Питер Снелл. Без труб, без барабанов

Миля обещала захватывающую схватку между Джоном Дэвисом и Биллом Бейли, однако Билл сошел, растянув мышцу бедра, и Джон стал чемпионом без борьбы. Этим его прорыв в большой спорт стал окончательной реальностью.

Спустя два дня после чемпионата в город приехала группа французского телевидения. Французы встретились со мной и, узнав, что бег с работы и на работу входит в мою тренировку как составная часть, необычайно заинтересовались. Было решено, что полный цикл этой необыкновенной практики должен быть снят на видео магнитофон.

Их было пятеро, и все они носили камеры и умели работать. Когда я начинал свою пробежку от дома Уорренов на работу, один из них располагался на лужайке перед домом, другой стоял на углу, третий дожидался своей очереди, высунувшись из окна в доме через дорогу, четвертый был тут же за поворотом. Пятый, болтая высунутыми из окна телевизионного вагона ногами и орудуя камерой, всю дорогу ехал вровень со мной.

На обратном пути с работы они застряли в уличной пробке и ни черта не сняли. Зато вечером они явились в дом Уорренов с трансформаторами, камерами и милями проволоки и с грохотом и беспрерывными извинениями отсняли формальную часть сценария — интервью.

Через четыре дня поело этого Артур, Мюррей и я были снова в пути, на этот раз в Токио. Это была моя первая поездка в Японию, я с большим волнением ожидал выступлений на Востоке и с удовольствием думал о новом визите в Гонконг. В субботу вечером мы с Мюрреем должны были бежать милю, а в воскресенье выступать раздельно: я — на полмили, он — на две.

Я впитывал в себя Токио насколько это было возможно и не мог не удивляться тому, какую громадную работу еще предстоит сделать всего за два с половиной года, чтобы подготовить город к XVIII Олимпийским играм.

Здесь впервые я увидел женщин, работающих на дорогах с кирками в руках и выполняющих мужскую работу.

На встречу в «Метрополитен Джимнэзиум», рядом с будущим олимпийским стадионом, японцы пригласили кроме нас также и американцев — шестовика Джона Юлсеса, барьериста Хайеса Джонса и шведского прыгуна в высоту Стига Петерсона.

Очевидно, они планировали провести состязание на американский лад, однако, вероятно из-за отсутствия должного опыта, встреча удалась не вполне. Тем не менее японцы на голову превосходили американцев по радушию и вежливости.

Перед началом соревнований мы все построились на короткую церемонию открытия, и я был изумлен, когда девочки, одетые в кимоно, подошли к нам и вручили каждому маленький транзисторный приемник и жемчужный из трех нитей браслет.

В беге на милю японской конкуренции не было, и нам с Мюрреем оставалось лишь провести показательное выступление.

Бежать по 160-ярдовой закрытой дорожке было трудно, но я сумел удержаться за Мюрреем и сделать разрыв на последней четверти дистанции.

Я выиграл у Мюррея четыре секунды, пробежав милю чуточку лучше 4.07,0. Чувствуя напряжение, я не был вполне спокоен за предстоящий на следующий день вечером бег на полмили.

Наше времяпрепровождение после соревнований вряд ли можно вписать в режим серьезного спортсмена. Сначала мы посетили китайский ресторан, где отведали саки, бамбуковых ростков, перепелиных яиц, акульего плавника и других экзотических деликатесов, а затем двинулись в баню, где Мюррей дурацки ошпарил себе ногу. Я хохотал как сумасшедший до тех пор, пока все девушки-банщицы не прибежали и не столпились вокруг него. Мюррей не переставая мучиться всю остальную часть поездки.

Полмили опять оказались для меня сольным выступлением. Я пробежал дистанцию почти точно так же, как в Лос-Анджелесе, пройдя первую четверть за 53 секунды и обе — за 1.49,9. Этот результат был первым меньше 1.50,0 для закрытой 160-ярдовой дорожки. Это был так же и первый мировой рекорд для закрытых помещений, установленный в Японии.

Мое выступление привлекло большое внимание. Меня привели в комнату журналистов, где большая группа корреспондентов засыпала меня вопросами. Наше общение было весьма своеобразным, потому что японцы говорили по-английски лишь немного лучше, чем я по-японски.

После этого японцы, видимо уже успевшие усвоить американский обычай давать специальные призы за лучшее выступление в соревнованиях, торжественно вручили мне прекрасную вазу высотой 12 дюймов, хотя соревнования еще не окончились и Юлсес еще не прыгал.

Этот подарок — один из самых любимых призов, полученных мной за всю мою спортивную жизнь.

Мюррей показывал мне здоровенный волдырь на ступне — результат приключения в бане, и я до сих пор не могу понять, как он умудрился засунуть ногу в беговую туфлю, не говоря уже о том, что он выиграл две мили с прекрасным временем — 8.50,0.

В тот вечер мы ужинали по-японски, а на следующий день отправились в короткое путешествие. Мы объехали вокруг Иокагамы, Камакуры и Еношимы.

Вернувшись обратно, мы на два дня вылетели в Гонконг, а оттуда — домой, оставив Артура в Токио, где ему предстояло в течение двух недель проводить тренерскую работу.

Дома я позволил себе четыре дня ничего не делать и 26 марта, размышляя о новых поездках в Соединенные Штаты в летний сезон, сделал в дневнике заголовок: «Тренировка к схватке с Битти начинается». Я принялся за дело, начав с 15-мильной пробежки. А по трассе Ванатаруа первый раз пробежал 15 апреля.

В это время, в добавление к ожидаемой поездке в Америку, к нам пришли приглашения из Европы. Планировалось организовать новое турне новозеландской команды по материку на тех же условиях, что и в 1961 году. Уже был составлен примерный маршрут и объявлен состав команды: Мюррей, Барри, Джон Дэвис, Дэйв Норрис и я. Программа была жесткой — такой же как и в 1961 году. Сравнивая ее с предстоящей менее продолжительной и намного более легкой поездкой в Америку, я решил, что будет крайне неразумно отправиться в Европу, когда на носу Британские игры. На мое решение повлияло еще и то, что ходили непрекращающиеся разговоры о приезде Герберта Эллиота для выступления в родном городе.

Я даже вырезал из газеты статью, полную туманных намеков Герба на его планы в предстоящих Британских играх. Эту вырезку я наклеил на картон и прикрепил в своей комнате над изголовьем, чтобы она постоянно напоминала мне об угрозе появления Эллиота в Перте и необходимости подготовиться к этому появлению. Это и были как раз те самые «эллиотовы вырезки», о которых известный вам оклендский журналист написал в свое время.

Мне не хотелось отказываться от европейского турне, поскольку я понимал, что путешествие для других зависит исключительно от того, соглашусь ли ехать я. Все-таки я решил поставить Перт выше турне. Когда, наконец, я объявил о своем отказе, новозеландская ассоциация собрала экстренное заседание, последовал обмен бесчисленными телеграммами, и в конце концов турне сорвалось.

В Америке первыми шли соревнования «Колизеум-Рилейз», и я позволил себе включиться в скоростную работу за четыре недели перед ними. Я проверил ход подготовки в соревновании на милю с гандикапом на Играх в Хастингз Истер-Хайленд и показал 4.00,5. Это рассеяло мои сомнения насчет своего прогресса.

Мои надежды встретиться с Битти в «Колизеум-Рилейз» сразу же рухнули. Я выбрал милю, Барри, путешествующий со мной, — 5000 м, а Битти, пожелавший выступить на милю в мое первое прибытие, был заявлен на 880 ярдов. Его тренер Иглой заявил, что тренировочная программа Битти требует от него участия в «Колизеум-Рилейз» именно на этой дистанции.

Следуя своей обычной политике назначать менеджерами членов исполнительного комитета, НЗААА (Новозеландская любительская легкоатлетической ассоциация. — Прим. пер.) поручила казначею Джоффу Джекману присматривать за Барри и мной. Мы вылетели на несколько дней раньше, чтобы сделать остановку на Гавайях и акклиматизироваться. Тем самым мы могли избежать внимания прессы, которое было бы неизбежно, если бы мы решили провести акклиматизацию в Америке. Я написал президенту Гавайского атлетического союза Генри Ямасаки, замечательному другу новозеландских спортсменов, и он согласился организовать для нас разминочные соревнования.