Такова хоккейная жизнь

Мне предложили работу тренера в команде мастеров. В подобной ситуации я как бы продолжал жить в привычном ритме. Но так казалось только на первый взгляд. Окунулся в новую для себя сложнейшую работу и понял — надо еще доказать, что готов к роли наставника.

Если кто-то занимает пост главного тренера, то это налагает на человека большую ответственность. Требуется выработать манеру поведения, форму общения с игроками, научиться быть педагогом в полном смысле этого слова. Конечно, хорошо, если ты Мастер, тогда ребята тебе доверяют, с ними легче общаться. Но все равно надо учиться, иначе подопечные поймут, что ты не лучше их, а это самое страшное. Наставник просто обязан идти впереди хоккеистов хотя бы на пару шагов.

Считаю, что у тренера серьезные физические нагрузки. Ведь кроме тренировок, матчей требуется заниматься многими важными вещами. Готовить планы, определять нагрузки, выбирать тактику игры, нельзя было ошибаться в приобретении хоккеистов. Поскольку в мое время поменять того, кто не подошел в состав, было сложно. Это не сейчас — купил десяток хоккеистов, просмотрел их в межсезонье и ненужного игрока выставил на трансфер — на продажу. И почти всегда находятся покупатели.

Наверное, имеет немалое значение и тот факт, что в советские времена тренер был в клубе первым лицом и отвечал за все, вплоть до того, что «выбивал» подопечным квартиры или машины, решал вопросы по премиям. Руководство добровольного спортивного общества или ведомства доверяло ему, в учебно-тренировочный и селекционный процесс не вмешивалось. Пожалуй, я принял все эти условия игры. Причем по ходу новой работы пришлось после распада СССР перестраиваться. Роль тренера изменилась, он стал во многом зависимым человеком, которого при случае можно, что называется, «турнуть». Да и сами взаимоотношения тренера с руководителями и хозяевами клубов сегодня, на мой взгляд, довольно сложные. У тех, кто правит балом, довольно часто находятся советчики, нашептывающие, что, мол, наставник ваш то и это неправильно делает. Так порой зарождается сомнение, которое затем в недоверие перерастает. И как ты ни тужься, что-либо изменить трудно. Причем весьма огорчительно, что в спорных ситуациях профессионал не может доказать свою правоту дилетанту. Согласитесь, унизительно выслушивать претензии, являющиеся в основном плодом воображения. Есть тренеры, которые отвечают на критику резко. Возникает конфликт, заканчивающийся, как правило, отставкой.

В целом мое становление проходило как бы поэтапно. Даже при удачном развитии событий перестройка «игрок — тренер» требует дополнительных усилий. Здесь, независимо от уровня игры, хоккеист должен все переосмыслить, почувствовать, что он в состоянии провести свои задумки в жизнь. Потом, к тренерской профессии, как говорят, должна лежать душа. Необходимо, как в игре, сказать себе — надо — и вступать в новую роль с яростным желанием добиться успеха. Кроме того, в любом случае сам момент завершения карьеры мало у кого проходил безболезненно.

Вообще, тренер и игрок — профессии разные. Хоккеист отработал, скажем, шесть часов и свободен. Тренер занят примерно по двенадцать часов в день. Это неудивительно — надо поработать над планами, посмотреть по видео тот или иной матч, в то время, когда я работал в Питере, и, естественно, впоследствии это отнимало немало времени. Тогда еще не было возможности вырезать какой-то отдельный фрагмент, и оператор крутил весь матч, множество раз «отматывая» пленку назад.

Так вот, переход к новой работе был у меня далеко не безоблачным. Сложными стали сразу несколько периодов. Сначала — непосредственное завершение карьеры. После того как сборная СССР на Олимпиаде 1980 года уступила золотые медали американцам, в ЦСКА после завершения сезона состоялся банкет, посвященный выигрышу нашим клубом первенства страны. Как капитан сборной и ЦСКА, я выступил на нем и высказался откровенно, подчеркнул, что не надо неудачу в США сваливать только на игроков. Не стоит вдаваться в чисто хоккейные подробности, поскольку всегда надо в первую очередь спрашивать с себя. Но в определенной степени сосредоточиться на злополучной игре с американцами нашим хоккеистам мешали. Как правило, в ту пору на Игры ездило немало начальников, и они перед матчем с американцами буквально нашептывали хоккеистам: проворачивайте в пиджаках дырочки для наград. И эти приступы эйфории явно не шли на пользу. До начала Олимпиады советская команда сборную США несколько раз крупно обыграла, казалось, нет у них шансов, но тут и выплыл этот злополучный матч.

Я не сказал на том банкете ничего лишнего, хотел, чтобы не унижали ребят. Но искать справедливость — дело, мягко говоря, неблагодарное. В общем, что называется, попал под «колпак». Мною начали заниматься капитально.

Через некоторое время меня вызвали в Главное политическое управление Министерства обороны СССР — я, член партии, обязан был дать объяснение, почему так выступил на банкете. В этот момент я уже понял многое, почти наверняка знал — меня хотят убрать, но отступать не собирался, заявил, что отвечаю за свои слова и готов повторить все сначала, если потребуется. Рассказал откровенно, что я теперь фигура неугодная и от меня будут избавляться. В ГлавПУРе меня выслушали внимательно, говорят — посмотрим, не надо заранее прогнозы делать.

На мой взгляд, это была лишь отговорка, отсрочка объявления приговора. Я ни на мгновение не сомневался, что информация о том, как со мной поступят, в ГлавПУРе имелась. В общем, стал ждать, как будут разворачиваться события. Понимал, что торопиться «убирать» меня нет смысла. Осенью включили в сборную. Я оставался ее капитаном, участвовал в серии товарищеских матчей в гостях со сборными Финляндии, Швеции и ЧССР. В них не играл из-за травмы Владимир Петров, и звено выглядело так: Борис Михайлов — Валерий Харламов — Владимир Кругов. Семь встреч сборная СССР выиграла и одну завершила вничью. Тройка смотрелась совсем неплохо, регулярно забивала. 12 сентября в самом сложном поединке в Праге Харламов и Кругов забросили по шайбе, сыграли 2:2. А перед этим, когда победили 5:3, мне удалось провести два гола. Чувствовал, что нахожусь в оптимальном состоянии. Но тогда не знал, что эти две шайбы были для меня последними в составе национальной команды.

Начался чемпионат Советского Союза, и Виктор Васильевич Тихонов перестал доверять мне место в составе ЦСКА. Перед важным матчем со «Спартаком» подошел и сказал, чтобы я помогал ему на скамейке — опять не прошел в состав. Тут я пришел к выводу, что больше вообще за ЦСКА не выступлю, не говоря уж о сборной. Естественно, не имея игровой практики, не мог рассчитывать на участие в призе «Известий». Это, собственно, решало практически все. Тем более что незадолго до этого Тихонов подошел и предложил закончить играть, то же самое советовал Валентин Сыч, начальник управления зимних видов Госкомспорта. Причем Валентин Лукич делал это мягко, но дал понять, что вариантов нет. Подчеркнул, что Михайлова, конечно, уважают и намереваются принять участие в его дальнейшей судьбе.

«Борис, — говорил Сыч, — мы решили, что ты должен стать главным тренером молодежной сборной, на носу чемпионат мира, и можешь хоть завтра ехать принимать команду».

Я с предложением Сыча согласился. Оно действительно было довольно лестным. С молодежной сборной было бы интересно работать. Много классных игроков через эти соревнования проходили, те же Игорь Ларионов, Владимир Кругов, Мате Нэслунд и Томми Самуэльссон из Швеции, чехи Владимир Ружичка и Петр Бжиза, Уэйн Гретцки и Майк Гартнер из Канады, в общем, список внушительный можно составить, и по тем годам, и позднее. Взял я имена просто наиболее звездных игроков.

Считал, что молодежная сборная — это, по советским временам, удачное продолжение карьеры, я же оставался в большом хоккее. И не требовалось кардинальной перестройки.

Однако мне не хотелось ничего делать в спешке, я сказал, что приступлю к работе чуть позже, с прицелом на следующий чемпионат мира. Кроме того, я не мог бестактно поступить по отношению к тренерам молодежной сборной. Проще сказать, прийти на «живое место».