Притчи, приносящие здоровье и счастье

В той стране, где правил тот самый добрый и мудрый король, все были счастливы – и старики, и дети, и министры, и крестьяне, и мужчины, и женщины – все. Только одного-единственного человека в этой стране язык не поворачивался назвать счастливым. Человек этот всегда старался проводить время в одиночестве, почти ни с кем никогда не разговаривал, больше всего на свете любил смотреть вдаль и молчать, о чем-нибудь задумавшись. А о чем думал – о том никому не говорил. И все бы было ничего (в конце концов, каждый человек имеет право выбора: хочет – общается с другими людьми, а хочет – нет); все бы было ничего, если бы только этот один-единственный человек был простым гражданином того королевства. Но нет – был этот человек не кем-нибудь, а принцем, то есть сыном доброго и мудрого короля и доброй и мудрой королевы и, стало быть, наследником престола, будущим правителем всей страны, будущим королем. Потому-то и был обеспокоен король настроением и поведением задумчивого принца; потому-то и королева часто не находила себе места, буквально страдала от того, что не знала, как быть, как сделать так, чтобы сын ее все-таки стал не просто хорошим человеком, а еще и добрым и мудрым королем в грядущем.

Сам же принц вовсе не стремился к тому, чтобы изменить себя, сделаться общительным, не быть столь задумчивым. И ничего удивительного в том, что принц не желал меняться, нет. Это ведь с позиции короля и королевы, с позиции жителей страны в одиночестве своем принц был несчастным. Со своей же собственной позиции принц, вероятнее всего, так не считал. Впрочем, мы не знаем и не можем знать, что думал о самом себе и своем счастье задумчивый принц, потому что сам он никому не говорил о себе и о своих представлениях; да даже если бы и сказал, согласитесь, еще не факт, что сказал бы он действительно то, что думает. Далеко ведь не у всякого слово строго следует за мыслью, а уж про задумчивых и говорить нечего. Вот поэтому и думаю я, что вообще-то принц тот был для самого себя счастлив и совсем не хотел меняться. А счастье – оно ведь когда счастьем является? Только тогда, когда о самом себе человек может сказать: я счастлив! Если же кто другой так скажет о ком-то – скажет, к примеру: я считаю, что он счастлив – то, приходится признать, еще не факт, что это он для себя самого является счастливым человеком. Нечто похожее можно было сказать и про того принца: окружающие, включая отца с матерью, искренне считали его несчастным и хотели во что бы то ни стало сделать так, чтобы он стал счастливым; сам же принц, вероятнее всего, не только несчастным себя не полагал, но более того, искренне был уверен в том, что вот как раз он-то и может с полным правом именоваться счастливым.

В чем счастье задумчивого одинокого человека? – спросите вы. И я вам отвечу: в его задумчивости и в его одиночестве. Это его выбор; и в этом он для самого себя счастлив. Так что же тогда всем другим людям не оставить этого принца в покое? Почему добрые и мудрые король и королева не хотели признать право сына на то счастье, которое он для себя сам выбрал, а старались навязать задумчивому принцу свои представления о счастье? Отчего хотели, чтобы принц не был таким одиноким и таким задумчивым? Ответить на все эти вопросы не так уж и трудно. Одно дело, когда речь идет о счастье обыкновенного человека, и совсем другое, если вдруг случается так, что на кон ставится счастье наследника престола, то есть того, кто через какое-то время займет королевский трон. Ну, подумайте сами, может ли править королевством, в котором все люди доброжелательны друг к другу и общительны, государь, замкнутый в себе самом, задумчивый и больше всего на свете любящий одиночество? Смею полагать, что ответ на этот вопрос вам понятен.

Вот хотя бы на этом основании давайте и признаем правоту короля, который очень хотел, чтобы сын его, наследник престола, будущий король изменился сам и изменил свое отношение к жизни. И никакого насилия над личностью здесь не было и в помине: народ нуждался в добром и мудром короле, а не в одиноком и задумчивом. С полным правом король тогда твердо решил взяться за изменение характера сына. Для этого во дворец были собраны самые лучшие лекари не только из той страны, которой правил король, но и из соседних стран.

Стали лекари осматривать принца, беседовать с юношей и все вместе, и по очереди. Принц отвечал на задаваемые вопросы, но ничуть не больше, чем того требовала элементарная вежливость. Разговора же как такового не поддерживал, часто даже замолкал, вынуждая собеседников-лекарей искать иных путей для продолжения беседы. Замолкал и смотрел в окно – туда, где раскинулись луга и леса, где бежала речка и, подобно стальному зеркалу, отражало небеса чудесное озеро. Казалось, красота природы интересовала задумчивого принца куда как больше, чем попытки местных и заграничных лекарей завязать разговор.

По прошествии нескольких дней, в течение которых шли такие вот не очень успешные беседы с наследником престола, лекари собрались на консилиум. До самой ночи спорили, даже ругались друг с другом. Да что в том проку? В итоге пришлось всем им, лекарям местным и иноземным, признать бессилие свое перед поставленной задачей. Не удалось никому из них проникнуть в глубь души принца, понять, ради чего тот живет, да даже просто разговорить наследника престола, вызвать его к хотя бы частичной откровенности – ничего этого осуществить у лекарей, приглашенных королем, не получилось. И разъехались лекари кто куда. А принц так и остался, как и прежде, одиноким и задумчивым.

Но ни короля, ни королеву такое положение вещей никак устроить не могло. Что прикажете делать в такой ситуации? Король уже было даже хотел руки опустить, а еще точнее – раз и навсегда махнуть на сына рукой. Ну, так уж король был воспитан, что полагал лекарей самыми умными и прогрессивными людьми своего века; стало быть, там, где лекари бессильны, уже никто и никогда исправить положение дел не сможет. Так думал король и в этих думах своих был вполне искренним. Но не разделяла этой безоглядной веры в лекарей супруга короля – добрая и мудрая королева. Нет, конечно, королева верила лекарям, сама, коли в том была необходимость, прибегала к их помощи; однако же, в отличие от монаршего супруга своего, не видела в лекарях единственных спасителей.

Кого же еще могла пригласить королева к своему задумчивому сыну? Могла и хотела пригласить она волшебников. Король не очень-то верил в их заклинания, но против желания жены своей не пошел, а потому уже на следующий день наследный принц беседовал с собравшимися во дворце волшебниками из самых разных – ближних и дальних – краев. И как бы различны волшебники ни были по способностям своим и по тем методикам, которые они применяли, а в итоге их общее собрание мало чем отличалось по результату от недавнего консилиума лекарей. Почти все волшебники сошлись на том, что магия, чародейство и колдовство бессильны перед задумчивостью принца, перед склонностью его к одиночеству.

Почти все волшебники решили так и разъехались, разошлись, разлетелись по своим замкам, избам и лачугам. Почти, но не все – один волшебник остался и попросил короля и королеву уделить ему несколько минут внимания. Конечно, добрые и мудрые правители не отказали в аудиенции этому магу, который был известен и в стране, и далеко за ее пределами как раз склонностью к нетрадиционным подходам в чародействе. Вот и сейчас этот маг удивил короля и королеву тем, что не дал никакого практического совета относительно принца, а просто велел королю пойти на противоположный от дворца берег озера, так похожего на стальное зеркало, там найти землянку, в которой уже почти сто лет, а то и больше живет старец, известный своею мудростью.

– Если и медицина, и магия бессильны, то простая мудрость человеческая придет на помощь, – заключил, прощаясь, волшебник. Король же после такого наставления решил самолично посетить этого старца, про которого, к стыду своему, ничего не знал. Прихватил король с собой и своего сына – задумчивого принца. И хотя принц не проявил особого энтузиазма, а все же пошел с отцом. Вместе они обошли озеро, так похожее на стальное зеркало, и вышли к землянке. Король тихонько постучал своим посохом в дверь. И через миг из землянки показалась седая борода, обрамляющая светлое лицо, на коем нельзя было не заметить какие-то небывалые по яркости глаза. Эти глаза принадлежали тому самому старцу, ради которого и явились отец с сыном на берег озера.