьев поднимались, как мощные округлые колонны, густые туи, кедры, кипарисы, пирамидальные тополя, а посередине — один огромный платан. Они будто бы поддерживали над всем садом какое-то особенное небо — ясное и нежное, глубокое и влажное, как чистый колодец.

Сад был и тенист и мягко солнечен. Перекликались попугаи с павлинами и сурки с цикадами, кукушка с кузнечиками и журавли с древесными лягушками. Нашёптывал что-то небесное северный ветерок.

Слышался лепет родника, и журчание ручьёв, и молчание небольшого пруда. Одним словом — оазис.

Иначе говоря, отрадное, милое сердцу и глазу исключение из правил — чудо! То есть то, чего, по мнению некоторых учёных, быть не может.

Конечно, посреди выжженной за лето пустыни в такое трудно поверить. И очень многие проходили мимо, попросту ничего не замечая.

Осы, не долго думая, всем роем устремились в сад, оставив Шухлика у входа. Собственно, никакого входа и в помине не было — заходи, где сердце укажет. Однако Шухлик сомневался и стоял на слабых ногах, качаемый ветром, а перед глазами его плыли розовые, зелёные, белые и золотые пятна.

В конце концов саду надоело это пустое противостояние, он сам шагнул навстречу, и Шухлик очутился под кронами деревьев, как раз у пруда, на берегу которого сидел маленький лысый человек в тёмно-красном халате. Четыре енота-полоскуна уже постирали какие-то занавески и теперь старательно выкручивали, отжимали.

Ослик подошёл ближе и вздрогнул, настолько этот человек напомнил с виду Маймуна-Таловчи.

— Ах, приветствую тебя, дитя арбуза и дыни! — воскликнул он, поднимаясь.

И все четыре енота тут же покатились со смеху, бросив занавески в пруд.