Небо над полем

Кто мог подумать, что «Звезде», казалось бы, средненькой и маловыразительной команде, для взлета необходим был один-единственный игрок — Соснора. Что самому Сосноре, чтобы вспыхнуть по-новому и еще ярче, чем прежде, нужна была именно «Звезда»? Вспыхнуть снова тогда, когда, казалось бы, все было кончено.

В последние шесть лет Андрей редко бывал в отцовском доме, даже отпуски предпочитал проводить на болгарских курортах. В отцовском доме все навязывали ему свои отношения с миром, свои убеждения, пытались подчинить его жизнь таким интересам, которых он не принимал. Вот и сейчас за столом в ожидании торжественного, по случаю его появления, обеда обе сестры только и знают, что укорять его:

— Сколько уже не был дома…

— Позавчера ж приехали — мог и заглянуть.

— Для тебя родня ничто. Ты для себя живешь.

Он не спорил, не возражал, знал, что ни к чему хорошему это не приведет.

— Мы ждали, думали домой вернешься. А ты — вот как!

— Не вернулся, верно, — подтвердил Андрей.

— А мог бы домой, — настаивала старшая сестра. — Тут знаешь, как ждали. Думаешь, нам больно хорошо?

— Понял. Еще что?

Пришел ему на помощь муж младшей сестры, как и все шоферы, он был дружелюбен и общителен.

— Да об чем завели? Вот бабьё! Ты их не слушай. Как — Кубок? Кубок — как? Кто заберет?

Андрей ответил со спокойной уверенностью:

— Мы. Кто же еще!

— Вы? Да ну… Это у Доронина-то выиграете? Вы ляжете — как пить дать. Они в полуфинале вон как размолотили тех-то. Вам же сегодня просто повезло.

Снова вмешалась младшая сестра:

— Подвел ты нас. Видишь, в какой тесноте живем?

— Да мать-то фактически без комнаты, — помогла ей старшая.

— Нет, квартира — матери, — в который уж раз возражал сестрам Андрей.

Угрюмо пробасил муж старшей сестры:

— Зазнай больно падает.

Уже не было смысла прикрываться, и младшая сестра задала главный вопрос — тот, что выводил обеих сестер из нравственного благоразумия:

— А ты что — и вправду с той? Может, еще и женишься?

«Каковы они? А ведь я и сам еще ничего не знаю. Может, мне только кажется, что если позову, она приедет ко мне. Поверит».

— С двумя детьми — да ты рехнулся! — выкрикнула старшая.

Но спокойствие нужно было сохранять не для них, а для матери.

— Значит, рассчитывали, что я приеду, дадут мне сходу квартиру… заберу мать с отцом к себе… Так?

Опять на помощь пришел муж младшей:

— Да не слушай ты их! У них на уме одни шкафы да мохер. Им и мужик-то нужен, чтоб тряпки на них купал.

Жена зло прикрикнула на него:

— А ты помолчи! Много у тебя на уме — водка да ваш дурацкий футбол!

Вошла мать. Андрей встал, помог ей поставить на стол блюдо с дымящимся пловом. Он и от матери ждал упреков и не ошибся: она не успела присесть к столу, как проговорила с горечью:

— Я все ждала тебя. Думала все у нас устроится. Уж больно мы тут тесно живем. Ушли бы с батькой к тебе.

«Обстоятельства сильнее человека, — думал Андрей. — И обычно человек поступает сообразно обстоятельствам. Но все дело в том, что оценку этим же самым обстоятельствам человек дает сам, оценивает их в меру своего ума. И плохо, когда всем руководит лишь здравый смысл, который обусловлен данным моментом и данными обстоятельствами».

— Зазнай больно падает, — пробасил муж старшей сестры.

— Он всех нас променял на чужую жену, — процедила младшая сестра.

— Да еще с чужими детьми! — зло прокричала старшая. — Небось мать заставишь выхаживать их.

— Вы — молчать! — это уже в гневе ударил кулаком по столу муж младшей сестры. — Совести у вас нет! Не ваше дело, как он будет жить! Не ваше! Его!

Удивительно, но спокойствие не покидало Андрея, хотя давалось не легко.

К счастью, страсти погасил шум в прихожей.

— Ну, приволок своих дружков-алкашей, — сестры недобро переглянулись. — Великого сына показать…

В комнату ввалились отцовы приятели. Андрей знал их всех много лет — у отца привязанности с годами не менялись. Потом появился и сам отец, бросился обнимать сына.

— А, сыночек, дай-ка я тебя расцелую. Играл ты сегодня, должен тебе доложить, как в лучшие времена. Хоть и на бабу нас променял. И правильно сделал, что променял, есть женщины, которые того стоят, сынок!

Сейчас Андрею хотелось только одного — уйти. И вдруг все смешалось: он увидел Алика Хитрова, юного хавбека из своей новой команды, друга Каткова-младшего. Сперва даже глазам не поверил — нечего тут делать Алику, но в прихожей стоял самый настоящий Хитров. На вздернутом носу его блестели капельки пота.

— Что, Алик? Со Святом что-нибудь случилось?

Хитров не ответил: незачем посторонним знать то, что должен знать один Андрей.

Андрей схватил со спинки стула пиджак, вскинул на плечо. Из кармана выпала фотокарточка. И все увидели женщину, существование которой не могли ему простить. Женщину с малышами. Андрей быстро наклонился, поднял фото.

Он уходил из отчего дома с тягостным чувством.

Андрей ждал, волнуясь, финального матча. Он ждал новой победы. Матч заставит вновь увидеть его, Андрея Соснору, таким, каким он был раньше, совсем недавно. И потому ему нужна безоговорочная победа. Но разве дело только в нем? Страстно желал он победы команде, пришедшей на помощь в трудный час.

Однако не было уверенности, что тренер будет твердым до конца. Вся команда видела, какой обработке подвергают Савельева — играть-то ведь предстояло с доронинцами, среди которых еще совсем недавно сверкал Соснора. Он видел это, как и все в команде, но, так же как и все, знал без ложной скромности, какими важными стали для «Звезды» его, Андрея, достоинства.

В гудящем холле, на подступах к судейской комнате, Савельева перехватил работник управления — какой-то из новых, в футболе пока неизвестный — и вкрадчиво зашептал:

— Надеемся, вы не совершите эту ошибку.

Савельев без труда догадался, о чем речь, но прикинулся простаком:

— Собственно, о какой ошибке вы говорите? Я их уже столько наделал, если послушать, что говорят.

— Не вздумайте выпускать Соснору!

— Это почему же? — вспылил и без того нервничавший Савельев.

— Смотрите и думайте, — вкрадчивый голос стал жестким. — Даже финальным матчем ничто не кончается…

На пороге судейской комнаты Савельева задержал уже изрядно взмокший телекомментатор:

— Соснора будет играть?

— Почему вы не спрашиваете, будет ли играть Святослав Катков? — огрызнулся Савельев.

— Ну, это же понятно. А Соснора… Мы вас поддержим в любом случае. Вы понимаете…

— Лишь бы футбол но пострадал, так ведь? — усмехнулся Савельев.

Комментатор не ждал такой отповеди, говорил от души. Не глядя больше на него, Савельев прошел в комнату неподалеку от судейской. Там заполнял протокол, согнув над столом упругую спину, бледный и сегодня утерявший привычный лоск Доронин.

Судья матча, скромный молодой человек, сам когда-то игравший в высшей лиге, с нескрываемым любопытством оглядел Савельева. Тут же влетел в комнату работник управления, с которым Савельев уже объяснялся. Доронин разогнул мощную спину, небрежно спрятал в карман украшенную золотой вязью паркеровскую авторучку. Работник управления, фамилию которого Савельев так и не мог вспомнить; подскочил к Доронину, взял под руку, намереваясь вести с собой, но тот грубовато бросил:

— Подожди ты!

Теперь Савельев склонился над столом. Он вписывал в ожидавший протокол фамилии футболистов не спеша, словно намеренно испытывал терпение своего соперника. А тот неотрывно следил за его обычно проворной, но на этот раз неторопливой рукой и глухо вздохнул, опрометчиво выдав себя лишь тогда, когда Савельев вписал одиннадцатую фамилию.

— Я ему уже вправлял мозги, не попрет он против тебя, зашептал на ухо Доронину работник управления.

Доронин повторил, но уже без прежней грубости: